Владимир Орлов - Шеврикука, или Любовь к привидению
В подполье, которого, впрочем, могло и не быть, Шеврикука решил проникать со двора и сквозь стены. Уже в стенах он ощутил, что склад и впрямь есть, он устроен как бункер, не так давно, и в нем на полу лежит пленница. И дверь в нем – бункерная, а при двери – охрана, мощь ее – злообеспеченная. Призывать себя к расчетливым действиям Шеврикука не смог, его вела ярость, он проломил стену и ввалился в склад-бункер, вызвав шум падения коробок и каких-то предметов. За дверью явно обеспокоились. Шеврикука притих. Он начинал видеть в темноте. У его ног лежала женщина. Гликерия. Она была без сознания. Это отчасти обрадовало Шеврикуку. Слышать Гликерию, вести с ней разговор было бы Шеврикуке неприятно. Он старался смотреть на нее не как на страдалицу, не как на хорошо знакомое ему существо, а как на улику, способную изобличить Продольного и Любохвата. Связали Гликерию не веревками, а проволокой, похоже, что колючей. Мучили ее жестоко. («Ну как же, легко ли вынудить женщину отказаться от нарядов и побрякушек накануне зимнего маскарада!» – подумал Шеврикука, но тут же посчитал свое соображение недостойно-грубым.) Шеврикука освободил Гликерию от варварских пут, отодрал пластырь от глаз, кляп хотел оставить во рту, но после колебаний вытащил и кляп. Тихонько подошел к двери, толкнул ее плечом – легче сдвинуть Останкинскую башню. Ногой задел за что-то. Предмет был, кажется, знакомый. «Ба, да это же концебаловский Омфал! – поразился Шеврикука. – Копия дельфийского Пупа Земли. И он здесь!»
За дверью обеспокоились всерьез.
– Там кто-то возится! Там что-то делают! Зови хозяев!
Сверху загремели шаги.
– Это Шеврикука! – донесся до Шеврикуки нервный выкрик Продольного. – Там Шеврикука!
– Ты бредишь, что ли? – Теперь уже говорил Любохват. – Откуда там может быть Шеврикука? Да он эту бабу после всего сам бы прибил с радостью!
– Там Шеврикука! – твердил Продольный. – Я говорил тебе… Открывайте дверь! И стволы! Стволы!
Шеврикука схватил Омфал.
Сколько там их, за дверью? И на что способны их стволы?
Гликерия, похоже, стала шевелиться за его спиной. Застонала. Пронести ее сейчас сквозь стены ему вряд ли удалось бы.
А дверь, возможно из прочнейших сплавов, произведя скрежет, стала рывком сдвигаться вправо. В открывшийся проем ворвались трое. В темени бункера они не углядели Шеврикуку. Мгновений ему хватило для того, чтобы ударами базальтового Омфала в ярости сокрушить троих нападавших. Двое других – это были Любохват и Продольный – бросились вверх по лестнице, просто уносить ноги, но возможно, что и за подмогой. Или за подкреплением сил.
– Шеврикука! Это ты…
Шеврикука обернулся. Гликерия уже стояла на коленях.
– Можешь идти? Быстро и за мной! – приказал Шеврикука.
– Шеврикука! Прости меня!
– Нет времени! Сейчас они вернутся. Или затворят дверь!
Шеврикука дернул Гликерию за руку. Но не смог сдвинуть ее с места.
– Если ты меня не простишь, – прошептала Гликерия, – я останусь здесь.
«Надо было идиоту вынимать у нее изо рта кляп!» – осерчал на себя Шеврикука.
– Хорошо, хорошо! – быстро произнес Шеврикука. – Я тебя прощаю. И я тебе не судья.
– Ты говоришь это вынужденно. И не от всего сердца. Без твоего прощения я отсюда не выйду.
– Ладно. Торжественно прошу принять мои прощения, – заявил Шеврикука. – Более я не держу на тебя досады. Вставай и иди. И никаких слов. И никаких жестов!.. Ну вот! Мы уже и опоздали!
Сверху неслись Любохват и Продольный с трубами в руках, похожими на гранатометы.
– Любохват и Продольный! – раздалось сейчас же. – Бросьте оружие! И замрите!
Возможно, для усиления впечатлений зажглись светильники. Над застывшими Любохватом и Продольным стоял Илларион. Острие его серебряной шпаги упиралось в камень лестницы. За плечом Иллариона Шеврикука увидел Пэрста-Капсулу.
– Шеврикука, – сказал Илларион. – Тебя ждут разочарования. Да, они позорили честь сословия. Но они всего лишь навсего грабители и мошенники.
И тут совершенно неожиданно для всех, для Шеврикуки, во всяком случае, безусловно неожиданно, на лестничную площадку въехало четырехосное транспортное средство, виденное им однажды на Звездном бульваре. То ли ванна, то ли лодка, то ли коляска, предназначенная для передвижения амазонского змея Анаконды. И теперь под прозрачным колпаком боевым орудием пребывал в ней именно амазонский змей. А за штурвалом управления находился запыхавшийся Сергей Андреевич Подмолотов, Крейсер Грозный.
