Владимир Дрыжак - Кесарево сечение
Валерий Алексеевич скривился:
– Неумная шутка…
– Не спорю, – сказал Штокман. – Но, между нами, кое-кто уже интересовался у меня на сей предмет.
– И что же ты ответил?
– Я ответил нейтрально.
– А именно?
– Я сказал, что, насколько мне известно, мать Петра имела двух детей: сына и дочь. Кто из них двоих был сводный – мне не известно.
– А-а…, – Сюняев махнул на Штокмана рукой и повернулся ко мне: – А что, Глеб, у тебя не было соблазна э-э… рвануть с ними? Ведь случай-то какой! А?.. Что это ты на меня уставился? Нет, вы на него посмотрите, какая мимика!
– Какая у меня мимика? – поинтересовался я с теплотой в голосе.
– Гиреподобная у тебя мимика.
– Оставь его в покое, – проворчал Гиря. – Подумай, куда он мог рвануть от твоей Валентины. Я бы вот на твою мимику посмотрел, если бы он вместе с ней рванул, да еще бы и наследников прихватил!
– Чур тебя.., – пробормотал Сюняев. – Ты, Петя, думай, что говоришь… В какое положение они бы меня поставили!
– Да тебя как не поставь, ты все равно в одинаковом положении. Что-нибудь да родишь. Докладывай!
– А как ты догадался? – изумился Сюняев.
– По блеску очей и бодрости интонаций. Я ведь, как-никак, лингвист. Что там у тебя?
– Только что приняли сообщение!
– Что нибудь новое?
– Уточнили скорость и траекторию. Все рассчетное – комета уйдет из системы. Сообщают, что начали обследование поверхности кометного ядра. И уже найдено кое-что, что подтверждает данные, которыми располагал Асеев. А именно: общим сканированием поверхности в инфракрасных лучах определили точку с повышенной температурой, после чего высадились на поверхность. Утверждают, что вблизи этой точки найден какой-то артефакт явно неземного происхождения. Ну, что-то вроде репера. Предполагают, что именно там канал проникновения. Разберутся – сообщат. Начали рубить ледорит. Бодун и Асеев передают приветы вам лично и всему нашему.., – тут он запнулся, а Гиря подсказал:
– Кагалу.
Сюняев пожал плечами:
– Нет, они применили лексему "коллектив".
– Это потому, что они не лингвисты. Был бы лингвисты, подбирали бы точные выражения, – сказал Гиря.
– Как это не лингвисты, – возмутился Сюняев. – Именно лингвисты. Один из них даже статейки в журналы пописывал.
– Любитель! – Гиря пренебрежительно махнул рукой.
Сюняев хмыкнул и ехидно заметил:
– Он-то, конечно, любитель, да вот пописывал, а мы профессионалы, да вот не пописываем.
– А вот ты возьми, да попиши.
– А я вот возьму, да и попишу!
– А и попиши, попиши!
– Ну хватит! – вдруг вмешался в дуэль Штокман. – Раскудахтались тут… – Он нахмурился и исподлобья оглядел всех присутствующих. – У меня складывается впечатление, что все подтверждается. Данная комета – именно то, о чем писал Бодун в своей статейке. А это значит.., – он не договорил.
Установилось странное молчание, которое никто не хотел нарушить первым. Потому что все вдруг осознали, что это значит. И я тоже это осознал.
А осознал я вот что. До сих пор существовала надежда, что вся наша космическая эпопея была своего рода ролевой игрой. Петр Янович организовал для юных пытливых и неуемных своеобразный тренажер по отработке и закреплению навыков на случай возникновения в Солнечной системе нештатных ситуаций. Каждый из нас втайне от себя надеялся, что созданная нами реальность окажется виртуальной. Просто две с лишним тысячи молодых парней и девченок отправились в туристический поход на неизведанную комету. А мы им решили подыграть. Теперь они прибыли на место, будут с гиканьем и свистом скакать по ледяным скалам, играть в прятки и салочки. А когда наиграются, уставшие и голодные соберутся в кучку, запалят костерок, поджарят шашлычок, запьют его тонизирующими напитками и… И вернутся восвояси посвежевшие и загорелые. И продолжат очень важное и нужное дело утилизации космического хлама. И Петр Янович Гиря снимет со своих плеч пудовый груз ответственности за их дальнейшую судьбу. Он все это затеял, понимая, что "пионэры" не могут непрерывно собирать металлолом и макулатуру. Вот и организовал для них туристический поход с элементами риска и флирта на лоне космической природы. Но вот теперь выясняется, что "пионэры" нашли "артефакт". И…
– Это значит, что они не вернутся, – вдруг отчетливо и как-то даже обреченно произнес молчавший доселе Зураб Шалвович.
Карпентер хмыкнул:
– Они и без этого вашего артефакта не вернулись бы.
– Откуда ты знаешь? – немедленно возбудился Сюняев.
