Дэвид Митчелл - Простые смертные
«Мне сказали, что и госпожа Давыдова тоже ждет в карете», – сообщила Галина.
Неожиданно утратив все сомнения – позднее мне стало ясно, что это был Акт Убеждения, – Василиса сказала: «Ну так скорей пригласи их в дом! Господи, что они могли о нас подумать? Бедная дама наверняка замерзла!»
* * *– Извините, что мы явились без приглашения и без предупреждения, – сказал, входя, подвижный мужчина с роскошными усами и звучным голосом, одетый в темный костюм явно иностранного покроя. – Госпожа Коскова и ее дочь, как я понимаю? Во всем виноват я. Я еще утром, до похода в церковь, написал вам письмо, в котором представился и подробно рассказал о себе, но тут одного из наших конюхов лошадь ударила копытом, да так, что пришлось врача вызывать. Из-за всей это суматохи я совершенно забыл проверить, было ли мое письмо вам доставлено. Итак, Шайлоу Давыдов, как говорится, к вашим услугам. – Он поклонился и с улыбкой вручил Галине свою шляпу. – По отцу у меня русские корни, но живу я в Марселе, впрочем, живу я где придется. Однако позвольте мне… – и я вдруг заметила в его русской речи некую особую, «китайскую», певучесть, – представить вам мою жену. Клодетт Давыдова, которая вам, мадемуазель Коскова, известна также под своей девичьей фамилией, ставшей также ее писательским псевдонимом: К. Холокаи.
Вот это неожиданность! Я действительно переписывалась с «К. Холокаи», автором философского трактата о трансмиграции душ, но мне и в голову не приходило, что это не «он», а «она». Смуглое лицо госпожи Давыдовой и ее пытливый взгляд выдавали ее левантийское или персидское происхождение. На ней было шелковое платье цвета голубиного крыла, а на шее – ожерелье из белых и черных жемчужин.
– Госпожа Коскова, – обратилась она к Василисе, – благодарю вас за проявленное гостеприимство по отношению к двум незнакомцам в такой холодный зимний день. – Она говорила по-русски немного медленней, чем ее муж, с величайшей осторожностью подбирая слова, чем невольно заставляла тех, к кому она обращалась, слушать ее с особым вниманием. – Нам бы, конечно, следовало подождать до утра и пригласить вас к себе, но имя «К. Косков», произнесенное всего час назад в доме профессора Обеля Андропова, я сочла неким… особым знаком…
– Профессор Андропов – наш друг, – сказала моя приемная мать.
– И великолепный ученый-лингвист, знаток классических языков, – прибавила я.
– И это действительно так. Так вот, профессор Андропов сказал мне, что «К» означает «Клара»; а потом на пути домой я случайно выглянула из кареты и увидела ту церковь, где служит ваш отец. Какой-то человек, похожий на домового, сказал, что вы, возможно, дома… Извините, но я… – Клодетт Давыдова спросила у мужа по-арабски, как по-русски сказать «поддалась искушению», и Шайлоу Давыдов подсказал ей.
– Но это же очень хорошо! – воскликнула Василиса, хотя все еще хлопала от удивления глазами, глядя на этих экзотического вида незнакомцев, которых, как я подозревала, сама же и пригласила, но потом совершенно об этом позабыла. – Мы вам, конечно же, рады. Мой муж скоро придет, а вы пока устраивайтесь поудобней, прошу вас. У нас, конечно, не дворец, но…
– Ни в одном дворце меня не встречали столь же гостеприимно. – Шайлоу Давыдов оглядел нашу гостиную. – Моя жена так мечтала познакомиться с «К. Косковым» – с самого первого дня, когда я решил посетить Петербург.
– Да, это правда. – Клодетт Давыдова отдала Галине свою муфту из белого меха и тихонько ее поблагодарила. – И, насколько я могу судить по тому удивлению, которое выказала юная госпожа Коскова, мы обе писали друг другу, будучи абсолютно уверенными, что наш адресат – мужчина. Я правильно предположила, госпожа Коскова?
– Да, это именно так, госпожа Давыдова, не смею этого отрицать, – сказала я, и мы наконец уселись.
– Не правда ли, это похоже на некий абсурдный фарс, достойный сцены? – улыбнулась Клодетт.
– В этом мире все поставлено с ног на голову, – вздохнул Шайлоу Давыдов. – У нас женщины вынуждены скрывать свою половую принадлежность из боязни, что их идеи будут осмеяны или отвергнуты.
Мы дружно признали справедливость этих слов и снова умолкли. Наконец Василиса, вспомнив о своих обязанностях хозяйки, сказала:
– Клара, дорогая, не подбросишь ли ты в печь дровишек? Что-то у нас прохладно. И пусть Галина принесет гостям чаю.
