Калеб Карр - Убийцы прошлого
— Все уже ушли вперед, чтобы расчистить путь, а Лариса прикроет нас огнем.
Внезапно часть палубы подо мной начала подниматься, и под ней обнаружился люк с выдвигающейся изнутри лестницей, которая шла вниз и заканчивалась в нескольких футах над поверхностью земли. Из люка доносились голоса, звуки вертолетов и дизельных двигателей.
Но прежде всего я обратил внимание на исходящий от земли невероятный жар, и объяснить это явление я не мог.
— Да, — сказал Фуше, заметив мой испуг. — Аппарат запущен. У нас осталось меньше часа.
— Осталось до чего? — нервно осведомился я. Фуше тем временем начал спускаться вниз по ступеням.
— До того момента, когда любое человеческое существо, имевшее глупость остаться здесь, сгорит как бумага, — ответил Фуше, спрыгивая на землю и махая мне рукой. — Давайте сюда! Время поджимает!
Местность, окружавшая корабль, не слишком отличалась от большинства других стран "аналогового архипелага", безнадежно отставших в гонке цифровых технологий и отказавшихся от борьбы. Но хаос, охвативший долину Амударьи, всполошил даже одну из самых отсталых наций.
Из широких проходов-туннелей, укрепленных гигантскими деревянными балками и заложенных мешками с песком, появились толпы людей; некоторые в военной форме, остальные — в традиционном мусульманском одеянии, и все они торопливо направлялись к большому скоплению автобусов, вертолетов и джипов. Женщины несли на руках младенцев, многие их которых плакали, что было ничуть не удивительно: шум, жара и громадный силуэт трессальянова корабля ужаснули бы и более искушенных людей. Меня, к примеру. Глядя вперед, сквозь пыль, поднятую вращающимися лопастями вертолетов, я разглядел Слейтона, Тарбелла и Куперманов, рассыпавшихся веером с оружием наизготовку. Они направлялись к одному из входов в туннель, причем им пришлось применить парализаторы против человека, который порывался остановить их, приняв за американский спецназ. Когда мы с Фуше последовали в туннель вслед за ними, я окликнул его:
— Жюльен! А что это за "аппарат"?
— Весьма расплывчатое название, да? — со смехом отвечал Фуше. — Это оружие, над разработкой которого ВВС вашей страны трудились в конце двадцатого века, но им не удалось создать успешный образец. Полковник Слейтон обеспечил нас чертежами, Малкольм и Лариса довели их до ума — и вот вам филиал преисподней в нужном месте.
— Но как он функционирует? — осведомился я, ощутив, что температура воздуха растет с каждой минутой, хотя солнце лишь только что показалось на востоке.
— Полное уничтожение озонового слоя над ограниченным участком местности, — крикнул Фуше в ответ. — У американцев так и не получилось поддержать стабильность озоновой дыры или ликвидировать ее, когда отпадет надобность!
— А вы, значит, это все можете, — пораженно констатировал я. — Но где же эта чертова штука?
— Проектор — на острове в Северном море, принадлежащем Малкольму! Управляется через спутниковый комплекс Трессальяна!
Вдруг близко от нас послышались короткие звуки пистолетных выстрелов. Фуше подлетел ко мне, с поразительным проворством обхватил меня своими огромными руками и отработанным движением откатился под прикрытие ближайших скал. Посмотрев вверх, мы поняли, что стрелял один из пилотов, пытавшийся удержать людей, рвущихся в и без того перегруженный вертолет. Через несколько секунд его машина оторвалась от земли и полетела на северо-восток.
— Не поднимайтесь на ноги, — скомандовал мне Фуше, — пока мы не получим от полковника сигнал, что путь свободен.
Тяжело дыша и мотая головой, я глянул на своего спутника.
— Жюльен, — с трудом произнес я, — какого черта вы здесь вообще делаете?
Он снова улыбнулся.
— В данный момент — спасаю вашу шкуру, Гидеон.
— Да нет, ну вы же знаете, что я имею в виду, — сказал я. — Что вы делаете в этой тусовке? Вы же были одним из самых прославленных и уважаемых в своей области ученых!
— Да, — кивнул он, — и одним из самых несчастных. — Затем по сигналу полковника Слейтона он потянул меня вверх. Пока мы сквозь пыль и жару пробирались к нужному входу в туннель, его голос смягчался:
— Видите ли, Гидеон, моя жена стала одной из первых жертв эпидемии стафилококка. — Я попытался было выразить свое сочувствие, но он жестом прервал меня. — Многие миллионы людей разделили мою беду. Больше всего меня потрясло то, что за несколько лет до этого она сама предсказала причину своей собственной смерти. Понимаете, она была хирургом. И она неоднократно повторяла мне, что финансовый пресс вынуждал ее коллег и обслуживающий персонал делить свое внимание между таким числом пациентов, что, экономя драгоценные минуты, они стали игнорировать базовые правила — такие, например, как мытье рук. Известно ли вам, что единственной причиной эпидемии чумы 2006 года стало падение уровня больничной гигиены? А почему? Почему люди этой профессии, доктора и медсестры, от которых зависит множество жизней, испытали такое давление?
