Владимир Дрыжак - Кесарево сечение
– Она мне улыбается! – произнес я оторопело.
– Она всем улыбается. Отличная девчонка! – сказала Валентина с некоторой даже ноткой бахвальства в голосе. – Да у тебя и самого рот до ушей. Папочка!..
Дальше, естественно, началась канитель с кормлением, причем, Валентина умудрилась их кормить одновременно, и, что уж совсем непостижимо, ей хватало рук еще что-то одергивать, поправлять и подворачивать, бормоча какие-то невразумительные, но очень ласковые слова. Мне показалось, что где-то когда-то я уже слышал нечто подобное. Только вот где, и когда?..
Потом я принял посильное участие в пеленании, и попутно выяснил до конца, кто из этих пока еще безымянных существ девочка, а кто мальчик.
Потом они опять уснули, а мы пошли на кухню и приступили к решению проблемы, как же мы их назовем. Причем, я пил кофе, а Валентине его пить было нельзя, и она мне за это пеняла.
Потом пришла Наталья Олеговна с кучей свертков, и тут выяснилось, что мальчика уже зовут Петей, а девочку – Танюшей. Мы с Валентиной немного поартачились – просто для порядка – но спустя какое-то время пришли к выводу, что так будет правильно. Как их не назови, они все равно будут наши дети. И мы им будем говорить: "Дети, ну-ка быстро за стол". И еще будем говорить: "Дети, ну-ка марш спать!" А к тому времени, когда у них заведутся свои дети, мы успеем придумать им имена.
Потом Наталья Олеговна нас предупредила:
– Завтра прилетит Валерий. Могу вообразить, что тут начнется…
Потом… Что было потом, я не помню. Наверное я уснул, потому что вдруг ощутил себя измотанным до предела…
Народно-административная мудрость гласит: "День отлета и день прилета – один день".
Вообще говоря, согласно уложению, мне было положено двое суток отдыха. Но утром следующего дня я сначала позвонил Васе, которого не оказалось дома, а потом на всякий случай заглянул в нашу контору. Сунулся к Гире – там все было по старому. Петр Янович, правда не сидел за своим столом а стоял у окна заложив руки за голову и выгнув грудь. На столе лежали одна толстая кипа бумаг и три тощие.
Я поздоровался.
– Явился, – констатировал он и махнул рукой. – Ты в курсе, что когда-то в Египте семь тощих коров съели семь тучных?
– Нет, – сказал я и предположил, что Петру Яновичу теперь стукнуло в голову отправить меня в Древний Египет, разбираться с этими тощими коровами.
– Ну и зря, – сказал Гиря.
Я пожал плечами:
– К чему вы, собственно, клоните, Петр Янович.
– Да ни к чему – просто к слову пришлось. На самом деле, это был вещий сон… Ты посиди пока, я сейчас…
И усевшись за стол начал престидижитацию с бумагами. Я с интересом наблюдал за процессом. Спустя какое-то время я понял, что он растасовывает бумажки из толстой кипы на три колоды. И делает это весьма своеобразно. В одной стопке уже лежали ровные свежие листы с печатями и витиеватыми подписями ответственных лиц. В другой – замызганные листки с колонками и цифрами в этих колонках. В третьей – совсем уж истрепанные странички и полустранички, большей частью с рукописным текстом.
Наконец, он вчерне разложил бумаги по кучкам, несколько раз сжал и разжал кулаки, поднял на меня глаза и процитировал:
– "Наши пальчики устали". Вот смотри, Глеб, это, – он показал на рукописную стопку, – основа моих будущих мемуаров. Вот это – в архив, – он ткнул в стопку с печатями и подписями. А вот это, – он сунул палец в колонки и цифры, – это чистые убытки нашей цивилизации. Тут тебе и суда, и грузы и их траектории. Просто смех, да и только! Представляешь, по этим бумагам выходит, что два рейдера груженных под завязку, исчезли бесследно. Точно также исчезли два балкер-трампа, груженые не менее, а я бы сказал, еще более. Но это бы ладно. Ты мне скажи, куда могли исчезнуть целых два крейсера и прогулочный лайнер. Уму непостижимо, какой у нас бардак! Искать все это на орбитах – дело совершенно безнадежное. Придется эти убытки списывать. А по какой, скажи на милость, статье?
– Очевидно, по халатности, – сказал я.
– Очевидно, так, – согласился он. – Но фокус в том, что у наших бухгалтеров нет такой статьи расходов.
– Спишите комиссионно, на непридвиденные обстоятельства.
– Два крейсера? – Гиря хмыкнул. – Смелое решение. А главное, неординарное. Где бы нам найти таких комиссаров… Все же жаль, что мы живем не в древнем Египте. Там бы я просто заявил, что семь тощих коров слопали два крейсера, два балкера и два рейдера с ремонтным доком впридачу. И мне бы поверили. А тут у нас – вряд ли…
Дальше произошло удивительное. Никаких разговоров Гиря заводить не стал, поинтересовался, как там мои чада, сказал, что днями заглянет с инспекцией и отпустил с миром.
