Олег Рой - Страх. Книга 1. И небеса пронзит комета
Мария предпочитает ходить с работы пешком, мимо аккуратненьких домиков под одинаковыми черепичными крышами, через уютный парк, где ленивые мамочки, покачивая коляски, попивают из ярких баночек коктейли и поглощают тонны чипсов и неизменных семечек, изрядная часть которых достается летающим крысам. Тем самым, которых по недоразумению причислили к птицам и назвали голубями. Впрочем, в парке все равно хорошо. Но я подхожу к дому с другой стороны, от небольшой промзоны, из-за котельно-сепараторной станции. Бетонный забор за автобусной остановкой украшен многочисленными, иногда меняющимися граффити самой разнообразной тематики: общественно-политической («Мэр – жулик»), культурно-спортивной («Футбол – отстой», «Грифы форевер» – только названия музыкальных групп меняются) и околосексуальной. Эти – самые многочисленные.
На неудобной, но крепкой железной лавочке, накрыв ее драным одеялом, давно и неистребимо обосновался безобидный местный алкоголик. Ходят слухи, что шпана регулярно заключает пари на день, когда бедолагу доконает наконец цирроз. В слухи я не верю: вряд ли нашей шпане известно слово «цирроз». Алкоголик же живуч на удивление.
За бомжовой лавочкой фонари заканчиваются. Я сдвигаю наушники назад (полицейский-то я полицейский, но по ночам все кошки серы, а удар обрезком трубы по затылку – не самое приятное завершение вечера, тем более жизни) и цепляю на голову налобный фонарь. Не то чтобы я всерьез боялась встречи с кем-то из местных люмпенов. Они меня знают, так что лезть остерегаются, за нападение на полицейского можно «закрыться» лет на десять. Но знают меня местные, а вот какой-нибудь заблудившийся наркоша, которому не хватает на дозу, – это может быть опасно. Кстати, налобник нужен не столько для освещения дороги, сколько для отпугивания таких «бойцов». Эти придурки предпочитают нападать в темноте.
От остановки до подъезда – семь минут бодрым шагом. На последней сотне метров я традиционно закуриваю, глядя на темную громаду жилого комплекса с жизнеутверждающим названием «Свобода». Во всем доме горят только три окна, одно из них – на нашей кухне. Кто бы сомневался. Мария, разумеется, дома.
Да и где ей быть? Парня у нее нет. Я не понимаю почему, но, в общем, оно и к лучшему. Основная масса этих, с позволения сказать, мужчин – бессмысленный балласт, наполовину состоящий из гонора. Может, поэтому я и держусь за Феликса. С ним спокойно. Он ничего не требует и не пытается за мой счет тешить мужское эго. И еще – я откуда-то знаю, что при всех его «тараканах» (а у кого их нет?) от него не приходится ждать удара. Это не объяснишь и не докажешь, но я ручаюсь, что это так. А это по большому счету и есть самое главное, остальное – пустяки. Для меня, во всяком случае.
Хотя то, что Мария всегда дожидается меня с работы или со свидания, – это не пустяк, это важно. Я, правда, терпеть не могу все эти травяные чаи и отвары, предпочитая вульгарный растворимый кофе, но какая разница, что у кого в кружке? Мы сидим на кухне, Мари, сдержанно позевывая, прихлебывает свою травяную отраву и слушает мое ворчание про полицейскую рутину, так не похожую на криминальные сериалы.
Я, наверное, псих. Мне нравится, что сестра меня ждет и терпеливо выслушивает, но временами этот устоявшийся ритуал меня бесит. Вот почему бы, скажите, пожалуйста, ей не лечь спать? Ведь встанет как штык без четверти семь, чтобы к половине девятого быть в своем интернате. И виду никому не подаст, что не выспалась, будет улыбаться и честно делать свое дело. А вечером, так же улыбаясь, опять будет меня дожидаться, а потом – слушать мои бессмысленные (но так необходимые для меня самой) рассказы.
Моя сестра – фантастически надежный человек. В древности думали, что Земля – плоская и лежит на спинах трех слонов. Слоны же, в свою очередь, стоят на спине плавающей в Мировом океане черепахи. Вот Мари – и есть та самая черепаха. При этом она продолжает считать себя маленькой беспомощной девочкой, а меня – ангелом-хранителем, помесью локомотива и бронемашины. А я… я боюсь даже намекнуть ей на ее собственную самодостаточность. Некоторые вещи, будучи названными вслух, рассыпаются в пыль, испаряются, исчезают.
Так и живем.
03.09.2042. Город.