Он сплюнул. В голосе его слышались гнев и печаль:
— Да потому что в нашем мире священной целью стал успех, а не здоровье, гедонизм, а вовсе не умеренность. И ничто не послужило внедрению и пропаганде этой философии больше, чем Интернет и все, что с ним связано. Все это бессмысленное, бесконечное навязывание ненужных товаров тем, кто в них не нуждается и тем, кто не может себе их позволить — и в один прекрасный день человеческое участие оказалось полностью погребено под напором безумной алчности. Политиков, страховые компании, даже врачей и медсестер — всех их так сильно скрутила необоримая жажда наживы, что они забыли о том, что их первейший долг — служить и излечивать. Они пренебрегли всеми важнейшими принципами и практиками, — даже такими простыми, как мытье рук…
Вот оно что. Мотивы, по которым Фуше вступил в экипаж корабля, казались мне самыми неясными, потому что молекулярная биология не имеет отношения к изменению истории и к сражению с информационным обществом. Но оказалось, что причина его добровольного изгнания — личная, а не профессиональная.
— В любом случае, — продолжил он, — будучи наставником Малкольма и lesfreres Киреrmап, я поначалу воспринимал их просто как яркую группу университетских шутников. Но когда позже я узнал, насколько глубоки и серьезны их убеждения, я принял решение разделить их судьбу. И если мы достигнем цели — если Малкольм прав и большинство населяющих нашу планету народов можно предупредить об угрозах нашего века — тогда, возможно, гибель миллионов в кошмаре эпидемий начнет что-то значить.
Его глаза сузились (он продолжал наблюдать за остальными членами группы) и голос набрал силу:
— Ага! Я вижу, что все готово, чтобы войти в туннель. Ваш выход, Гидеон!
События следующего часа (или около того) напоминали странный, но забавный коктейль из визита в психбольницу для преступников и инсценировки подросткового приключенческого романа. Братья Куперман остались охранять вход в туннель, а Слейтон, Тарбелл, Фуше и я через подземную часть лабиринта исламских террористов попали в огромный зал, увешанный шелковыми знаменами. Молодые женщины, закутанные вуалями и, казалось, необычайно прекрасные и человек двенадцать детей сидели лицом к стенам. А в центре, на куче подушек, брошенных на роскошный ковер, развалился их единственный властелин, известный своей жестокостью Сулейман ибн Мухаммед. Одного взгляда на зал мне хватило, чтобы догадаться: ибн Мухаммед — убежденный приверженец полигамии. А внимательно посмотрев в его глаза, я убедился и в его пристрастии к опиуму, тошнотворный сладковатый аромат которого, смешанный со стойким запахом земли, создавал вокруг удушливую, тяжелую атмосферу.
Было очевидно, что ибн Мухаммед невменяем, так что я сосредоточился на его женщинах. Общаясь с ними через Тарбелла, который оказался превосходным переводчиком, я рассказал им, что вскоре случится с этим кусочком земли, стараясь использовать с своей речи столько живописных метафор из прочитанного в колледже Корана, сколько смог припомнить. Пока я говорил, температура даже здесь, в подземелье, продолжала расти и достигла тревожного градуса. Я обратил их внимание на то, что это сделали вовсе не американцы, а это означает, что женщины и дети вовсе не станут мучениками и не попадут после смерти в рай. Ибн Мухаммед пытался протестовать, но не мог произнести ничего связного; и в итоге женщины все же взяли детей и последовали за нами наружу, где смогли погрузиться в один из последних транспортов и покинуть опасную зону, оставив своего господина поджариваться в том, что уже совсем скоро должно было стать подземной печью.
Наша команда быстро и без приключений вернулась на борт, где нас приветствовал Малкольм. Его состояние за это время значительно улучшилось. Когда корабль взял курс на север, Трессальян засыпал нас потоком вопросов о нашей миссии, но что касается меня, то я был до предела вымотан и заявил, что не буду способен к разговорам до тех пор, пока не получу мало-мальски существенного отдыха — посущественней того, что мне удалось перехватить утром. Длинными коридорами, спотыкаясь, я добрался до своей каюты. Здесь было темно, если не считать свечи, горящей на старинном ночном столике…