– А где Куропаткин? – поинтересовался я.
– Вася окончательно перешел на нелегальное положение, – скорбно произнес Гиря. – Он исчез из моего поля зрения в Непале. Готовит какую-то экспедицию. Куда и зачем – понятия не имею. Ходят упорные слухи, что его заинтересовали египетские пирамиды. Ты, кстати, там был?
– Был.
– И что, еще не все пирамиды растащили по музеям?
– Да нет, пока стоят…
– Это хорошо! Там, говорят, в подвалах закопаны мумии древних богов и разные смешные артефакты неизвестного назначения. Вот, похоже, Куропаткин туда и нацелился. Угадай с трех раз, кого он взял в напарники?
– Да мне и раза хватит: Зураба Шалвовича.
– Точно! – Гиря обхватил голову руками. – Хотел, понимаешь, заставить его эти бумажки по кучкам раскладывать, но он удрал – приходится самому. Ладно, уйди с глаз долой, а то я тебя на них посажу.
– Вы ведь не варвар, Петр Янович, чтобы загубить мои молодые годы – сказал я, ускоряясь к двери.
– Два дня в твоем полном распоряжении. Будешь нужен – брякну, – бросил Гиря мне вслед, и снова погрузился в административные грезы.
Я отправился домой и остаток дня провел в праздности. Вечером явился свежеприбывший Валерий Алексеевич с росконым букетом цветов. Он долго умилялся и сюсюкал, а когда Танечка ему улыбнулась, чуть не свалился в обморок от восторга. Внуком же остался недоволен и начал приставать к Валентине:
– Послушай, что это он у тебя все время орет, как будто его режут?
– Мокрый, вот и орет.
– А почему он у тебя все время мокрый?
– Метаболизм, – лаконично ответствовала Валентина и ушла на кухню.
Валерий Алексеевич потащился за ней, и я еще долго слышал его филлипики типа: "А почему у девочки нет метаболизма?"
Когда он ушел, Валентина заявила раздраженно:
– Теперь, наконец, я точно знаю, что такое счастье.
Я поцеловал ее в висок и спросил:
– Что же это такое?
– Счастье – это когда тебе не задают идиотских вопросов.
– Понял, – сказал я. – Уверяю тебя, Валентина, со мной ты будешь счастлива. – И попытался поцеловать еще раз.
– Сомневаюсь, – сказала она, уворачиваясь на очередной визг потомка.
Весь следующий день я посвятил воспитанию подрастающего поколения и не задал Валентине ни одного вопроса. Вечером "брякнул" Гиря и сказал что на следующий день после обеда назначен мой доклад о проблемах освоения внесолнечной области Вселенной.
"После обеда" – понятие растяжимое. Когда я прибыл для доклада, в кабинете уже сидели Гиря и Штокман. Чуть позже, примерно через равные интервалы, явились Карпентер и Кикнадзе, хотя последний должен был пребывать в Непале или в Египте. Фактическим последним оказался Сюняев, немедленно по прибытии окропивший всех своей бодростью и жизненной энергией. Мне показалось, что Валерия Алексеевича что-то распирает изнутри, но Петр Янович не дал ему времени опорожниться.
Начал он шаблонно:
– Что у нас за мода такая, являться постепенно. Я ведь предупреждал: будет совещание! Могли бы скопиться где-нибудь, и прийти скопом… Ладно, Глеб, все в сборе. Докладывай, как все прошло.
Я доложил. Потом обстоятельно ответил на все вопросы и уточнил некоторые положения своего доклада. Потом Эндрю Джонович изложил свою трактовку событий, отметив мою выдержку и дипломатический такт. Штокман похвалил мой доклад, а Кикнадзе похвалил меня в целом. Я стоически выслушал все комплименты в свой адрес.
После этого слово взял Сюняев:
– Отлично! – сказал он. – Просто замечательно! Все прошло как по маслу. Глеб, я горжусь, что у меня такой зять!
– Лучше бы ты об этом помалкивал, пока все не затихнет, – желчно произнес Штокман. – Слухи ширятся, и предстоят разборки. Шатилов подал официальное прошение об отставке. Как только она будет принята, откроется сезон охоты на волков. Тебя это, между нами, тоже касается. Шатилов развел семейственность, везде рассовал своих родственников. Начнут копать, вскроют связи и подоплеки… Не удивлюсь, если в прессе будет пущен слух о том, что Петя – твой сводный брат по матери.
Валерий Алексеевич скривился:
– Неумная шутка…
– Не спорю, – сказал Штокман. – Но, между нами, кое-кто уже интересовался у меня на сей предмет.
