Лоис Лоури - В поисках синего
– Это мыло, или как его, жуть какое ужасное, – сказал он. – Но еда хорошая, – добавил он и положил себе добавки.
После ужина Кира расчесала Мэтту волосы, несмотря на его протесты. Затем она протянула ему зеркало. Она узнала, что такое зеркало, только недавно; оказалось, что отражение в нем отличается от того, что видела Кира, когда глядела на себя в воде. Мэтт с интересом разглядывал себя, морща нос и поднимая брови. Потом оскалился и зарычал на свое отражение, чем удивил Прута, задремавшего под столом.
– Вот какой я свирепый, – самодовольно заявил Мэтт. – Хотели меня утопить, но я-то смог за себя постоять.
Наконец, он оделся в свою поношенную одежду и оглядел себя. Затем неожиданно схватил кожаный шнурок, висевший на шее у Киры.
– Дай, – сказал он.
Кира отпрянула в испуге.
– Не надо, Мэтт. – И она аккуратно вынула шнурок из рук Мэтта. – Не хватай. Если тебе что-то нужно, надо просить.
– Как это? «Дай» – разве не просьба? – удивленно спросил он.
– Нет, это не просьба. Придется поучить тебя хорошим манерам. В любом случае я не дам тебе подвеску, – добавила Кира. – Я же говорила, это особая вещь.
– Подарок, – сказал Мэтт.
– Да, подарок отца моей матери.
– Чтобы она любила его сильнее.
Кира засмеялась.
– Она и так его сильно любила.
– Хочу подарок. Подарков-то мне никто не давал.
Томас и Кира со смехом дали ему гладкий кусок мыла, который Мэтт важно положил в карман. Затем они выпустили его на улицу. К тому времени мужчин и копий там уже не было. Они смотрели из окна, как мальчик с собакой пересекают опустевшую площадь и исчезают в темноте.
Оставшись с Томасом вдвоем, Кира попыталась объяснить, как лоскуток ткани предупредил ее об опасности.
– У меня в ладони возникает особое ощущение, – проговорила она неуверенно. – Смотри.
Она достала лоскуток из кармана и поднесла его к свету. Но теперь он был спокойным. Она чувствовала, что от него исходит тишина, не имеющая ничего общего с дневной напряженностью. Но от того, что он превратился в обычный кусочек ткани, она испытала разочарование; ей так хотелось, чтобы Томас ее понял.
Она вздохнула.
– Мне очень жаль, – проговорила она. – Он выглядит безжизненным, я понимаю. Но иногда…
Томас кивнул.
– Возможно, это можешь почувствовать только ты, – сказал он. – Давай я покажу тебе свой кусочек дерева.
Он подошел к полке над верстаком, где держал инструменты, и снял с нее дощечку из светлой сосны, такую маленькую, что она полностью помещалась в его ладони. Она была замысловато украшена резьбой, сложными извилистыми линиями, которые покрывали всю ее поверхность.
– И ты это вырезал, когда был совсем маленький? – спросила Кира удивленно. Она никогда не видела ничего подобного. Шкатулки и орнаменты у него на столе сами по себе были красивыми, но по сравнению с этим кусочком дерева казались намного более простыми.
Томас покачал головой.
– Я только начал вырезать, – объяснил он. – Я только учился пользоваться инструментами. На этой деревяшке, которую кто-то выбросил, я их пробовал. И тут…
Он задумался. Он пристально смотрел на кусочек дерева, словно пытался разгадать его загадку.
– Он стал вырезать себя сам? – спросила Кира.
– Да. Так казалось, во всяком случае.
– У меня с лоскутком было то же самое.
– Поэтому я и понимаю, как он разговаривает с тобой. Дерево тоже говорит со мной. Я чувствую это руками. Иногда оно…
– Предупреждает тебя об опасности? – Кира вспомнила, как лоскуток напрягся и задрожал, когда она увидела Мэтта с копьем.
Томас кивнул.
– И успокаивает, – добавил он. – Когда я пришел сюда, совсем маленький, мне было очень одиноко и страшно. Но я брал его в руку – и успокаивался.
– Да, меня тоже лоскуток иногда утешает. Мне сначала было тут страшно, как и тебе, все было таким незнакомым. Но лоскуток внушал мне уверенность в себе.
Она на миг задумалась, пытаясь представить, каково маленькому Томасу было жить в этом Здании одному.
– Думаю, мне сейчас легче, чем тебе тогда. Я ведь не одна, – проговорила она. – Каждый день меня навещает Джемисон. А еще у меня есть ты.
Друзья немного помолчали. Затем Кира положила лоскуток обратно в карман и встала со стула.
– Мне пора, – сказала она. – Еще нужно многое сделать. Спасибо, что помог мне с Мэттом. Невозможный мальчишка, да?
Томас поставил резную деревяшку обратно на полку.
