Айн Рэнд - А есть а
– Я слыхал, ты здорово разбираешься в электри честве, – сказал Феррис и ухмыльнулся. – Но и мы то же – как ты думаешь?
Ответом ему послужили все те же два звука: гул мотора и биение сердца Галта.
– Смешанные разряды! – приказал Феррис, сделав знак технику.
Удары тока следовали теперь один за другим, нерегулярно и непредсказуемо, практически без перерыва или с перерывом до нескольких минут. Лишь по судорогам, которые сотрясали ноги, руки, торс или все тело Галта, можно было догадаться, что электрический разряд проходит между какими-то двумя электродами или через все электроды сразу. Стрелки на шкалах то приближались к критическим отметкам, то вновь отклонялись к нулю: машину создавали с таким расчетом, чтобы причинить жертве сильнейшую боль, не повредив, однако, тела.
Ожидание очередного удара оказалось невыносимым даже для самих наблюдателей. Минуты ожидания заполнились звуками сердцебиения: сердце Галта колотилось теперь в рваном ритме. Паузы были рассчитаны так, чтобы сердцебиение могло возвратиться к нормальному ритму, но жертва, в любую секунду ожидающая очередного разряда, не могла вздохнуть свободно.
Галт лежал расслабившись, он будто не старался бороться с болью, а подчинялся ей, пытался не уменьшить ее, а вытерпеть. Он то приоткрывал рот, вдыхая, то из-за внезапного шока вновь крепко сжимал губы, он не сопротивлялся дрожи, охватывавшей его одеревеневшие мышцы, но гасил ее в ту же секунду, как разряд кончался. Лишь кожа на лице натянулась и плотно сжатые губы несколько раз искривились. Когда электрический удар прошел через его грудную клетку, голова его дернулась и медно-золотые пряди волос разлетелись, словно под порывами ветра, дующего прямо в лицо. Тем, кто наблюдал за ним, показалось странным, что волосы его темнеют, пока наконец они не поняли, что его голова стала мокрой от пота. Они думали, что жертва, слыша стук собственного сердца, готового, кажется, в любую секунду разорваться, должна испытывать ужас. Но от ужаса дрожали сами палачи, прислушиваясь к неровному, прерывистому ритму и почти не дыша всякий раз, когда биение сердца останавливалось. Казалось, сердце неистово бьется, колотясь в отчаянном гневе, в агонии о стенки ребер, – сердце протестовало, человек не делал к этому никаких попыток. Он лежал спокойно, закрыв глаза, слушая, как сердце борется за жизнь. Висли Мауч сорвался первым.
О Господи, Флойд! – закричал он. – Не смей уби вать его! Его нельзя убивать! Если он умрет, мы умрем тоже!
Он не умрет, – огрызнулся Феррис. – И захочет, да не умрет! Машина не даст! Все рассчитано! Никакой опас ности нет!
Но может, хватит? Теперь он подчинится! Я уверен!
Нет! Не хватит! Я не хочу, чтобы он подчинялся Я хо чу, чтобы он поверш Принял! Добровольно^. Нужно заста вить его добровольно работать на нас!
Давай! – закричал Таггарт. – Чего ты ждешь? Разве ток не должен быть сильнее? Он ведь еще ни разу не вскрикнул!
Что с тобой? – задохнулся Мауч, случайно увидев выражение лица Таггарта, наблюдавшего за сотрясающими тело Галта судорогами; Таггарт напряженно смотрел на Галта, но глаза его казались стеклянными, мертвыми; мыш цы лица стянулись в непотребную карикатуру на наслажде ние, взгляд стал бессмысленным.
Получил? – вопил Феррис. – Теперь ты готов хотеть того же, что и мы?
Ответа не последовало. Иногда Галт поднимал голову и смотрел на них. Под глазами у него проступили темные круги, но взгляд был ясен и тверд.
Наблюдателей охватила все возрастающая паника, они уже не контролировали ни себя, ни ситуацию – комната наполнилась невнятными пронзительными выкриками:
– Мы хотим, чтобы ты взял это на себя!.. Мы хотим, чтобы ты управлял!.. Мы приказываем тебе приказывать!.. Требуем, чтобы ты стал диктатором!.. Приказываем тебе спасти нас!.. Приказываем тебе думать!..
Ответом им был лишь стук сердца, от жизни которого зависели и их жизни.
Электрический разряд пронзил грудную клетку Галта, и сердце его забилось рывками, словно спотыкаясь, – и вдруг тело ослабло, затихло, сердцебиения больше не слышалось.
Наступившая тишина потрясла их, но прежде чем они смогли вскрикнуть, охвативший их ужас стал невыносимым, потому что Галт открыл глаза и поднял голову.
Потом они осознали, что не слышно и шума мотора, красная лампочка на пульте погасла – ток больше не подавался, генератор перегорел.
Техник снова и снова без толку нажимал на кнопку. Снова и снова дергал рычаг. Потом пнул машину ногой. Красная лампочка не загоралась, мотор не гудел.
