В. Галечьян - Четвертый Рим
Когда Лазарь бросил трубку, лицо у него было весьма озабоченным. Случайно он выглянул из кабинета и далеко на подъеме увидел серую гусеницу, которая, казалось, еле ползла по Государственному проспекту. Это нагоняли их бронетранспортеры.
Уяснив обстановку, Клюв решил свернуть с центральной магистрали и проехать к МИДу набережными Москвы-реки. У метро «Сокол» они ушли налево и углубились в никем не заселенные места. Целый ряд обгорелых и полуразрушенных кварталов оставался в этом далеко не окраинном массиве Москвы с тех пор, как татарские танки проутюжили с трех сторон город. Безлюдные руины с покрытыми мусором и осколками кирпича дорогами, с остовами когда-то многоэтажных зданий и трухлявыми пнями от спиленных в холодные зимы деревьев пользовались дурной репутацией даже у преступного мира Москвы.
Машины медленно пробирались вдоль нескончаемого ряда обломков, лавируя между глыбами бетона, ржавыми кусками железа и остатками перекрытий. Нежилые кварталы тянулись вплоть до въезда в Крылатское. Тут перед мостом магистраль стала шире и появились первые признаки жизни. Навстречу на предельной скорости вылетел мотоцикл и, вильнув, скрылся в руинах.
Внизу, на спуске с моста, стояли кучкой несколько мужиков и баб в ватниках и цветастых юбках. Увидев машины, они встрепенулись и, бодро перебирая ногами, вертя над головой какими-то палками, стали взбираться к проезжей части. Однако сколь ни проворны они были, машины ехали значительно быстрее, и когда толпа высыпала на мостовую, уже отдалились метров на сто пятьдесят.
— Смотри, братва, а у них ружья! — воскликнул Клюв и громко скомандовал: — Пригнись!
В самом деле послышались гремучие гулкие звуки, это палки в руках мужиков и баб превратились в ружья. Олег, усатый и здоровый, как боевой верблюд, тоже бывший чемпион, но по классической борьбе, схватил ручной пулемет и хотел разбить заднее стекло «ниссана», однако Клюв остановил его.
— Проехали, — сказал он веско. — Эти, по-моему, просто обкурились. Стреляют в белый свет, как в копеечку. Побереги, брат, патроны.
Клюв как в воду глядел. Проехав мост, они резко свернули налево, оставив в стороне Олимпийский трек, построенный еще в золотое время общего благоденствия, желая выбраться на Рублевское шоссе. Однако на въезде в туннель они увидали угрюмую тушу танка, перегородившего путь. Точно такой же танк стоял на въезде в рукав, так что вся правительственная трасса оказалась недоступной. Пришлось развернуться и проехать обходным путем вдоль набережной Москвы-реки, а потом по треку, на редкость чистому, аккуратно засаженному елочками вдоль трассы. Поплутав между домами, они все-таки выехали на дорогу и помчались вперед к центру города. Не сворачивая на Кутузовский проспект, откуда доносились гул тяжелых машин и трескотня выстрелов, они прямиком домчали до Ленинского проспекта и свернули на него. Немногочисленные машины, все как одна, гнали на предельной скорости, не обращая внимания на светофоры. Бойцы поглядывали по сторонам. Мысли их выразил Олег, вздохнув: «Хоть бы один ювелирный магазин, бля муха!»
Внезапно Клюв затормозил. За ним встал и Лазарь. Пошептавшись с Клювом, он снова сел в машину с Линой и, свернув в боковой рукав, остановился.
— Девочка, — сказал дядя нежно, — ребятам надо поразмяться. Я понимаю твое состояние, к сожалению, это не последняя смерть, какую тебе придется видеть. Невозможно прожить в Москве без мужества, а сколько тебе понадобится мужества в Римском клубе, одному богу известно.
— Хорошо, — вздохнула Лина, шмыгая носом, — я уже успокоилась. Но зачем, зачем он на них наехал!
— Пьяный в жопу, — мудро заметил Лазарь. — Прости, конечно, за эту грубость, но только в остекленелом состоянии можно заставить воина стрелять в ридну матку. Ты вот что, — продолжал дядя с некоторым колебанием в голосе, — ты посиди в машинке буквально считанные минуты, закнопись и никому не открывай.
— Дядя, ты куда? — спросила девочка испуганно. Она огляделась. Улица, словно ныряльщик перед смертельным прыжком, замерла в полной неподвижности. С правой стороны от рукавчика, в который они въехали, стоял многоэтажный соломенного цвета дом с магазином на первом этаже.
