Игорь Гор - Проект «Повелитель»
Федя поднимается, потирая плечо, следом Хаймович держась за шею и что-то шипя.
Поднимаю глаза, и вижу, как сверху движется серая летящая масса. Вот она коснулась невидимой преграды и черные, обугленные, и шипящие трупики начали падать как капли дождя к нам. Крылышки и лапки сгорали мгновенно, и нечто бесформенное и воняющее усыпало лестницу. Мы отошли подальше. Вой стих и мертвецкий голос объявил:
— Попытка проникновение объекта предотвращена. Уровень угрозы класса — А. Система безопасности работает.
Хаймович выглядел расстроенным, и с губ его слетело неведомое ругательство:
— Ядрёны пассатижи!
— Ну, вот Хаймович, обретает человеческое лицо, — сказал я, — первый раз в жизни слышу, как ты ругаешься.
— Это собственно не ругательство, — смутился Моисей Хаймович, — это присказка моего отца.
— Не расстраивайся, Хаймович, — кивнул я в сторону лестницы, — оно всё к лучшему.
Успели бы проскочить и хана нам пришла, скушали бы твари…
— Оно то, так, но как отсюда выбираться?
— Тихо! — рявкнул я, и поднял руку. За углом что-то было. Вернее кто-то перепуганный насмерть сидел за углом на лестничном пролёте. Его эмоции были настолько ярки и очевидны, что я читал в нём как в открытой книге. Косой встрепенулся, Хаймович повёл носом, словно пытаясь учуять. Нет уж, обойдусь без Феди. Он сначала стрельнёт, а потом спросит.
— Стойте здесь, я сам.
Осторожно ступая, подошёл до лестничного марша и заглянул за угол….
На ступеньках ведущих вниз, сидел — Я — и плакал размазывая слёзы по грязным щекам.
Картина была настолько завораживающей, что видимо я долго пялился сам на себя, и совсем не слышал, как сзади подошли мои спутники.
— Охренеть! — видимо Косой.
— Хм, опять химера, — Хаймович.
— А чего оно плачет? — поинтересовался Федя.
Тут я оклемался.
— Ступенькой ниже его пелена. Он за нами увязался, а теперь вернутся, не может. Плачет, что без дома остался и нас боится. Короче всего боится. Что с ним делать Хаймович?
— А разве с ним надо что-то делать? Разве только покормить? Любопытное создание, видимо наделённое зачатками разума и в совершенстве владеющее мимикрией.
Мне почему-то кажется, что загляни я за угол, я увидел бы себя. Федор увидел бы Федора.
Ну а ты Максим увидел сам себя. И оно удивительно привязывается к той форме что принимает. Если сейчас вернутся и повторить, никого кроме плачущего Максима мы не увидим.
— Не один ты у нас такой плакса, — похлопал Косой по моему плечу, и гоготнул.
Я достал из нагрудного кармана дежурную пачку сухариков и присев на корточки протянул себе. Вот уж бредовая фраза! Второй я отнял руки от лица и протянул к пачке.
Одним движением разорвал и запрокинул всю в рот. Проглотил в два хруста и с любопытством уставился на меня.
— Нет, ты посмотри Хаймович как он себя кормит, того и гляди любить сам себя начнёт..
Развеселился Косой.
— Рисковый ты парень Максим, — вставил Хаймович, — Моё предложение покормить ты воспринял сразу, и тебе не пришло в голову, что он запросто руку мог тебе откусить. Ведь истинного облика его мы не знаем и аппетитов то же.
— Да ладно, — отмахнулся я, — Я уже давно понял, что он не опасен. Одинок, несчастен, но не опасен. Смотрите, он да же меня не передразнивает.
— Ты определённо заслужил его доверие Максим, но думаю, не стоит форсировать события. Меня беспокоит другой вопрос: Как мы отсюда вернёмся?
— Да чего там старый, — ответил за меня Федя, — Лифт, ремонтная лестница и домой.
— Сомневаюсь, что это получится.
С Косым мы обернулись назад и увидели то, что осматривал за нашими спинами Хаймович. Двери лифта были вмяты словно ударом гигантского кулака. Вогнулись внутрь, но не сломались. Я присвистнул. Мы подошли, пощупали, потрогали, постучали, но о том чтоб у далось их раздвинуть не было и речи. Попали, и попали, кажется серьёзно.
— Знаете, хлопцы, не знаю, что так больно стукнуло по дверям. Но не хотелось бы мне попасть под такой удар.
— Чего сидеть выход искать надо. Пойдем что ли? — сказал Федя, поправляя лямку автомата и косясь на второго меня, притихшего на ступеньках. Я младший сосредоточено сосал большой палец правой руки. Трупики через сито пелены сыпаться сверху перестали. Видимо, насекомые одумались.
— Так что с этим делать? За спиной оставлять чужого себе дороже.