– Мы не опоздали, Игорь Константинович? – поинтересовался Крейсер Грозный.
– Вы не опоздали, – строго сказал Илларион. При этом он с подозрением взглянул на Шеврикуку.
И тотчас же произнес:
– Даму я беру под свою опеку. А вы… Игорь Константинович… будьте любезны отконвоировать мошенников в Останкино, к Артему Лукичу. Вот вам моя шпага.
И бросил Шеврикуке серебряную шпагу.
В мгновение, когда шпага летела к Шеврикуке, бритоголовый боевик, называемый Любохватом, ожил, дернулся и понесся по лестнице. Илларион, видимо, посчитал низким для себя делом останавливать беглеца подножкой. Шеврикука бросился вдогонку за Любохватом в верхние помещения магазина, а потом и на Покровку.
Но нигде Любохвата не обнаружил.
80
Естественно, Шеврикуку ждали разносы, сначала в Останкине, в Большой Утробе, а затем в Китай-городе, в Обиталище Чинов, под Старым Гостиным двором.
Выходило, что Шеврикука своими авантюрными и безрассудными («бесстыжими», было и такое мнение) действиями почти что сорвал долговременную и кропотливую операцию. Или хотя бы почти рассекретил ее. За Любохватом и Продольным следили давно. И не только за ними. Трое сокрушенных концебаловским Омфалом, сторожившие при двери бункера, были из мелких тварей Темного Угла, их позвали в долю, они и продались. Но они-то – пескари. А теперь мало того что сбежал Любохват, могли уйти на дно щуки крупные, затаиться где-нибудь под корягами либо в иле. И исчезновение Любохвата – дело чрезвычайно неприятное. Это – личность опасная, изобретательная и коварная.
– Любохват за мной, за мной! – твердил Шеврикука. – Будет отловлен и доставлен.
– Ни в коем случае! Никакой самодеятельности! – кричали на него. – Никакой охоты в одиночку! Да он вам не по зубам!
– Он мне не по зубам? – возмущался Шеврикука. – Это мне-то не по зубам! Этот осквернитель чести сословия! Да еще при приданных мне силах!
– Не было у вас никаких приданных сил, – разъясняли ему. – Такова у вас натура, что велено было отозвать от вас временно приданные вам силы и полномочия, чтобы вы не втравили нас в передрягу. Сообщить вам об этом по небрежности забыли. Как вы сумели уцелеть в своем предприятии, удивительно! Петр Арсеньевич не уцелел…
Тут и Шеврикука удивился. А он-то, дуралей, этим отозванным от него силам ставил задачи, приказывал, был уверен в них. Раздосадованный, он чуть было не накричал на собеседников. Но что досадовать-то! Значит, и сам он, просто Шеврикука, был кое на что способен. А впрочем, большим открытием это назвать было нельзя.
Воровали Любохват, Продольный с командой или в чьей-то команде для продаж коллекционерам. Ублажали их тайные страсти и причуды. Естественно, с выгодой для себя. Именно причуда заставила их произвести марьинорощинский раскоп. Некий свежий делец пожелал, чтобы одна из спален его особняка вблизи Барселоны была обставлена под московскую малину сороковых годов. Черную кошку завести было легко, а вот обстановку… О сгоревшей некогда малине Дуськи Полтьевой Продольный вызнал у Петра Арсеньевича, тот ему даже план погреба начертил. Заказчик предметами быта, откопанными в 11-м проезде Марьиной Рощи, остался чрезвычайно доволен. Он и мебель завел по рекомендациям Продольного и по аналогии с киношной малиной Горбатого. И ему перестали сниться кошмары. И прошла тоска. Но клады из Марьиной Рощи (кстати, Пэрст-Капсула копал там тщательнее и выбрал из земли Продольным не востребованное) были почти исключением. Обычно Любохват и Продольный добывали (воровали, мошенничали) вещи музейные. И для коллекций заграничных. Эгоистически-закрытых. Гонорары получали валютные. Подъехали к одному придурку и убедили его в том, что он потомок Кутузова и, стало быть, имеет все права на бывшую собственность фельдмаршала. Тот так воодушевился, что позволил себе изъять экспонаты – ордена, шпаги, мундиры – из кутузовской избы в Филях. Теперь они в Канаде и на Соломоновых островах. Среди последних заказов Продольному были угличский опальный колокол и рояль Петра Ильича из клинского музея.
– Что же вы на меня кричите? – поинтересовался Шеврикука. – Теперь-то уж точно колокол и рояль останутся в Угличе и в Клину.
– Но на тех-то, кто над Любохватом и Продольным, уже вышли, а улик и доказательств не набрали, и наберем ли теперь из-за авантюры вашей милости?
– Будут улики и доказательства! – заверил Шеврикука. И спросил: – А Концебалов-Брожило?