Ну? – лязгнул зубами Феррис. – Ну? В чем дело?
Генератор не работает, – беспомощно произнес тех ник.
Что с ним?
Не знаю.
Ну так выясни и исправь!
Техник не являлся профессиональным электриком; его взяли на эту работу не потому, что он был квалифицированным специалистом, а потому, что он был готов не раздумывая нажать на любую кнопку, которую ему укажут; ему требовались такие усилия, чтобы что-нибудь понять, что можно было не сомневаться – в его сознании не оставалось места ни для чего другого. Он открыл щит на задней панели машины и в замешательстве уставился на спутанные витки проводов: внешне все выглядело исправным. Он натянул резиновые перчатки, взял плоскогубцы, подтянул наугад несколько гаек и почесал в затылке.
– Не знаю, – сказал он; в его голосе слышалась беспо мощная покорность. – Откуда мне знать?
Трое мужчин вскочили с места и окружили машину, уставившись на ее упрямые детали. Они сделали это непроизвольно – они знали, что здесь ничем помочь не могут.
– Ты должен ее исправить! – завопил Феррис. – Она должна работать! Нам нужно электричество!
– Мы должны продолжить! – кричал Таггарт; его трясло. – Это нелепо! Так не пойдет! Меня ничто не оста новит! Я не дам ему уйти! – Он показал на мат.
Сделай что-нибудь! – кричал Феррис на техника. – Не стой же! Сделай что-нибудь! Исправь ее! Я приказываю тебе ее исправить!
Но я не знаю, что с ней, – в изумлении ответил тех ник.
Так посмотри.
Как?
Я приказываю тебе ее исправить! Слышишь? Она должна работать – иначе я уволю тебя и брошу в тюрьму!
Но я не знаю, что с ней. – Техник в замешательстве вздохнул. – Не знаю, что и делать.
Неисправен вибратор, – произнес кто-то позади них; они в смятении обернулись; Галт с трудом дышал, но гово рил резким, уверенным тоном инженера. – Его нужно до стать и вскрыть алюминиевый цилиндр. Внутри спаяны два контакта. Их нужно разъединить, взять небольшой напиль ник и зачистить сгоревшие концы. Потом снова закрыть цилиндр, вставить вибратор на место – и генератор зара ботает.
На мгновение воцарилась глубокая тишина.
Техник во все глаза уставился на Галта – тот выдержал его взгляд; и даже он понял выражение его смеющихся глаз: Галт презрительно усмехался.
Техник отступил назад. Даже в его голове, где все представлялось неясным и туманным, зародилось еще зыбкое, неоформившееся, невысказанное осознание того, что происходит в этом подвале.
Он взглянул сначала на Галта, потом на троих остальных, на машину. Затем вздрогнул, уронил плоскогубцы и выбежал из комнаты.
Галт рассмеялся.
Трое мужчин медленно попятились. Они пытались запретить себе понять то, что понял техник.
Нет! – вскричал вдруг Таггарт, взглянув на Галта и рванувшись вперед. – Нет! Я не дам ему уйти! – Он упал на колени, отчаянно пытаясь найти алюминиевый цилиндр вибратора. – Я ее исправлю! Сам! Мы должны продол жить! Должны сломить его!
Полегче, Джим, – с тревогой сказал Феррис, пытаясь поднять его с колен.
Может… может, отложим это на одну ночь? – умо ляюще произнес Мауч; он смотрел на дверь, за которой скрылся техник, в его взгляде смешались зависть и ужас.
Нет! – вскричал Таггарт.
Но, Джим, ведь он получил свое. Не забывай, нужно действовать осторожно!
Нет! Ему этого мало! Он еще ни разу не вскрикнул!
Джим! – воскликнул вдруг Мауч. Что-то в лице Таггарта ужаснуло его. – Мь; не можем убить его! Ты это шаешь!
– Мне все равно! Я хочу его сломить! Хочу слышать, как он закричит! Хочу…
И тут Таггарт сам закричал. Он пронзительно завопил, словно вдруг увидел что-то, хотя смотрел в пустоту и глаза его были пусты. То, что он увидел, было в нем самом. Защитные стены эмоций, желания уклониться, притворства, полумысли и псевдослова, выстроенные им за все эти годы, рухнули в одно мгновение – в ту минуту, когда он понял, что желал смерти Галта, зная, что за этой смертью последует его собственная.
Он внезапно понял, что за движущая сила управляла им всю жизнь. Ни его одинокая душа, ни любовь к другим, ни сознание собственного долга, ни все те лживые объяснения, которыми он поддерживал самоуважение, – этой движущей силой была страсть к уничтожению всего живого ради всего неживого. Его раздирало неистовое стремление бросить вызов реальности, разрушить все живые ценности, чтобы доказать самому себе, что он может существовать, попирая реальность, и что он никогда не будет связан никакими неизменными, непреложными фактами.
