В начале перемен - Михаил Давидович Харит
Он ходил на реку, рисовал кувшинки, камыш, вяло текущую воду. Иногда мычал от тоски. Жители деревни вздрагивали.
Особый приметой сельского пейзажа был высокий травяной пригорок, где на пленэре возлежали пастух с трактористом и вкушали божественный нектар из невзрачной бутылки. Однажды они позвали:
- Иди к нам, парень.
Налили.
- Маисся, видать, – начал разговор пастух.
- Чего-то фигово мне, – согласился Андрей.
- Етить, как быва, – поддержал тракторист.
Пастух неспешно продолжал:
- Это душа… во как зверем звербит. Бывает, в петлю зовёт. Всё почё?
- Не знаю.
- Потому счастья на стороне имают. А оно в душе схоронено.
- А как найти-то его?
- Ты выпей да в себя загляни. Сразу и найдешь.
- Ёпт! – поставил жирную точку тракторист.
Много лет спустя он вспомнил этот разговор и понял, какую великую тайну открыли ему деревенские мужики. Счастье не зависит от внешних обстоятельств. Оно появляется внезапно изнутри души. Расцветает ярким цветком и так же внезапно исчезает.
Через месяц Андрей понял, что скучает по Комиссару. Бунт в сердце давно погас. Ему не хватало её тела, её стонов наслаждения и криков ненависти. Он подумал, что бывают люди, сплетённые, как репейник в шерсти бродячей собаки.
Часто спрашивал себя, почему подчинился этой женщине. И сам отвечал. В деспотизме Ольги Владимировны сидело признание его таланта, его значимости как незаурядной личности. Даже когда несла злой вздор, она пыталась унизить в нем загадочную чужую избранность. Это и было неоспоримым доказательством её существования.
Почему позволял обзывать себя мерзкими, ядовитыми словами? Потому что упивался страстной ненавистью взрослой женщины, обращённой к нему, мальчишке-восьмикласснику. Антисемитизм – это признание чужой силы. Слабых жалеют. Ненавидят сильных.
Вот это и держало в плену.
Во время дружеских бесед с трактористом и пастухом с нежностью вспоминал Ольгу Владимировну. Её пухлые, красиво изогнутые губы, слегка удлинённые лицо, открытый, как иконах, лоб, карие глаза под густыми бровями.
Ждать первого сентября было невмоготу.
В последнюю субботу августа явился к знакомой пятиэтажке, тайному месту их неистовых свиданий. Погода радовала. День был хорош и обещал стать еще лучше. Душа пела и ликовала. Откуда-то сверху, из космоса, на него падала невидимая сеть неистового вожделения. Пеленала, сковывала разум. Почти бегом поднялся на четвёртый этаж. Остановился, усмиряя бешено бьющееся сердце.
Ольга Владимировна открыла дверь. Она чудо как похорошела. Загоревшая кожа, иссиня-чёрные волосы, огромные колдовские глаза. Точёную фигуру не скрывал шёлковый халатик.
- Я вернулся, – радостно объявил Андрей, протягивая букетик гладиолусов.
- Кто там? – раздался мужской голос из глубины квартиры.
- Из школы, – равнодушно ответила Комиссар.
Она не взяла цветы. Взгляд был чужой, в нём не было даже обычной неприязни.
- Гладиолусы учителям подаришь первого сентября. Я сейчас занята.
Андрей опешил. Он был готов к скандалу, крикам, драке, неистовым поцелуям, но не к полному беспросветному равнодушию.
- Я был в деревне, научился на тракторе, корову доить, – быстро затараторил он, удивляясь, как беспомощно звучат слова.
В коридор вышел крупный мужчина в домашних тапочках и спортивном костюме. Он по-хозяйски обнял Ольгу Владимировну, и Андрей понял, что наступающий день не будет таким, как ожидалось.
- Он уже уходит, – спокойно сказала Комиссар.
- Я хочу поговорить, – отчаянно крикнул парень.
Мужчина, видимо, что-то сообразил и без усилия отодвинул Андрея за порог:
- Катись-ка ты, колобок, восвояси.
Дверь закрылась.
Учебный год начался паршиво. Все попытки Андрея поговорить с Ольгой Владимировной натыкались на стену.
Наконец он остался с ней наедине после заседания комитета комсомола:
- Давай объяснимся.
- Андрей, прекрати меня преследовать. Что ты потерял в моём кабинете?
- Это и мой кабинет, как члена комитета комсомола.
- Уже нет. – Ольга Владимировна взяла со стола список и демонстративно вычеркнула строчку. – Изволь выйти, и чтобы я тебя больше не видела.
Самое ужасное было то, что Ольга Владимировна говорила почти вежливо.
Андрей хлопнул дверью.
Он из принципа не пошёл на комсомольский субботник и немедленно получил выговор.
Потом случилась новая неприятность. Директор вызвал его по поводу систематических пропусков занятий.
Грозный глава школы, гнева которого опасались все, даже учителя, мрачно смотрел на Андрея. Его массивные плечи были ссутулены, а лицо сурово. Невозможно было представить, что он умеет улыбаться.
- Пропускаем, учиться не хотим.
Казалось, директор говорил сам с собой. Он не задавал вопрос, потому что уже знал ответ, и не хотел ничего слушать.
Андрей всё же решился на объяснения:
- Я хожу на подготовительные курсы в художественный институт и иногда занятия пересекаются. А там нельзя пропускать…
Директор удивлённо посмотрел на ученика, как если бы в его руках заговорил глобус:
- Там нельзя, а у нас, выходит, можно?
- Но я же хорошо учусь.
- Посещение школы обязательно для всех – и отличников, и двоечников.
- Значит, если бы я учился на двойки, но регулярно посещал школу, было бы лучше…
Директор устало прижал ладони к глазам. Потёр лоб и виски.
- Как мне надоели эти умники, – сказал он, обращаясь к портрету Горбачёва.
Неожиданно Андрей подумал, что у мужчины есть серьёзные проблемы, которые согнули его плечи и склеили губы. Может быть, у каждого взрослого есть своя тайна. И не всегда благовидная.
Наконец директор заговорил, веско впечатывая каждое слово:
- На твоём месте, имея родственников за рубежом, следует вести себя тише воды ниже травы. Вообще быть незаметнее всех. Выйди и очень осторожно прикрой за собой дверь с той стороны.
Андрей получил второй выговор. Ему казалось, что какой-то злой демон поселился у него за спиной и строит бесконечные козни. И он знал, кто этот демон. Хотя внешне Ольга Владимировна делала вид, что вообще не имеет к событиям никакого отношения.
Он размышлял о неудачах своей жизни. Бабушка говорила, что прошлое надо похоронить. Но как закопать Ольгу Владимировну?
Мир вдруг оказался сложно устроенным. События потеряли логику. Он был одним из первых учеников в классе. Не курил в туалете, не дрался на пустыре за школой, не списывал на контрольных и не подделывал оценки в классном журнале. Готовился к поступлению в институт, и за всё это он оказался на грани отчисления.
Ситуация запуталась в тугой узел. Начинаешь распутывать и затягиваешь окончательно.
Вот уже и староста класса, противная девчонка со странным именем Изольда, постоянно находила в стенгазете, которую он выпускал, «непростительные идеологические ошибки». Андрей не всегда понимал, в чём они заключались, но молча исправлял.
Теперь он ненавидел Комиссара, которая расчётливо и подло портила ему жизнь. И за что? За дурацкое опоздание на поезд. Может быть, она мстила за девчонок, которые липли к нему как мухи на мёд? Но он здесь совсем не виноват. Просто обаятельный такой. Она вон
