Айн Рэнд - А есть а
Она видела, как приближается Франциско; она узнала его быструю походку прежде, чем увидела лицо под низко надвинутой на глаза шляпой. Она отметила тот момент, когда он, подойдя ближе, увидел ее. Он махнул ей рукой и улыбнулся в знак приветствия. Какое-то едва ощутимое напряжение в движении его руки напоминало жест Д'Анкония, приветствовавшего долгожданного путника у ворот своих владений.
Когда он подошел, она стояла, торжественно выпрямившись, глядя на его лицо и на здания величайшего в мире города, будто именно такие свидетели и отвечали ее ожиданиям, потом медленно, ровным, уверенным тоном произнесла:
– Клянусь своей жизнью и любовью к ней, что никогда не буду жить ради другого человека и никогда не попрошу и не заставлю другого человека жить ради меня.
Он наклонил голову, словно подтверждая сказанное. Его улыбка теперь означала приветствие.
Затем он поднял ее чемодан, взял ее под руку и произнес:
– Вперед.
***Подразделение, известное как объект "Ф" – в честь его организатора доктора Ферриса, представляло собой маленькое строение из железобетона и располагалось у под ножья холма, на котором, на виду у всех, возвышался Государственный институт естественных наук. Из окон института открывался вид только на небольшое серое пятно крыши этого подразделения, затерянного в зарослях старых деревьев; оно выглядело оттуда как вход в подземелье.
Двухэтажное здание было построено в виде двух ассим-метрично поставленных друг на друга кубов разной величины. На первом этаже отсутствовали окна, лишь усеянная железными шипами дверь, на втором, словно нехотя уступая дневному свету, виднелось единственное окно. Фасад походил на лицо одноглазого человека. Сотрудников института эта постройка не интересовала; никто из них не ходил по тропинкам, ведущим к ее двери; они молчаливо сошлись на предположении, что проект, над которым работали в этом здании, связан с экспериментами над вирусами опаснейших болезней.
Оба этажа занимали лаборатории, заполненные клетками с морскими свинками, собаками и крысами. Но сердцем здания была комната в подвальном этаже, глубоко под землей; стены этой комнаты неумело покрыли листами какого-то пористого звукопоглощающего материала, на обивке начали появляться трещины, сквозь которые виднелся голый камень.
Здание постоянно охраняли четверо специальных охранников. В этот вечер число охранников увеличили до шестнадцати человек, вызванных междугородным звонком из Нью-Йорка для выполнения особого задания. Охранники, так же как и все остальные служащие объекта "Ф", подбирались очень тщательно на основании одного-единственного качества: безграничной способности подчиняться.
Эти шестнадцать человек были выставлены вокруг здания и в пустынных лабораториях первого и второго этажей, где они и дежурили, не проявляя никакого интереса к тому, что происходило внизу, под землей.
В комнате подвального этажа, под землей, в стоящих у стены креслах сидели доктор Феррис, Висли Мауч и Джеймс Таггарт. В противоположном углу стояла машина, напоми нающая небольшой шкаф неправильной формы. В передней панели машины располагались несколько рядов стеклянных шкал, на которых красным цветом была отмечена критическая точка, квадратный экран, похожий на усилитель, ряды цифр, деревянных рычажков и пластмассовых кнопок, ручка управления с одной стороны и красная стеклянная кнопка с другой. Панель, казалось, выражала больше чувств, чем лицо управляющего машиной техника, рослого молодого человека в рубашке, на которой проступили пятна пота, и с закатанными выше локтей рукавами; его светло-голубые глаза остекленели от полной сосредоточенности на работе; время от времени он шевелил губами, словно вспоминая зазубренный урок.
Короткий провод соединял машину с аккумулятором, находившимся позади нее. Длинные витки провода, похожие на изгибающиеся щупальца осьминога, протянулись по каменному полу от машины к кожаному мату, расстеленному на полу под конусообразным лучом ослепительного света. На мате, привязанный к нему ремнями, лежал Джон Галт. Он был обнажен; маленькие металлические диски электродов на кончиках проводов были присоединены к его запястьям, плечам, бедрам и лодыжкам; какое-то приспособление, напоминающее стетоскоп и соединенное с усилителем, пристроено на груди.
