Андрей Валентинов - Нуар
И вот уже второй «ковчег» подряд стал ловушкой. В прошлый раз арестовали семерых, теперь — дюжину…
Отдохнувший оркестр врезал что-то веселое из контрабандного Глена Миллера. Прислушавшись, я не без удовольствия узнал «Chattanooga Choo Choo». Деметриос со вздохом принялся вынимать спички из доски.
— Между прочим, ты зря, — не без обиды заметил он. — «Лисьи шахматы» — игра очень интересная. И, кстати, поучительная. Помнишь сказку этих немцев, братьев Гримм? Лиса проголодалась и решила подкрепиться. Вышла, значит, на полянку, а там гуси. Она обрадовалась и говорит, что, мол, удачно попала, сейчас съем вас всех, одного за другим… Здесь, собственно…
— Давно тебя не видела, Рич! Не скучаешь без меня?
Платье в блестящей чешуе, запас неплохих духов пополам с потом, ухоженные руки в браслетах. На правой — змейка с зеленым глазком, на левой — золотая спираль в сверкающей крошке.
На лицо я смотреть не стал.
— Я тосковал без тебя, Марли. Вчера даже хотел застрелиться, но лень было сходить за патронами.
— Рич, ты совершенно безнадежен. — пальцы с кроваво-красными ногтями легли на мое плечо. — Но все равно я твоя навеки… Кстати, напоминаю, что мне нужны еще четыре эти штучки.
Наклонилась, коснулась щекой щеки. Сгинула.
— Эх! — безнадежно вздохнул грек, которого даже не удосужились заметить. Я подлил ему коньяку, улыбнулся.
— Не теряйся. С недавних пор наша звезда снизила расценки. Если захочешь, осчастливит прямо здесь, в тихом кабинете с проточной водой.
Деметриос, залпом опрокинув рюмку, поморщился.
— Рич, ты отвратительный циник. Тебе это еще не говорили?
— В последний раз — сегодня утром. А с Марли тебе все-таки лучше обождать, пока она закончит курс лечения. Осталось, как ты слышал, всего четыре укола. Я добрый циник, Деметриос, ампулы даю ей в долг. И это несмотря на то, что она каждую неделю пишет обо мне в комиссариат. Кстати, у нее хороший почерк.
— Марли тоже? — грек допил коньяк, взглянул горестно. — А такая красивая!
Он явно валял дурака, и я решил подыграть. Между «ковчегами» и тем, с чем этот пройдоха пришел, требовалась пауза.
— Деметриос, Деметриос! В нашем серо-черном мире все предают друг друга, но женщинам это сделать проще. Мужчины слишком высокого о себе мнения, поэтому часто не видят дальше собственного носа. Таких, излишне в себе уверенных, предают первыми. Причем заметь, не ради принципов и даже не ради, допустим, мести. Деньги и только деньги. Но и женщины чаще всего проигрывают. Деньги, увы, тоже могут не всё. Когда начинается минометный обстрел, это понимает даже самый безнадежный тупица.
Я открыл папиросную коробку и с удовольствием закурил, давая время собеседнику переварить только что услышанную мудрость. Оркестр по-прежнему играл Глена Миллера, плавно перейдя от «Чаттануги» к «Серенаде Солнечной долины». Фильм я смотрел слишком давно, чтобы помнить, но, кажется, героиней там была весьма наглая беженка из Норвегии. Тогда мне было совершенно все равно, а вот теперь сразу подумалось, чьими молитвами она сумела перебраться в разгар войны через океан. Такие молитвы обычным эмигрантам не по карману, если, конечно, не проплачиваются соответствующими службами.
— Ты сказал «серо-черный мир», Рич, — негромко проговорил Деметриос. — А каково жить в цветном?
Он тоже закурил, причем какую-то невероятную гадость. У грека нюх на скверный табак.
— Тебе бы там не понравилось. Представь себе негра — президента Северо-Американских Штатов и еврея в Елисейском дворце. А главный вопрос, занимающий умы, это права мужеложцев. Здесь лучше, Деметриос, поэтому я не спешу с отъездом… Не томи, выкладывай, с чем пришел, и не ерзай по стулу.
Ответом был наивный, чуть виноватый взгляд.
— О чем ты, Рич? Просто хотелось повидаться. Поговорить… Наша фирма, кстати, начала выпускать настоящее чудо — игру из древнего Шумера. Ее нашли в могиле тамошней царицы, вначале даже не поняли, что это. Я над ней три года работал. Очень трудно было понять, зачем нужна дополнительная клетка. Но я понял, Рич, понял! Мы сделали подарочный вариант, очень красивый…
— Заверни, — перебил я. — Можно даже два. Подарю соседу и одной бестолковой девице, чтобы от дурных мыслей отвлечь. Итак?