ЖК «Свобода». Мария
Дожидаясь Риту, я, как всегда, клевала носом. А чтобы окончательно не заснуть, пыталась читать на очень пожилом планшете статейку о Болонской образовательной системе, которую в последнее время активно и временами довольно убедительно критикуют. Действительно, унификация образовательных стандартов – это вроде бы хорошо, но не выплеснуть бы с водой и ребенка. Однако читала я все менее внимательно, больше прислушивалась к тишине. И вот наконец – наизусть знакомое щелканье входных замков. Рита!
Она часто засиживается на работе допоздна. Как будто лишь от ее стараний зависит весь правопорядок нашего города. Максималистка. Странно, что начальство совсем не ценит такого прилежания. Рита частенько жалуется, что ее словно специально отстраняют от самых интересных дел, сбрасывая в ее руки либо рутину, либо мелочовку. При этом Рита, я точно знаю, и к самым пустяковым делам относится крайне ответственно. Даром, что ли, ей не раз благодарность выносили? Но подпускать ее к чему-то по-настоящему значимому – нет, никак.
Не хочется думать, что дело в традиционном делении на «мужские» и «женские» профессии. Уж с этим-то, кажется, сегодня покончено. Нет, причина такого «задвигания в угол», несомненно, избыток фантазии. Это одна из общих наших черт – фантазия, способная из трещины на побелке создать чуть не гетевскую историю. У Риты же эта детская способность видеть невидимое переросла в интуицию. Казалось бы, для полицейского это хорошо. Оказывается, не всегда. Пару-тройку раз Рита додумалась до того, до чего додумываться не следовало. Ну и получила по рукам, включая финансовые санкции – то разряд, по которому зарплату рассчитывают, срежут, то без премии оставят. Общую страховку так до сих пор и не оформили, только служебную.
А с сестренки моей как с гуся вода. Чуть замаячит на горизонте «интересный случай», она тут же хватает шефа за грудки и требует зеленую улицу. Ну а шеф-то прошел уже огни и воды, поэтому ограждает Риту – а заодно и себя – от неизбежных, по его мнению, неприятностей. По-моему, сестренка в результате этого давно уже поместила его в верхнюю строчку списка личных врагов. Ему-то до лампочки, а она злится. Чувствует, что могла бы быть настоящим криминалистом, а возможностей – меньше нуля.
Вот и сегодня она дерганая, мне и глядеть не нужно – по шлепку брошенной в обувную полку кроссовки все очевидно. Рита одевается почти исключительно в спортивном стиле, какой-то унисекс просто. Я смотрю на нее – как будто на свое отражение, – и мне грустно от этого «девочка-мальчик». Сама-то я мечтаю носить что-нибудь романтическое, элегантное, быть может, даже вызывающее: почему нет, если внешность позволяет? Внешность-то позволяет, а вот работа – не очень. Мой повседневный удел – строгие костюмы и скучные сарафаны с рубашечными блузками. Ну а Рита – это вечные джинсы, причем даже не синие, а самые немаркие – цвета грязного асфальта, такие же кроссовки, рубашки, футболки, джемпера и куртки. Вот разве что пиджаки у нее с вытачками на груди. Но все равно. Девочка-мальчик.
Я и из кресла встать не успела, а она уже на кухне – не вошла, влетела. Небрежно швырнула на диванчик мешковатую сумку, на нее – пиджак и плечевую кобуру. Помню, как она радовалась, когда ей выдали разрешение на постоянное ношение служебного оружия. Ну и само оружие. Так радуется ребенок, которому купили лучший в магазине конструктор, самого большого плюшевого медведя и ведро любимого мороженого вдобавок. От этих мыслей на лицо мое прокралась улыбка – слабая, но Рита заметила:
– Что веселишься? – холодно поинтересовалась она. – Я похожа на клоуна?
Иногда на нее находит. Когда на службе что-то не ладится, начальство достает больше обычного, и вообще. Она словно срывается, впадая в экстатический гнев берсерка, и готова безжалостно крушить все вокруг. Фигурально выражаясь, конечно. Но и этого хватает. Ей и в голову не приходит, что злые слова, направленные против неугодного ей мира, могут и меня ранить. Впрочем, я не обижаюсь, я ей сочувствую, потому что понимаю: это не столько злость, сколько отчаяние от бессилия, ей самой больно, и мне хочется, чтобы она побыстрее пришла в себя.
– Совсем нет. Ты похожа на усталого лейтенанта полиции, – сохранять нейтрально-спокойный и дружелюбный тон совсем нетрудно, а обычно это помогает. – Садись, я пасту разогрею.
– К черту пасту, я не хочу есть, – слова словами, но я-то знаю, что после дежурства она голодна, как упряжка северных собак после дневного перегона.