– Пойми, – сказал доктор Феррис, впервые обращаясь к Галту, – мы хотим, чтобы ты взял на себя управление экономикой страны. Мы хотим, чтобы ты стал диктатором. Хотим, чтобы ты управлял. Понятно? Мы хотим, чтобы ты отдавал приказы и думал, какие приказы следует отдавать. Мы добьемся того, чего хотим. Никакие призывы, логика, возражения или пассивное послушание тебя не спасут. Нам нужны идеи – иначе тебе не поздоровится. Мы не выпустим тебя отсюда до тех пор, пока ты не скажешь, какие примешь меры для спасения нашей системы. А потом заставим тебя рассказать об этом по радио всей стране. – Он поднял руку, показывая секундомер: – Даю тебе тридцать секунд. Решай, начнешь говорить или нет. Если нет – начнем мы. Понятно?
Галт смотрел ему прямо в глаза, лицо его ничего не выражало, будто он понимал больше, чем сказал Феррис. Он не отвечал.
Все прислушивались к раздававшемуся в тишине тиканью часов – часы отсчитывали секунды – и к тяжелому, прерывистому дыханию Мауча, вцепившегося в ручки кресла.
Феррис сделал знак технику, стоявшему у машины. Техник дернул рычаг, зажглась красная стеклянная кнопка, и послышались два новых звука: низкое жужжание электромотора и странный стук, похожий на приглушенное тиканье часов. Они не сразу поняли, что этот стук слышен из усилителя и что они слышат биение сердца Галта.
– Номер три, – сказал Феррис, делая знак пальцем. Техник нажал кнопку под одной и? шкал. По телу Галта пробежала волна дрожи. Его левая рука судорожно подергивалась от электрического тока, идущего по проводу, пропущенному между его левым запястьем и плечом. Он откинул назад голову, закрыл глаза, сжал зубы и не проронил ни звука.
Когда техник убрал руку с кнопки, рука Галта перестала вздрагивать. Он не двигался.
Трое переглянулись ищущим взглядом. Глаза Ферриса не выражали ничего, во взгляде Мауча отразился ужас, во взгляде Таггарта – разочарование. Тишину нарушал звук приглушенного биения сердца.
– Номер два, – произнес Феррис.
На этот раз заряд направили между правым бедром и лодыжкой Галта, и конвульсии сотрясали его правую ногу. Он схватился обеими руками за края мата. Его голова дернулась, затем он снова затих. Сердце забилось немного быстрее.
Мауч отвернулся, вжавшись в спинку кресла. Таггарт остался сидеть на краешке кресла, подавшись вперед.
– Номер один, постепенно, – сказал Феррис.
Торс Галта подбросило, затем его сотрясла долгая судорога, особенно заметная возле связанных кистей рук, электрический разряд заставлял биться в конвульсиях всю верх нюю часть его туловища, от одного запястья до другого. Техник медленно поворачивал ручку, увеличивая силу разряда; стрелка на шкале приближалась к критической отметке. Дыхание Галта, вырывавшееся из его пораженных легких, стало прерывистым.
– Получил? – зарычал Феррис. Ток отключили.
Галт молчал. Он вдохнул полной грудью. Сердце бешено колотилось. Но постепенно дыхание становилось ровнее, он заставил себя расслабиться.
– Что вы с ним миндальничаете? – завопил Таггарт, впившись взглядом в обнаженное тело на матрасе.
Галт на мгновение открыл глаза и взглянул на троих мужчин. Взгляд его был спокойным и трезвым, не выдававшим никаких мыслей или чувств. Затем он уронил голову и тихо лежал с закрытыми глазами, словно забыл о них.
Его нагое тело выглядело странно неуместным в этом подвале. Они это знали, хотя ни один из них не признался бы в этом даже самому себе. Линии его высокой фигуры, от лодыжек до узких бедер, талии, широких плеч, выдерживали сравнение с линиями древнегреческих статуй, и наполнены они были тем же содержанием. Только они были более удлиненными, более легкими и предполагали большую подвижность, большую силу и неутомимую энергию – это тело могло принадлежать не воину на колеснице, а скорее творцу самолетов. И подобно тому, как смысл древнегреческой статуи – изображение человека в образе бога – вступал в противоречие с атмосферой выставочных залов нашего времени, его тело выглядело странно в этом подвале– месте доисторического варварства. Дисгармония казалась еще большей, потому что Галт удивительно органично вписывался в мир проводов и нержавеющей стали, точных инструментов и рычагов на пульте управления. Возможно – и именно этой мысли яростней всего противились те, кто наблюдал за пыткой, именно эта мысль гнездилась глубоко в их душах, потому что на поверхность она выливалась в виде неясной ненависти и смутного ужаса, – возможно, именно отсутствие в современном мире таких статуй превратило генератор в осьминога, и может быть, именно поэтому тело Галта оказалось в щупальцах этого осьминога.
