Марина Дяченко - Долина совести
– Я пойду к себе, – сказал наконец Влад. – Уроки…
– Да-да, – сказала мама. – Конечно…
И Влад пошел.
И уже на лестнице его догнало короткое мамино:
– Влад…
Он оглянулся.
– Я искала ту администраторшу, – сказала мама, глядя ему в глаза. – Ту самую, которая уговаривала меня не забирать тебя. Выбрать кого-то другого. Я хотела найти ее… но она умерла.
Глава пятая
Выпускной
* * *Рассвет лежал над речкой, серенький, неказистый, облачный, совершенно не соответствующий своему великому назначению – отделять детство от юности.
– Утро новой жизни, – ворчливо сказала Марфа Чисторой.
– Уж какое есть, – хмыкнул Влад.
Выпускной бал заканчивался. Они стояли над рекой, на смотровой площадке, и утренний ветер перекатывал у них под ногами обертки от конфет и бумажные стаканчики.
Девчонки кутались в кофты поверх выпускных платьев.
Ребята выглядели, как потасканные конферансье после ночного загула – в мятых костюмах, потных крахмальных рубашках, со съехавшими набок «бабочками».
– Спать охота, – сказала Марфа.
– Всю жизнь продрыхнешь, – весело заметил Димка.
Он был очень весел сегодня. Прямо-таки фонтан энергии, неиссякающий гейзер остроумия, еще немного, и он утвердится в роли души компании – то есть захватит место, два последних года успешно занимаемое Владом…
– Ты вроде бы даже рад, – сказал Влад, когда они нестройной толпой возвращались к автобусу.
Димка оглянулся через плечо:
– Нет, я не рад. Но когда человек принимает решение… Ему гораздо легче.
Влад устыдился.
В автобус садиться не спешили. Надували воздушные шарики, истерически смеялись всякий раз, когда они лопались; расписывались друг у друга на манжетах. Девчонки перекладывали из руки в руку увядшие за ночь цветы. Кое-кто дремал на задних сидениях; водитель начинал раздражаться.
– Пойдем пешком, – предложил Влад.
Они потихоньку выбрались из толпы и, сбивая росу с сизой парковой травы, потрусили прочь.
Было уже совсем светло. Просыпались птицы.
– Я не радуюсь, – повторил Димка.
Он был очень импозантен в бордовом замшевом пиджаке с тоненьким, как удавка, темным галстуком на шее. Влад подумал, что Димка выглядит старше своих лет. И что он, Влад, рядом с Димкой – мальчишка.
– Всему свое время, – продолжал Димка. – Нам есть что вспомнить… и мы будем вспоминать. С удовольствием. Потом.
– А может быть, обойдется? – безнадежно спросил Влад.
Димка покачал головой:
– Нет… рано или поздно… это должно было случиться. Только не рассказывай мне, что больной зуб надо вырывать потихоньку, постепенно, медленно…
– Я для тебя – больной зуб?!
Димка остановился. Влад по инерции пробежал еще два шага – и остановился тоже.
– Ты для меня друг, – тихо сказал Димка. – И всегда им останешься. Сомневаешься?
Влад мотнул головой, и они пошли дальше.
Город был пуст и влажен. Даже дворники еще не проснулись – только выпускники, ошалевшие от свалившейся на них свободы, шатались парами-тройками, возвращались домой после бурно проведенной ночи.
Влад и Димка шагали молча, потому что все, что можно было сказать, было многократно переговорено вчера, позавчера, неделю назад.
«Поклянись мне, что ты не скажешь ни мне, ни моим родителям, никому из класса не скажешь, куда ты уехал».
Их обогнал автобус. Одноклассники азартно махали руками, плющили носы о стекло, однако водитель не остановился.
«Поклянись, что никто в городе не будет знать, куда ты уехал. – А мама? Вдруг она кому-то скажет? – Сделай так, чтобы не сказала. Придумай, как».
Они шли знакомыми улицами. Кое-где уже посвистывали метлы. Над мусорными баками маячили серые тени утренних котов.
«Но мы ведь потом увидимся? Когда-нибудь? – Конечно. Когда-нибудь».
В подворотне напротив распивали что-то из лимонадных бутылок. Шесть утра…
«Ребят, наверное, тоже шарахнет. Как тогда в лагере… Поэтому уезжай в июле, чтобы мы успели оклематься до августа, до вступительных. – Я тебе позвоню… – Не звони. Напиши открытку. И, Влад, если ты вернешься… если ты… тогда ты мне – не друг. Понимаешь?»
Они распрощались, как обычно, на автобусной остановке. В этой ритуальности было что-то нарочитое; Влад шел домой, и ему казалось, что он улетает в космос. Надолго, навсегда. Много раз исхоженная улица показалась ему трапом звездолета; горечь потери боролась с предчувствием неизвестно чего, но хорошего и обязательно нового.