– Жуть какой невозможный, – сказал он, и они рассмеялись, понимая, что теперь уже оба привязались к маленькому сорванцу.
11
Кира, дрожа, бежала, подволакивая ногу, к домику Аннабеллы.
Этим утром она отправилась в путь одна. Мэтт провожал ее все реже – ему наскучила старая красильщица с ее бесконечными наставлениями. Теперь он с собакой чаще болтался без дела с друзьями, мечтая о приключениях. Он еще немного дулся на то, что его выкупали. Когда друзья увидели Мэтта чистым, то подняли его на смех.
Вот и сегодня Кира шла по лесной тропинке без него. И этим утром она впервые испугалась.
– В чем дело? – Аннабелла стояла у костра во дворе. Судя по тому, как сильно горел огонь, она встала до восхода солнца. Дрова под огромным котлом трещали и стреляли искрами. Кира же вышла из дому, когда солнце едва встало.
Пытаясь перевести дух, Кира ковыляла через сад; от тепла пламени на ее лице выступил пот. Кира почувствовала, что здесь она в безопасности. Она велела себе успокоиться.
– Чего испугалась? – спросила красильщица.
– За мной по тропинке шла тварь. – Кира старалась дышать ровно. Она уже начала приходить в себя, но все равно чувствовала напряженность. – Я слышала ее в кустах. Я слышала ее шаги, она рычала.
К ее удивлению, Аннабелла усмехнулась. Старая женщина всегда была с ней добра и терпелива. Почему она вдруг стала смеяться над ней?
– Я не могу бегать, – объяснила Кира, – из-за ноги.
– А бегать-то и незачем, – сказала Аннабелла. Она помешала воду в котле, на поверхности которой начали появляться пузырьки. – Чтобы сделать коричнево-зеленый, надо довести эхинацею до кипения, – сказала она. – Только цветки. Из листьев и стеблей получается золотой. – Кивком головы она указала на мешок, заполненный цветочными головками, который лежал на земле неподалеку.
Кира взяла мешок. Когда Аннабелла снова кивнула, Кира высыпала цветки в котел. Они вместе смотрели, как закипает отвар. Затем Аннабелла положила свою палку на землю.
– Заходи, – сказала старая красильщица. – Я напою тебя чаем, и тебе станет лучше.
Она взяла чайник, висевший на крюке над соседним костерком, и понесла его в хижину.
Кира пошла следом. Она знала, что цветы надо прокипятить до полудня, а затем еще несколько часов их настаивать. Добывание красителей – всегда долгий процесс. Настой эхинацеи будет готов не раньше следующего утра.
У костра было жарко и душно. А внутри хижины с ее толстыми стенами – прохладно. С потолка свешивались сухие травы, светлые и хрупкие. У окна на деревянном столе с массивной столешницей были навалены мотки крашеных нитей, которые надо было рассортировать. Разбирать нити было частью обучения Киры. Она пошла к столу, прислонила посох к стене и села. За ее спиной Аннабелла наливала кипяток в чашки с сушеной травой.
– Этот темно-коричневый получился из ростков золотарника, да? – Кира поднесла нити поближе к окну, чтобы на них падал свет. – Они посветлели, когда высохли. Но все равно это отличный коричневый.
Несколько дней назад она помогала Аннабелле готовить красильную ванну с этими ростками.
Аннабелла поставила чашки на стол. Она мельком взглянула на нити в руках Киры и кивнула.
– Золотарник скоро зацветет. Цветы мы будем использовать свежие, сушить не станем, чтобы желтый был ярче. И цветки надо варить короткое время, меньше, чем ростки.
Вот новое знание, которое надо воспринять и удержать в памяти. Она попросит Томаса записать и это. Кира отхлебнула крепкого горячего чая и вдруг снова вспомнила о зловещем лесном преследователе.
– Я так испугалась, – призналась она. – Ведь я совсем не могу бегать. И все из-за этой несчастной ноги.
Старая женщина пожала плечами.
– Но благодаря ей ты здесь, – ответила она.
– Да, и я очень этому рада. Но я так медленно хожу. – Кира задумалась. – Когда со мной Мэтт и Прут, никакие твари за нами не следят. Может, брать у Мэтта пса по утрам? Даже маленькая собака может отпугнуть тварей.
Аннабелла улыбнулась.
– Тварюг нету, – сказала она.
Кира пристально посмотрела на нее. Конечно, на поляну, где горят костры, твари не заходят. А старая красильщица, похоже, никогда не покидает свою поляну, никогда не ходит по тропинке, ведущей к поселку. «Мое место здесь, и больше ничего мне не надо», – говорила она, а поселок, его шум и суету она недолюбливала. Но все же она дожила до четырех слогов в имени и накопила мудрость четырех поколений. Так что же она несет такую нелепицу? Почему утверждает, что нет никакой опасности? Как Мэтт, который наклеивает на себя болотную траву и кричит, что бояться нечего.