– Оттуда… Просто я имел с ними дело – они все маньяки. Туда надо было слать не меня с оперативниками, а команду врачей психотерапевтов. Я сразу понял, что пока они не расковыряют эту комету на мелкие кусочки – не успокоятся. И даже если ничего не найдут, все равно не вернутся. Самолюбие… Ну, еще бы, такой бедлам устроили из-за какой-то паршивой кометы. Как людям в глаза смотреть!
Я подумал, что Эндрю Джонович очень хороший человек. Но уж очень земной. Не понимает он всей исторической значимости текущих событий. А, интересно, я понимаю? А кто-нибудь вообще понимает? Да никто не понимает, разве вот только один Петр Янович и понимает. Но молчит. Возможно, как раз потому, что понимает. И интересно бы узнать, что именно он сейчас понимает…
– Не волнуйся, есть там у них и психиатры, и психотерапевты и даже просто терапевты, – проворчал Гиря. – Даже один паталогоанатом затесался. Так что за них ты не беспокойся, лучше за нас побеспокойся…
Он сидел с отсутствующим видом. Наконец, как бы обращаясь к самому себе, устало произнес:
– Господи, кто бы знал, как она мне осточертела, эта глупая баба! Даже родить, и то не может по-человечески. Все через!..
Сюняев оторопело на него уставился:
– Какая баба?
– Наша высокоразвитая цивилизация, – Гиря отвернулся и выразительно добавил в сторону: – Мать ее…
– Тебе плохо?!
– Мне хорошо, – зло буркнул Гиря. – Мне так хорошо, что дальше уже некуда. Мой астрал, как ты знаешь, летит сейчас к звездным мирам. А полную безопасность я ему обеспечить не сумел. И на посошок не выпили, и даже не посидели… И спросить за это не с кого!
Мне пришла в голову мысль, что сейчас, пожалуй, самый подходящий момент сделать то, о чем просил Бодун перед расставанием. Я достал из кармана коробочку, открыл, подошел к столу и вывалил камешек на столешницу прямо перед носом у Гири. Он поднял на меня глаза и вяло поинтересовался:
– Что еще за фокусы?
– Это, Петр Янович, вам подарок.
– Какой подарок? От кого?
– От Асеева.
– И что это такое?
– Вы.
– В каком смысле?
– В смысле камешков в горшочках. Космический артефакт.
Все немедленно повскакали со своих мест, сгрудились у стола и уставились на камешек. Сюняев их бесцеремонно растолкал, навис над столом, потыкал в камешек пальцем и спросил с придыханием:
– Это что, тот самый камешек?
Судя по тому, как он побледнел, в его артериях уже не осталось красных кровяных телец – там теперь циркулировал стопроцентный адреналин. Я даже испугался и промямлил:
– Ну… В общем, да. Если я вас правильно понял.
– И что там внутри?
– Предположительно, Гиря Петр Янович. И у меня в кармане еще один.
– И тоже Гиря Петр Янович? – свирепо прорычал Сюняев.
– Н-не знаю.., – пробормотал я, окончательно теряясь.
Я не понял, с чего это вдруг Валерий Алексеевич так взъерошился. Но, как говорится, внутри меня зашевелились подозрения, что дело тут нечисто.
– Что вы на него таращитесь? – вдруг ни с того, ни с сего рявкнул Гиря. – Камешков никогда не видели? Я тут, понимаешь, сижу в натуре – никому это не интересно. И никто не спрашивает, что у меня внутри. А какой-то зачуханный камешек, видите ли…
– А что у тебя внутри, Петя? – спросил Зураб Шалвович ласково и умиротворяюще.
Я подумал, что Зураб Шалвович все же молодец. Он всегда находит нужные интонации для гашения любой детонации.
– Что у меня внутри.., – буркнул Гиря. – У меня внутри чувство высокой ответственности за судьбы нашей цивилизации. И кое-что еще. Ну-ка, все отскочили на два метра! Пальцами тут тыкают…
– Если он вам не нужен, я возьму обратно, – сказал я делая обиженное лицо.
Гиря уничтожил меня взглядом и тоном, не терпящим никаких возражений, приказал:
– Давай второй!
Я послушно достал вторую коробочку и положил на стол рядом с первой. Гиря взял свой камешек, задумчиво, как бы что-то решая, повертел в пальцах, потом аккуратно вложил в коробочку и закрыл крышкой.
– Теперь еще и с этим возись, – сказал он раздраженно. – Значит так, господа хорошие, эти камешки – единственное, что нам осталось в наследство. И разбазаривать их я никому не позволю!
– В Непале таких камешков хоть пруд пруди, – сказал Кикнадзе пренебрежительно.
Гиря посмотрел на него очень внимательно и со значением произнес:
– В Непале – там половинки. А здесь – целые. И что там внутри разместил Асеев – неизвестно.