Теперь все будет по-другому. Он не повторит прежних ошибок, все сделает набело, он будет принимать решения и исполнять их, как подобает мужчине. Димка еще услышит о Владе Палие…
На асфальте под мусорным баком валялась пластмассовая детская машинка с одним колесом. Длинная капроновая веревка подрагивала на ветру; не задумываясь, Влад наклонился, ухватил веревочку за твердый узелок на конце и потащил машинку за собой.
Машинка катилась, вернее, ползла на брюхе. Нарисованный на кабине водитель улыбался как ни в чем не бывало.
…Все они еще услышат. К тому времени они давно будут свободны – от необходимости видеть Влада, говорить с ним… Они увидят его по телевизору, но не ощутят ничего, кроме гордости за него – и, конечно, зависти. Тогда, может быть, он вернется. Они с Димкой встретятся… Димка никогда не завидовал ему… и покажется, будто они расстались вчера. Им будет о чем поговорить…
Влад споткнулся. А что, если выступать по телевизору ежедневно? Как ведущий новостей, например? Постоянные телезрители привыкнут к нему? Вот интересно, возможно ли такое?
Он машинально поправил съехавшую на бок бабочку. Выпрямил спину. Гордо поднял подбородок; толстый дворник удивленно вытаращился на юного аристократа в костюме-тройке, с мечтательной улыбкой тянущего за собой детскую машинку об одном колесе.
Он добьется… он может добиться в жизни чего угодно. Мама хочет, чтобы он был врачом… Ему самому иногда этого хочется… Но главного решения он еще не принял. Он выберет сам – не позволит ни обстоятельствам, ни минутной слабости, ни даже маме выбирать за себя. Надо только выстроить свою жизнь так, чтобы умение Влада привязывать к себе людей играло ему на пользу, а не во вред. А если он сумеет это сделать – ого-го! Весь мир будет волочиться за ним, как эта вот машинка на веревочке. Только не надо спешить, надо выбрать, чего же, собственно, больше хочется – быть знаменитым телеведущим? Киноактером? Или даже президентом?
«Понимаешь, Димка, мне позарез надо куда-то поступить, не в этом году, так в следующем. Иначе меня заберут в армию… Представляешь, что будет, если я окажусь в армии?!» – «Да уж…» – «И ведь мама… Я должен найти такое место, чтобы от нее неподалеку…» – «Не говори мне ничего!» – «Я и не говорю… Просто мне все равно придется вернуться домой, может быть, ненадолго…» – «Только не раньше осени. Когда все закончится. Когда многих наших в городе уже не будет… А меня не будет точно, Владка».
Влад остановился перед дверью своего дома. Поднял глаза к занавешенным окнам – так когда-то смотрела Иза…
«Обещай, Влад, что ты смотаешься на все лето, и ни одна живая душа в городе не сможет тебя отыскать. Мы заключили с тобой договор, в котором ты представляешь себя, а я – всех тех, кто к тебе привязан. Самое лучшее, что ты можешь для нас сделать – это свалить из города, и – с концами… Поклянись».
«Обещаю».
* * *Поезд тронулся. Лента перрона поползла назад; Димка, стоявший у лотка с мороженым и смотревший в сторону, повернул голову и встретился с Владом глазами.
Небрежно поднял руку, помахал – как будто прощаясь по дороге из школы.
Перрон закончился. Влад вернулся в купе. Вытащил из сумки учебник по химии; разговорчивая соседка уже пытала маму о том, куда они едут (в Старгород), и куда поступает Влад (в медицинский), и есть ли у них знакомства в приемной комиссии (к сожалению, нет), и занимался ли Влад с репетитором (что вы, он и так хорошо учится), и есть ли где остановиться (да, у родственников-знакомых), и что-то еще, сдобренное личными соседкиными воспоминаниями…
У окна сидела девчонка, ровесница Влада. Смутно знакомая. Может быть, он видел ее на танцах, или в парке, или еще где-то.
Девчонка молча смотрела в окно. Дорожная болтовня двух женщин текла мимо, никак ее на затрагивая; когда Влад уселся напротив, девчонка мельком взглянула на обложку учебника. И снова отвернулась.
Усилием воли Влад заставил себя понять, о чем идет речь в книге. Перечитал главу в третий раз, в четвертый; на пятый раз соседкин голос отдалился и исчез, как будто между Владом и этой тетенькой в розовом летнем платье образовалась звуконепроницаемая стена. Влад читал, не поднимая глаз; девчонка напротив превратилась в деталь интерьера – наравне со шторками на окне, вешалками для одежды и чемоданом на багажной полке.
Потом текст уплыл в сторону, на его месте оказался узкий асфальтовый перрон, ларек с мороженым и Димка, небрежно машущий вслед.