— Не трогай его Федор. Пусть живёт. Опасаться стоит, ну да бог с ним…
— А ты Толстый чего молчишь?
— Стрелять сам в себя я не собираюсь. Не чую я в нём врага.
— А пошли…
И мы двинули по коридору. Поочерёдно открывая двери и заглядывая в комнаты. Не скажу, что не было ничего любопытного. Просто мысли были сосредоточены на одном. Выход. Поэтому всякие диковинки воспринимались поверхностно и не задерживали внимание. Один Хаймович мог притормозить, сосредоточившись на прочтении какой-нибудь бумажки. Младший Толстый плёлся за нами следом и как то внутренне поскуливал, словно потерявшийся щенок. Поначалу Косой нервничал, оглядывался и цыкал на него, когда он приближался. Потом ему это надоело. Химера, как определил его Хаймович, ближе десяти шагов к нам не приближался, видимо имея опасения на счёт наших намерений, но и не отставал. В комнаты следом за нами не лез, ему это было глубоко безразлично. Меня изумляло только одно. На одном этаже, получается, жили циклоп и химера и как они друг друга терпели? Бедный химера долгое время изображал из себя циклопа? И харчились они наверняка из склада, раз он знает, как сухарики распечатывать. Я вздохнул. Впереди на обозреваемом пространстве и незримом то же ничего живого и опасного не было. Разговор как-то не клеился, каждый думал, что будем делать, если выхода не найдем. Хаймович в обще крепко призадумался, хотя Косой пытался его растормошить.
— Ты обещал рассказать, зачем мы собственно бежали на четвертый этаж?
— Я же говорил за лекарством.
— А конкретно? — утрата рюкзаков Федю сильно огорчила, а потому ему срочно надо было обрадоваться, хотя бы отдалённой перспективой хорошего, но обрадоваться. Иначе он становился грустным и злым, и обижал окружающих почём зря. Это я в нём с детства знаю. Хаймович, терзаемый чувством вины, ответил:
— Вы правы, пора вам рассказать… Лекарство это непростое, собственно как и известный вам Муха. Когда всё случилось … Словом, я был уже не молод и сосед мой поделился со мной неким лекарством, поэтому я до сих пор жив и совсем не постарел за это время. Думаю вы и сами это заметили… Вот как вы думаете, сколько мне лет?
— За шестьдесят, — наобум брякнул Федя неподъемную цифру.
— …. ты ошибся почти в два раза.
— Чего? — не понял я.
— Мне больше ста лет…
— Гонишь! Столько не живут, — выразил Федор общее мнение.
— Молодые люди! Я никогда не давал вам повода сомневаться в своих словах, — возмутился Хаймович. — Конечно, у меня нет доказательств, и этот факт вам придётся принять на веру.
Наш орёл гордо поднял нос, и вытянул шею.
— Да, ладно Хаймович не дуйся, — сказал я примирительно, — сто так сто… Нам, что жалко что ли?
— Я в снисходительности не нуждаюсь, — закипел Хаймович — А впрочем, вот вам доказательство…
И с этими словами он потянул из ножен нож, и полоснул себя по кисти. Кровь мигом окрасила руку и закапала на бетонный пол, сворачиваясь пыльными каплями. И пока мы с Федей ошарашено уставились на сдуревшего старика, он вытер правой рукой левую и поднес нам под нос, показывая свою грязную окровавленную руку с Розовой полоской свежего шрама.
— А нам голову морочил, что мутанты долго не живут.
— Кончай Федя его злить, а то он голову себе оттяпает в доказательство.
— Вот уж не дождётесь! — рассмеялся Хаймович, и обстановка разрядилась.
— Понимаю, — сказал Косой провожая взглядом руку со шрамом, — такое лекарство будет подороже автомата.
— Конечно, — это жизнь, долгая жизнь… И ради такого средства я и тащил вас на четвертый этаж. Теперь вы понимаете?
— А то!
— Вот и ладушки, а теперь давайте бодрой рысью обследуем этаж, а то боюсь, мы тут надолго застряли.
И мы затрусили дальше. Толстый два ныть перестал, и спешил за нами. Любопытство было сейчас его основным чувством, он всё силился понять, чего это мы делаем. Кабинеты мелькали перед глазами. Были там кое какие твари в колбах. Одно из них мне запомнилось. Высокая девичья грудь, да и мордашка ничего, только ноги подгуляли. Не было у неё ног, лишь толстый хвост покрытый чешуёй. Косой потыкал в неё пальцем и спросил у Хаймовича:
— А как?….
— Да вот так, — улыбнулся Хаймович, — для неё свои Ихтиандры предназначались, а не люди.
Рядом в колбе с раствором сидел такой же, только самец, без первичных половых признаков.
— Икру они метали, что ли как лягушки, — сказал с сомнением Федя.