Он привстал, быстро осмотрелся, затушил папиросу.
— «Ковчеги» предал один человек, его называют Ночной Меркурий. Все, кто хочет уехать из Касабланки, попадают к нему. Некоторых он и в самом деле переправляет, а некоторых сдает. Это как в лотерее, кому повезет. А тех, кто пытается найти другой путь, его агенты сразу выдают полиции. Рич! Нескольким людям надо обязательно уехать, они заплатят хорошие деньги. Помоги!
— Ночной Меркурий, — повторил я. — Почти наверняка у этого мерзавца контакты не только с французской полицией, но и с немцами. Ты хочешь, чтобы я очень здорово рискнул, Деметриос?
Разогревшийся оркестр врезал «Kalamazoo».
Часть вторая
Общий план. Эль-Джадира.
Январь 1945 года.
Касабланка сдалась войскам генерала Паттона 10 ноября 1942 года. На следующий день части 2-й бронетанковой дивизии вошли в Эль-Джадиру. Ричард Грай вместе с другими смотрел на неторопливо ползущие по мокрым улицам боевые машины. Дождь шел уже третий день, тротуары ощетинились зонтиками, веселые американские парни бесцеремонно разглядывали первую в их жизни завоеванную страну. Местные жители встречали чужаков спокойно, без страха, но и без всякой радости. Веселились эмигранты — шумно, истошно, порой до откровенной истерики. На мостовой лежал сорванный портрет маршала Петена. По городу их уже снимали, но чаще не выбрасывали, а прятали подальше. Все еще могло перемениться…
Бывший штабс-капитан воспринял происходящее без особых эмоций. История шла единственно верной дорогой, статисты в светлых касках прибыли вовремя, минута в минуту. Освободителями они не казались, да и не были. Что бы ни написали в новостных сводках и толстых научных трудах, правда проста и скучна. Одна страна вновь напала на другую, коварно, без объявления войны. Франции Виши сочувствовать не хотелось, но Ричард Грай слишком хорошо помнил, сколько раз защитники заокеанской демократии еще будут высаживаться на чужих берегах. Эти, по крайней мере, борются с нацизмом, однако от Эль-Джадиры до Берлина слишком далеко.
Поначалу в городе мало что изменилось — если не считать снятых портретов. Местные чиновники честно выжидали, пока оформится власть. Лишь в январе следующего, 1943, года в Эль-Джадиру прибыли представители Французского Национального комитета. Вместе с ними появились вездесущие англичане, сразу же направившие своих контролеров в порт. Из города никого не выпускали, а вскоре начались аресты. Здесь не было безумной вакханалии всеобщей мести, которой еще предстояло начаться в освобожденной Франции. Марокко никто не освобождал, немцев здесь не было, и даже наиболее усердные сторонники Виши вовсе не считали себя виноватыми. Самых заметных, конечно, сместили и задержали, но с остальными разбирались осторожно. Времена были зыбкими. В близкой Касабланке генерал Жиро приказал бросить за решетку тех, кто перед высадкой американцев пытался поднять восстание против «законной власти». Поэтому представители Национального комитета занимались лишь делами слишком очевидными. Из Французского Марокко депортировали и выдали немцам несколько сот человек, главным образом из числа беженцев. История была у всех на слуху, поэтому виновных требовалось предъявить в наикратчайший срок. Тогда заговорили и о «ковчегах». Шум подняли прежде всего коммунисты — в числе преданных беглецов оказались весьма заметные фигуры из их руководства.
Ричард Грай дважды давал показания следователю, но ничем толком помочь не смог. Ночной Меркурий не оставил свидетелей. Следователь обратил внимание на любопытную деталь. Беженцы, уже преданные и обреченные, отзывались о проводнике как о необыкновенно чутком и добром человеке, которому сразу хотелось верить. Среди тех, кого он выдал, были не только коммунисты, но и прочие «левые», а также несколько активных сторонников лондонского комитета. Следователь даже предположил, что Меркурий специально формировал обреченные группы, не включая туда обычных беженцев. Вероятно, предатель работал не на спецслужбы Виши и даже не на Гестапо, а на немецкую военную разведку.
В марте 1943 года турецкий гражданин Ричард Грай был награжден Медалью Сопротивления — бронзовым кругляшом со все тем же Лотарингским крестом.
— Да, Деметриос, я тебя знаю, — согласился бывший штабс-капитан.
Первую рюмку он даже не почувствовал, словно воды хлебнул. Поморщился, налил по новой… Гость, успевший лишь пригубить, молчал. Сесть не рискнул, только облокотился о спинку кресла.
