Антон Орлов - Сказки Долгой Земли
Вопрос о том, кто в этот раз заблевал раковину на кухне, обсуждать не стоило: хозяйка дома, дорвавшаяся до «свекольного зуба». Похмелье. Или отходняк. Стах не знал, с чем вернее соотнести эту популярную у Высших дурь, если колют ее в вену, как наркоту, а действует она вроде крепкого алкоголя.
Эгле готовила новую дозу. Встрепанная и осунувшаяся, словно старшеклассница после первой в своей жизни взрослой вечеринки, в запятнанном рвотой халате из розового шелка с рюшами – даже переодеваться не стала. Ее сходство с девочкой-подростком по-прежнему затрагивало в душе у Стаха сентиментальную струнку, хоть и понимал он, что это всего лишь тип внешности, перед ним ведьма, которой черт-те сколько лет – безусловно, больше, чем любой моложавой представительнице подвида С.
Пока она терла над плошкой плод «свекольного зуба», поливала овощную стружку зельем из синего флакона, грела на спиртовке и процеживала через ситечко, Стах читал ей вслух газету. Ушлеп вернулся. Эта новость заставила Эгле угрюмо выругаться.
– Его же в экваториальном болоте утопили! Каких трудов стоило добраться туда и доволочь его… Этим монахи занимались, в следующий раз наша очередь. Ненавижу это дерьмо, Мерсмон – сукин сын!
– Ушлеп таки его создание?
– Не создание, – она скривилась, чуть не уронив ситечко в стеклянную чашку с раствором для инъекции. – Это грязный плевок в лицо всем Высшим! Только такой скот, как Валеас, мог сотворить такое дерьмо. Взял первого попавшегося дебила – и нате вам кривое зеркало! Не пожалел ни дебила, ни нас, подонок поганый… Он никогда не страдал гуманизмом.
Это не игра, она была крайне раздражена, до закушенных губ и неверных движений. Ушлеп – болезненная для нее тема. Отметив это, Стах перешел к другим новостям. Упоминалось тут и о выдворении на родину участницы проекта «Молодежь всех измерений – обучение без границ», девушки в возрасте двадцати одного года, пробравшейся во дворец с целью получить автограф Летней госпожи.
– Уф, слава богу, наконец-то от этой полоумной туристки избавились, давно пора было ее выслать! – вздохнула успокоившаяся Эгле, закатив глаза к потолку, словно избавление от Лерки было невесть каким великим делом.
В рубрике «Автомобилистам на заметку» сообщалось также, что улица Забытых Песен, где по неустановленной причине пришло в негодность асфальтовое покрытие проезжей части, до сих пор недоступна для транспорта.
– Будь другом, перетяни мне руку. Это последний раз, чес-слово. Пока последний, больше до послезавтра колоться не буду. Мы собираемся на Амадору, и там я должна быть на высоте.
Она отточенным движением, почти рисуясь, всадила в вену иглу, и с полминуты спустя на ее лице расцвела блаженная улыбка. Очевидно, Ушлеп был выброшен из головы, заодно со всеми кривыми зеркалами и прочими Мерсмоновыми происками.
– Эгле, зачем тебе Амадора? Я понимаю – убивать серых в бою, в Лесу во время рейдов… Но на кой нужно то, что вы там вытворяете?
– Ты, наверное, и в армии был белой вороной, – хмыкнула Высшая.
– Не без того, – честно согласился Стах. – Но, может, все-таки ответишь зачем?
Она состроила детскую гримаску.
– Меня это возбуждает, и остальных наших тоже. Замечательные ощущения. Для вояк Андреаса это еще одна форма борьбы, им же только борьбу подавай, все остальное для них презренная чушь и суета. Монахи таким образом расправляются с нечистой силой. То есть они это так трактуют, на самом-то деле им тоже нравится, темные наклонности у всех одинаковы. Против высказываются только отдельные чудаки вроде тебя или Чармелы.
– Чармела – это кто?
– Из наших, ты ее видел. Последняя, кого мы к себе приняли, перед тем как этот скот Валеас захапал принималку и никому больше не отдал, а у него ее потом из-под носа украли и выкинули в то гребаное ущелье, где мы каждый раз как собаки в помойке роемся… Ой, тьфу, что я сказала, забудь немедленно! Правда, Стах, забудь поскорее, а то я тебя убью, если сама не забуду, когда протрезвею, что тебя надо убить, – Эгле хихикнула. – Это не подлежит разглашению, ни-ни… Да, Чармела – такая хорошенькая куколка, она думает как ты, но во время вечеринок на Амадоре тоже убивает серых гадин, потому что хочет быть как все. Она старается убивать их поскорее, чтоб не мучились, а мы ей мешаем, так смешно выходит…
Снова пьяное хихиканье.