Вообще-то в Москве с магазинами было плохо, ибо какой дурак будет торговать, когда один или два налета в день обеспечены, но вдоль правительственной трассы, где через каждые пятьдесят метров были натыканы полицейские, магазины кучковались густо. Сегодня же в городе, похоже, трудно было найти живого полицейского, поэтому время для налета казалось Клюву самым подходящим. Искать ничего и не надо было: вывески говорили сами за себя.
— Айда, — махнул рукой Клюв, и бравые ребята рысью маханули к дому.
Лина, оставшись одна, задумалась, сама не зная о чем, пригрелась в теплом салоне и задремала. Разбудил ее громкий стук по жестяному кузову. Она, оторопев, открыла глаза и увидела какие-то мрачные, заросшие щетиной морды, которые заглядывали через боковые оконные стекла. Одна из них, большеносая и сухая, протиснулась почти в самое лобовое стекло и застучала деловито кулаком по крыше.
— Открывай, деваха, приехали. Да побыстрее, а то камнями окна разобьем и выволочим тебя силой!
Лина затравленно огляделась по сторонам. Вокруг нее, словно кобели на собачьей свадьбе, столпились нищенски одетые люди со свирепыми испитыми лицами.
4. ПРОЩАНИЕ С АНИТОЙ
Последний инструктаж проходил уже совсем в другом помещении, как понял Луций, — молельне одной из христианских сект. Голый каменный склеп был украшен только иконостасом на стене, да двумя чугунными шандалами с зажженными свечами. На каменных скамейках кроме юноши восседали еще семь монахов разного возраста в черных рясах и клобуках. Говорил Иезуит. Окончательно стряхнув с себя оцепенение после заключения, он стал, по мнению Луция, олицетворением злой энергии.
— …Вас восемь человек, и кроме того, я девятый. Наша эзотерическая объединяющая церковь считает число девять совершенным и чистым. Баланс сил сейчас таков, что государь и покровитель церкви нашей может быть изгнан назад в Европу, что навсегда заклеймит позором наш народ. Еще и двадцати лет не прошло, как стали мы восстанавливать церкви после адского владычества, и пригласили на царствие отца нынешнего государя. И если мы снова отправим в изгнание, а то и хуже, семью Романовых, то третий раз они на русскую землю не ступят, а проклянут недостойный народ люмпенов.
Мы не можем остановить националов там, на улицах Москвы, где они, ведомые антихристом Хионом, не встречают сопротивления от упавшего духом народа, опираясь на танки. Но мы можем обескровить их тыл, пока они избивают наших братьев снаружи.
Главарь хлопнул в ладоши, и тотчас закутанные с головы до ног молодые послушницы выступили из дальнего прохода в часовне и разложили перед бойцами целый ворох оружия. Каждый выбирал по собственному вкусу. Луцию достался полуметровый иберийский меч. Прямой клинок с двумя остро наточенными лезвиями оканчивался сверкающим острием. Далее он взял деревянный щит, покрытый кожей какого-то животного, скорее всего бычьей, опоясанный полосками серебра, и широкий кинжал. Клинок его с выемкой по бокам таинственно мерцал золотой арабской вязью, рассыпанной от рукоятки вниз. Кроме оружия каждому полагался длинный плащ с капюшоном и бронзовая бляха с двуглавым орлом в качестве отличия.
Обрядившись с помощью прислужниц, Луций все равно не почувствовал себя готовым уничтожать людей только за то, что судьба угораздила родиться им на другой стороне баррикад. Иезуит прочитал короткую молитву, прося небо вдохновить его на правильное решение, а мелко ступающие монашки приволокли громадный с метровым экраном телевизор на колесиках.
— Полчаса созерцания, — объявил Иезуит. — Прямая трансляция с улиц Москвы. Смотрите и сами поймете, против кого боретесь.
Уже после первого кадра Луция чуть не стошнило. Крупным планом он увидел штык автомата и насаженного на него младенца. Более таких кадров не было, но вся картина избиения мирных жителей, заподозренных в свободомыслии и капиталистическом уклоне, прошла перед ним за неполные полчаса. Иезуит знал, что делал.
Сам он, одетый точно так же, как остальные, шел впереди, держа в руке копье с длинным крепким древком и острием в форме лаврового листа. Осторожно ступая босыми ногами, они дошли, никого не встретив, до кабины лифта и спокойно съехали на первый этаж.
Этот этаж, как имеющий связь с внешним миром, охранялся сразу несколькими легионерами. Опираясь на длинные копья, они стояли между колоннами, оживленно обмениваясь мнениями о штурме столицы. Старший из них — пожилой мужчина с огромным животом и сияющими накладными эполетами довольно загоготал, увидев подкрепление.
