Гарторикс. Перенос - Юлия Борисовна Идлис
…Над Ареной зажглось 3D-табло онлайн-голосования. Девятизначное число наверху стало десятизначным и продолжило расти, набухая новыми и новыми цифрами: это были те, кто смотрел финал прямо сейчас. В самом начале трансляции зрители подключались ежесекундно. К кульминации их число доходило иногда до десяти миллиардов.
На табло под общим количеством зрителей мерцали две колонки с бегущими цифрами. Правая светилась зеленым и отражала число тех, кто отдал свой голос за Кайру. Левая принадлежала Дереку и была серебристой – белый цвет шрифта для обозначения голосов, отданных за светлокожего финалиста, вот уже несколько десятилетий был общепризнанным дурным тоном. Пока говорила Кайра, итоговое число в зеленой колонке быстро росло. Как только взял слово Дерек, серебристое число почти сравнялось с зеленым.
Это был предсказуемый результат. Те, кто голосовал в самом начале трансляции, хотели поскорее разделаться со своим моральным долгом и просто наслаждаться чужими эмоциями на грани жизни и смерти. Голоса первого пула разделились почти поровну, с перевесом всего в пару сотен в пользу Кайры. Если бы эту пару подбирал кто-то из ее подчиненных, Мия премировала бы его за отлично сделанную работу.
Вторая часть состязания была блиц-опросом. Калипсо искрилась между двумя финалистами, задавая неожиданные и каверзные вопросы, призванные раскрыть их подноготную и выжать из них эмоции. Над этим скриптом работал весь нарративный отдел. Мие даже почудилось, что в некоторых вопросах она узнаёт руку Шона – до того точными они были в своей циничной жестокости.
Судя по ответам Кайры, она выбрала стратегию, опиравшуюся на традиционные семейные ценности. Семья была ее преимуществом, особенно по сравнению с Дереком, у которого не было даже родителей. Поддержка любящего супруга повышала максимально возможное количество голосов во втором пуле на 27 %. Правда, мало кто принимал во внимание, что за финалиста, который демонстрировал полное и абсолютное одиночество, из жалости голосовали на 24 % чаще.
Дерек держался спокойно и отвечал своим обычным бесцветным голосом. Перед тем как он уехал к себе, они с Мией несколько раз проговорили его состязательную стратегию, и сейчас он следовал ей так четко, что Мия могла предсказать результат с точностью до десятков, даже не глядя на табло. Сперва он вышел вперед, потом стал немного проигрывать. Чтобы удержать у экранов многомиллиардную аудиторию Лотереи, он и должен был немного проигрывать.
Итоговый результат, которого добивалась Мия, был возможен только при определенном количестве голосующих. Верхнее число на табло интересовало ее сейчас гораздо больше, чем то, что происходило в обеих колонках. Затаив дыхание, Мия следила, как два миллиарда вверху превращаются в три, а потом в четыре – к кульминации им во что бы то ни стало нужно дотянуть до восьми.
После третьего пула (демонстрация заготовленных мыслеобразов от родственников на Гарториксе, рассказ о том, как каждый из финалистов прожил бы свою жизнь, если бы родился заново) наступило время главного вопроса Калипсо. Мия бросила быстрый взгляд на табло: почти семь миллиардов зрителей. Многие подключались перед самой кульминацией, чтобы собрать эмоциональные сливки – слёзы, истерики, приступы (на этот случай возле Арены всегда дежурили бригады врачей) или даже драки между соперниками. Предкульминационный буст обычно давал шестьсот-семьсот миллионов дополнительных подключений, но этого всё равно было недостаточно.
Калипсо откинула белоснежную прядь со лба, и огромный зал замер в лихорадочном предвкушении.
– На главный вопрос Лотереи первым ответит тот, у кого больше голосов…
Вкрадчивый голос со звенящей стальной сердцевиной заполнил сверкающий блестками и драгоценностями шар Селесты. Калипсо приподняла чешуйчатый подол платья и сделала несколько легких шагов вниз с постамента, покачиваясь на высоких шпильках, как водоросль под водой.
– Кайра, – улыбнулась она своим невероятным голосом, – почему вы хотите на Гарторикс?
Кайра с трудом подняла голову. Ее призрачный белый взгляд был единственным, что не двигалось и не дергалось в разные стороны, – единственным, что она пока еще могла контролировать.
– Думаю, это всем очевидно, – сказала она, и ее голова резко дернулась, соскользнув с эргономичного подголовника. – Я бы пожала плечами, если бы знала, где они у меня.
На этот раз Калипсо улыбнулась глазами. В зале раздался смех, и голосов в зеленой 3D-колонке прибавилось. Зрители Лотереи любили, когда терминальные пациенты отвечали с юмором, – судя по результатам опросов, это рождало ощущение, что всё поправимо и любые трудности можно преодолеть.
– Если серьезно, – сказала Кайра, и зал затих, ловя ее каждое слово, – то мне просто повезло. У меня есть причина для того, чтобы хотеть жить.
Она замолчала и посмотрела куда-то в зал. Ближайшие дронокамеры проследили направление ее взгляда – и в голографической проекции под куполом возникло блестящее от пота и слез лицо Эмбер. Увидев себя над Ареной, она вздрогнула, но тут же улыбнулась и послала жене влажный воздушный поцелуй, прижав пухлые обкусанные пальцы к губам и зашмыгав носом.
По залу пронесся общий вздох умиления. Родственники всегда сидели в первом ряду, под самыми дронокамерами, чтобы те, кто смотрел трансляцию, не пропустили ни малейшей эмоции, отразившейся у них на лице. Эмбер была так называемым эмпатическим якорем: всё, что она чувствовала в ходе финала, сразу же становилось достоянием миллиардной аудитории.
У Дерека эмпатического якоря не было, а сам он не был склонен проявлять эмоции на публике. Его состязательная стратегия работала только на сверхбольших числах.
Мия снова взглянула на табло: семь миллиардов восемьсот миллионов. Это был неплохой результат, особенно для дополнительного финала, который анонсировали и продвигали далеко не так агрессивно, как основные. Но к кульминации рост активной аудитории всегда замедлялся и почти останавливался: все, кто хотел подключиться к трансляции, уже подключились – и ожидали финального приговора.
Мия вдруг поняла, что не чувствует собственных рук, сжимающих стеклопластиковое ограждение ложи, и взглянула в зал.
В одной из больших гостевых лож возле барной стойки стоял Шон в ослепительно новом костюме, явно взятом напрокат. Рядом с ним на высоком табурете сидела квадратная женщина с мускулистой спиной пловчихи, выпиравшей из искрящегося вечернего платья. Шон что-то говорил ей на ухо, изогнувшись причудливым знаком вопроса. Словно почувствовав на себе чужой взгляд, женщина медленно повернулась вместе с крутящимся табуретом, и Мия увидела скуластое лицо с глазами, похожими на прорези для пуговиц.