Глубоко вздохнув, как перед погружением в стылую прорубь, Стах произнес:
– Эгле, а ведь тот самосвал не случайно врезался в трамвай, в котором мы с тобой ехали?
Счастливый заливистый смех.
– Ты только сейчас догадался? Я хотела, чтобы мы познакомились эффектно, с каким-нибудь катаклизмом…
– Там пассажиры погибли. А те, кто получил травмы, до сих пор лечатся.
– Фу, Стах, не будь скучным. Неужели ты разлюбишь меня из-за такой ерунды, как пассажиры трамвая?
«Нет, Эгле, пассажиры трамвая – не ерунда. Это вы – ерунда. Сверхлюди наши высокочтимые, Высшие с большой буквы, которыми, как утверждается, становятся только лучшие из лучших. Какая же вы на самом деле мелкая, хотя и пакостная дрянь… Ерунда может быть пугающей и всесильной, но от этого она не перестанет быть ерундой, без которой люди вполне смогут обойтись и во многом выиграют. Ты сама назвала Ушлепа „кривым зеркалом“. Нам, всем остальным, Высшие нужны не больше, чем Ушлеп, и вы наверняка боитесь, что мы вдруг это поймем».
– Стах, ты, что ли, на меня дуешься из-за трамвая? – с неподдельным изумлением спросила Эгле.
Она была счастлива после дозы «свекольного зуба» и совершенно не понимала, как можно ее не любить, как можно не простить ей искореженный вагон, накрытые простынями трупы на забрызганном кровью асфальте, увечья пассажиров, заживо расчлененных кесу. Жить с ней среди всего этого как ни в чем не бывало, соревнуясь в остроумии и восхищаясь ее трогательно-юной красотой… Стаху было невтерпеж противно. Хотелось плюнуть и уйти, чтобы никогда больше не возвращаться.
Так он и поступил.
Демчо и Бертран Никес остались друг о друге самого неважнецкого мнения. Образцовая стычка между двумя интеллигентными юношами, которые драться за угол не пойдут, но всеми вербальными средствами постараются донести до собеседника «оппонент, ты придурок!». Бертран морально изничтожил Демчо, обвинив в некреативности, инфантилизме, эгоцентризме, асоциальности, авантюризме и неспособности проникнуться корпоративным духом. Вдохновенно выговаривая эти слова, он косил краем глаза на присмиревших юных менеджеров: оценили, да? Те оценили, а Демчо, которому все это было что в лоб, что по лбу, начал огрызаться, с бессовестной иронией выворачивая наизнанку его же собственные посылы. Берт иронии не понял и бесхитростно удивился: что ты хочешь этим сказать? Ничья. Ни с той, ни с другой стороны ни один выпад не достиг цели, так как было выбрано оружие, против данного неприятеля заведомо непригодное.
Исключение Демчо из ШЮМ состоялось, и он отправился в торговый зал уже как покупатель, по дороге размышляя, гордился бы Темный Властитель таким сокрушительно занудным и непрошибаемо-позитивно-креативным родственничком, как Берт Никес, или пришел бы в ужас? Факт, что здесь неожиданно всплывшая родственная связь, с чего бы иначе такая горячая забота об этом чумовом бизнес-семействе. Никакого другого объяснения своему нынешнему заданию Демчо подыскать не мог.
Привычно поднялся по светлой лестнице на второй этаж, в промтоварные залы. Медальон, полученный от наргиянси, лежал в кармане. Остановившись в хозяйственном отделе возле стеллажа с кастрюлями, Демчо, словно внезапно вспомнив о чем-то важном, вытащил записную книжку и цепочку с бронзовой подвеской, сдвинул крышечку, золотистая крупинка размером с маковое семечко выскользнула и упала на пол. Готово. На секунду он ощутил небывалый подъем настроения, словно душу омыло ласковой волной, и то же самое почувствовали, должно быть, все находившиеся в супермаркете – отголосок, побочный эффект.
Потом он купил новую джезву для Серой Дамы, коробочку шурупов, два флакона бальзама-ополаскивателя для длинных волос «Рапсодия протеинов и шелка», расплатился и пошел к выходу.
– Привет! – Илона, симпатичная кассирша со второго этажа, стояла, словно кого-то поджидая, возле стеклянных дверей. – Давно тебя не было видно.
– Привет.
Они вместе вышли на солнцепек.
– Не будешь больше у нас работать? – поинтересовалась она с сочувствием.
– Не буду, – подтвердил Демчо, которого развязка вполне устраивала.
– Жалко. Зря ты поехал на Танару, эти туристы ничего не соображают. Говорят, тебя там ранили?
– Уже все в порядке.
– Не болит хоть?
– Нет.
– А у меня как раз смена закончилась. Мороженого хочется… – она выглядела смущенной и отчаянно напряженной, словно сообщала невесть какие важные вещи.
