Осторожно, волшебное! - Наталья Викторовна Соколова
- Скорее всего пустяки, - мягко, осторожно говорил Эдик, поглаживая льняную голову Мальчика, который тем временем отважно рылся в его священном чемодане. - Но показать все-таки надо. Найдите хорошего специалиста...
Отворилась дверь, и вошла Майка, разрумянившаяся с мороза, со снежинками на котиковой шапке и мохнатых ресницах.
- Будем вводить открытый доступ к книгам. У нас было совещание...
Эдик присвистнул и весь напрягся, как охотничья собака, завидевшая дичь.
- Моя жена, - сказал я.
Эдик сник. Опустил голову под ударами судьбы.
- Ну вот. Как интересная женщина, так обязательно чья-то жена. Позвольте. - Он галантно снял с Майки шубку. - А нет ли у вас случайно младшей сестренки?
И за столом продолжал уделять ей много внимания.
- Вы любите апельсины, Майя Борисовна?
- Люблю.
- Как жаль, что я не апельсин!
Щуря глаза и обаятельно улыбаясь, Майка очень деловито договорилась с Эдиком, что он придет и сделает Мальчику ямочку. Я бы так не сумел.
Она ушла купать Мальчика. А тесть, покуривая трубку, все приглядывался к Эдику. Он сказал, неожиданно переходя на «ты»:
- Хлопец ты вроде неплохой. А болтаешься.
Эдик улыбнулся непринужденной, подкупающей улыбочкой доброго малого, свойского парня.
- То есть как это болтаюсь? Я при деле. Заработки у меня - будь здоров. Что захотел, приобрел. Вот недавно аккордеон... Жениться, что ли, рекомендуете?
- Учиться рекомендую.
Эдик стал туманно и путано оправдываться. На дневной идти нельзя привык к деньгам. На вечерний - трудно, привык к удовольствиям. А если на заочный - не привык к самостоятельным занятиям. Вот на будущий год...
- И что вы смотрите? - сказал мне тесть, стуча трубкой. - Верно говорят: в институтах народ разбалованный, мягкий. Эх, наши бы ему задали...
В коридоре, провожая Эдика, я долго собирался с духом, прежде чем сунуть ему смятую бумажку. Результат был неожиданный - он ужасно обиделся.
- Да ни за что. Какие деньги? Так меня приняли душевно, по-семейному, за стол усадили... Что я, свинья, что ли? И не тычьте, Юрий Николаевич, все равно не возьму. - Он заставил меня спрятать деньги. - Папаша - это же прямо отличный человек. Не постеснялся, отругал меня по-отечески - вы думаете, я не ценю?
Прошла Майка, неся Мальчика, завернутого в простынку, смешного, с прилипшими мокрыми волосенками, с аппетитно выглядывающим круглым плечиком. Мальчик, веселый как птичка, повторял своим хрипловатым, «пиратским» голоском:
- Дя-дя Эдя...
Видно, только что выучил.
Эдик проводил их глазами. И сказал мне вполголоса:
- Я заметил... у него на попочке маленькие розовые буквы, выпуклые. ОП.
- Ну и что же? - не понял я.
- Значит: опытная партия. Это у них вроде первые образцы. Экспериментальные. Понаделают штук двадцать пять - тридцать, на пробу. А потом решают: запускать в серию или нет.
- Ну и что же?
- А то, - рассердился Эдик, - что если делать по-настоящему, по-честному - эти опытные образцы не следовало бы пускать в продажу. Понятно? Они ведь совершенно непроверенные...
Через два дня Эдик появился у нас снова, чтобы сделать Мальчику вторую, недостающую ямочку на правом виске. И тут выяснилось непредвиденное обстоятельство: первая ямочка разгладилась. Так-таки начисто исчезла. На левом виске ничего не было. А если нет первой ямочки, то зачем нужна вторая?
В семье шла глухая борьба.
Мы решали вопрос о том, как назвать Мальчика.
Пришел дядя Саша, брат тещи, монтажник-верхолаз, с широким размахом плеч и громким голосом, с обветренным красным лицом.
- Как назвать? Вопрос ясен. Только Егором - и точка. Вот моя резолюция! Егорка, Егорушка - куда лучше.
Оказывается, Егором его надо было назвать в честь какого-то легендарного прадеда, который перекидывал двухпудовые мешки с зерном через крышу амбара, чуть ли не голыми руками брал медведя, попадал белке в глаз с невероятного расстояния.
- Егор Кононович. Да-а... Не человек - человечище. В пятом году придушил помещика, отбывал каторгу. Но не сломился. Эх, сейчас нет таких людей. Сейчас народ жидок, - громыхал дядя Саша, поводя литыми плечами.
Оппозицию возглавлял я. Мне хотелось назвать его Виталием. Виталик, Талик - разве плохо звучит? Виталий Арсентьевич - так звали моего деда по матери, о котором в семье всегда вспоминали с уважением. Это был один из первых русских гигиенистов, профессор университета, который провел широкое санитарное обследование фабрик и заводов, много сделал для улучшения жилищных условий петербургской бедноты. И взгляды у него были прогрессивные. Помещиков, правда, не душил, но заступился за арестованных студентов и был уволен из университета.
Майка представляла из себя колеблющийся элемент. Что касается Егора Кононовича, то тут у нее возникали всякие благородные литературные ассоциации.
- Прямо как Савелий, богатырь святорусский. Помнишь у Некрасова?
К Виталию Арсентьевичу она относилась более сдержанно.
- Наверное, знал всякие иностранные языки. Это хорошо. Я хочу, чтобы Мальчик с самого детства...
Картину путали Алеха и Кирюха, которые - один из Средней Азии, другой из Сибири - подсказывали какие-то бесхарактерные, неопределенные имена: Сережа, Володя. Но загвоздка была не в них - в теще.
Теща сначала твердо сказала - Виталий. Красиво, приятно, культурно. А что Егор? Лаптями отдает. Курной избой.
- Значит, мама, записываем как Виталия? - спросила Майка за обедом.
И пошло. Какой такой Виталий? Откуда взялся Виталий? Не уважаем мы ее родню. Конечно, Егор - это для нас слишком просто. Носы задираем.
Но на другой день с ней о чем-то долго шепталась Адель Марковна. И мы услышали от тещи:
- Виталику надо бы валеночки поширше. Эти еле влазят.
Что ж, Виталик так Виталик.
К этому времени Мальчик уже научился потихоньку выползать в коридор и исчезать в недрах квартиры. Везде его радостно приветствовали, угощали конфетами (от них у него потом болел живот), давали смотреть