* * *– Мой бизнес связан с морем, господин Косков, – сказал Шайлоу Давыдов. Мой приемный отец воспринял неожиданный визит Давыдовых скорее с удовольствием, и для мужчин чай с печеньем и пирожками сменился коньяком и сигарами, которые Шайлоу подарил Дмитрию. – Я занимаюсь морскими перевозками, фрахтом, верфями, причалами, морской страховкой… – Он неопределенно махнул рукой. – Я прибыл в Петербург по приглашению вашего Адмиралтейства, но в детали я, естественно, вдаваться не могу. Я буду здесь работать по крайней мере год, и мне был предоставлен дом на Невском проспекте. Скажите, госпожа Коскова, сложно ли найти таких слуг, которые были бы одновременно и расторопны, и честны? В Марселе, стыдно сказать, подобное сочетание встречается столь же редко, как зубы у курицы.
– Черненко помогут, – успокоила Василиса. – Дядя Дмитрия, Петр Иванович, и его жена всегда как-то находят нужное количество «зубастых несушек». Верно, Дмитрий?
– Зная своего дядю, могу вас заверить: он и Золотое Руно вам добыть сумеет. – Дмитрий с наслаждением затянулся сигарой. – А как вы, госпожа Давыдова, собираетесь проводить время в те долгие месяцы, что вам придется провести в нашем холодном пустынном краю?
– О, у меня душа исследователя. Как и у моего мужа, – сказала Клодетт Давыдова и умолкла, словно дала исчерпывающий ответ. В печи, рассыпая искры, потрескивали поленья. Выдержав паузу, Клодетт пояснила: – Впрочем, сперва я намереваюсь закончить комментарий к «Метаморфозам» Овидия[252]. Я даже лелеяла надежду, что «уважаемый К. Косков» окажет мне честь и взглянет на мою писанину, если, конечно…
Я тут же сказала, что почту это за честь и что мы, «подпольные» женщины-ученые, должны всегда поддерживать друг друга. Затем я спросила, получил ли «господин К. Холокаи» мое последнее письмо, посланное в минувшем августе на адрес российского консула в Марселе.
– Конечно, я его получила, и ваши идеи показались мне очень интересными, – живо откликнулась Клодетт Давыдова. – Мой муж, который не меньше меня увлекается философией, был просто в восторге, узнав вашу точку зрения по поводу царства Тьмы.
Теперь уже заинтересовалась Василиса:
– О каком это темном царстве шла речь, дорогая?
Я терпеть не могла лгать приемным родителям, даже случайно, даже путем простого умолчания, но тема вечного, точнее, Вневременного, существования в этом безбожном, безбожном мире была явно не самой удачной для обсуждения в нашей богобоязненной семье. Пока я изобретала какое-нибудь простенькое объяснение, мой взгляд случайно упал на Шайлоу Давыдова, и я вздрогнула: глаза у него были полузакрыты, а на лбу сияло пятно – в том самом месте, где, как я знала по своим предыдущим возрождениям на Востоке, находится чакра, «третий глаз». Я посмотрела на Клодетт Давыдову. У нее на лбу светилось точно такое же пятно. У нас в гостиной явно что-то происходило. Я посмотрела на Василису и Дмитрия и увидела, что они застыли, как восковые фигуры. Василиса выглядела по-прежнему сосредоточенной, но, похоже, разум ее был полностью закрыт для восприятия. И, скорее всего, кто-то «помог» ей его закрыть. В пальцах Дмитрия все еще дымилась сигара, но лицо и тело его были совершенно неподвижны.
После прожитых тысячи двухсот лет я постепенно убедила себя, что стала неуязвимой для потрясений, но я ошибалась. Время не остановилось. Огонь все еще горел. Я все еще слышала, как Галина крошит овощи на кухне. Инстинктивно я пощупала пульс на руке Василисы и обнаружила, что он бьется сильно и спокойно. Ее дыхание было замедленным и поверхностным, но тоже спокойным. То же творилось и с Дмитрием. Я окликнула их, но они меня не услышали. Их здесь не было. Этому могла быть только одна причина. Точнее, несколько взаимосвязанных причин.
Гости между тем вновь обрели нормальный вид и явно ждали, что я скажу. Я встала, чувствуя себя одновременно и потерявшей почву под ногами, и страшно разгневанной, схватила кочергу и с яростью, какая никак не могла быть свойственна двадцатилетней дочери русского священника, заявила этим псевдо-Давыдовым:
– Если вы что-то сделали с моими родителями, то, клянусь…
– Зачем нам причинять зло таким чудесным людям? – Шайлоу Давыдов был, казалось, искренне удивлен. – Мы просто применили к ним Акт Хиатуса, только и всего.
Клодетт Давыдова тут же его перебила:
– Нам хотелось поговорить с вами наедине, Клара. Мы легко можем вывести ваших родителей из состояния хиатуса, достаточно щелкнуть пальцами, – она легонько взмахнула рукой, – и они даже не вспомнят о том, что с ними произошло.
