Вениамин Хегай - Мерзиния
Отреагировал же вслух тот же говорливый «шустряк»:
– А заходи, мил человек!.. Мы всегда рады поговорить, и посидеть в… приятной компании! Особенно с понимающим! Коллегой! Осторожней – вон там, в углу… э-э… напачкано!
Леонид и сам видел полузасохшую кучу. Ну и ладно. Видел же – значит, не наступит.
Он подошёл. Протянул «вступительный взнос» мужичку. Представился так, как значилось в фальшивом пропуске:
– Я – Алексей. Прошу извинить, что без приглашения… Пустите погреться?..
– Отчего бы не пустить хорошего человека!.. – мужичок окончил придирчивый осмотр, и профессиональным движением скрутил пробку. – Я – Ипполит. Это – Маша… И Глаша. А это – Николай. – кивками он представил остальных, и перешёл к делу: – Ну, само собой, за знакомство!
Тара, как по мановению волшебной палочки, появилась в руках всех. Чашку с отбитой ручкой всунули и в руку Леонида. Ипполит разливал. Хм… Делил он справедливо.
– Да, за знакомство!.. Ты, мил человек, не побрезгуй нашим закусончиком, но уж чем богаты… – Леониду отломили и кусок чёрствого хлеба с явственным душком плесени.
Это он унюхал сразу после того, как обжигающая жидкость согрела полупустой желудок, бросив в жар и выступив по́том на лице и подмышками. На остальных водка произвела куда более благоприятное действие.
Глаша стала похихикивать и строить глазки. Николай довольно улыбался, словно давно забытому вкусу из детства. Ипполит хитро щурился – вылитый кот, прикончивший целую миску сметаны. Впечатление усиливали отросшие почему-то в стороны усы. Маша… исподтишка рассматривала «Алексея». На водку не отреагировала никак – словно выпила воду.
– Так, приятно. Всё у нас по правилам. Градус понижать нельзя! – Ипполит подмигнул Леониду, подняв указательный палец, – Ну, между первой и второй перерывчик небольшой!
Вторая пошла чуть лучше. Леонид уже не кашлял. Маша потрясла головой и скривилась. Глаша попыталась что-то достать из-под себя, но ничего не вышло. Помог Николай: достал полупустую баклажку с водой. Глаша запила, баклажку передали по кругу. Леонид тоже отпил – вода явно из водопровода. С привкусом хлорки.
– Ну вот. Теперь, когда мы так мило познакомились, может ты, мил Алексей, расскажешь, как очутился в наших краях? – не понять намёка невозможно. Все двадцать минут, пока бегал за «вступительным», Леонид продумывал «легенду». Сейчас обкатаем. На один-то вечер должно хватить. Впрочем, как знать – может, ему предстоит провести здесь и не один…
Он постарается вызвать если не сочувствие, то хотя бы доверие.
Поэтому расскажет то, что случилось на самом деле. Пусть не с ним, а с его знакомым.
– Я всю жизнь проработал в школе… Учителем чурессийского языка. Работка непыльная. Только нервная. Сильно. Дети сейчас, сами знаете… Ничего, справлялся. Правда, приходилось и ругаться, и родителей постоянно вызывать. И «штрафы» с них брать. А уж про то, что отбирал мобильники и постоянно особо борзых выгонял из класса – это уж, как говорится, добрая традиция у нас, учителей… Единственное, никак не мог приучиться чаи распивать в учительской, как большинство местных… Не очень они меня поэтому… уважали!
Леонид вздохнул, печально посмотрев в угол с дерьмом.
Не вдохновило. Но продолжать надо. Тем более что Ипполит пододвинул в костерок целый кусок полусгоревшей длинной балки – видать, от рамы окна.
Облупившая краска вспыхнула, освещая лица и воняя, но вскоре запах почти прошёл. Леонид деликатно сплюнул в дальний угол, Глаша – тоже. После чего прилегла.
– Ну вот… Попался мне как-то борзый мальчик. Сынок чуть ли не замхокима… Какой-то области. Стал борзеть. Выгнал раз. Выгнал два… Приехал его папочка. Наехал на директора нашей школы… Ну, тот его и послал. Тогда у этого сволоча нашлись и завязки в Горхокимияте. Прислали Комиссию. А те уже были… проинструктированы. Написали несколько Актов да Протоколов… Что такой-то и такой систематически унижает «человеческое достоинство» учащихся, выгоняет с занятий, орёт, требует денег!.. Да ещё занятия ведёт пьяный… Ну, тут мне крыть было нечем – случалось… Да и «коллеги», мать их… – Леонид грязно выругался, – поспособствовали «правдолюбцам» из хокимията… Вот так накрылась моя работа на Государство – дали «волчий билет». То есть, в трудняке написали… Профнепригодность, систематические нарушения, нетерпимость к детям… Всё, что пишут. А сейчас же везде компьютеры хреновы… Нигде на работу не брали. Даже дворником. Нет денег – нет налогов. Задолжал… Ну, переселили в бараки, к остальным должникам… На Бирже труда истёк срок – пособие отобрали. Друзья… Друзья видеть не хотят – говорят, своих проблем хватает. Так, дадут иногда по старой памяти на пузырь, и – всё… А сейчас перешёл на вольные хлеба – охраняю парковку тут, рядом. Сплю в каком-то автобусе… – Леонид сам видел, что работают люди и так, и даже знал, где. Спросили бы – показал.
– А… к нам-то… ты с какого бока, Лёшик?.. – язык у Николая ворочался плохо.
– Тоска меня обуяла… Дай, думаю, посижу, хоть с людьми пообщаюсь. – А то меня уже и за человека не держат – сразу посылают на … – Леонид сокрушённо взмахнул кистями рук.
– Это – да! – сразу влез активный Ипполит. – Они, сволочи вонючие, нашего брата за человека не считают! И держатся подальше – якобы воняем мы в их чувствительные носы!.. Ну, располагайся, Лёня! Ты – как раз там, где надо! Мы и сами собираемся потрепаться о былом-то… Повспоминать, пообщаться!.. Всё легче жить. Ну, давай, Маша! – он ткнул ту в бок локтем.
Маша поняла правильно, только вначале указала кивком на засаленный стакан… Ипполит разлил.
Выпили. Глаша откинула голову на пук каких-то тряпок и мешков, и вскоре засопела. В дальнейшей беседе участия она не принимала, как и в распитии второй бутылки. Видать, совсем сдал организм: у хронических «порог отключки» очень низок, как знал из личной практики Леонид.
– Я… Раньше работала в Науке. Лаборанткой. Мыла чёртовы колбочки, пробирочки… Чего-то там взвешивала. Измеряла. Потом нашу Лабораторию прикрыли. Денег на неё, мол, нет. Перешла к соседям. Ну… уговорила тамошнего Шефа. Я тогда молодая была и красивая, – голова с давно немытой и нечёсаной шевелюрой вскинулась, словно приглашая оспорить крайне сомнительное заявление. Никто, впрочем, возражений не высказал. Как бы успокоившись, Маша продолжила:
– Второй женой я была недолго. До тех пор, пока не прихлопнули весь Институт. Тут уж – всех коленом под зад, да спасайся, как говорится, кто как может!.. Вот и Босс мой решил, что я ему в тягость – после трёх-то лет… За квартиру оплачивать перестал… А потом и вовсе пустил туда квартирантов. А меня – на улицу!.. Родственников здесь, в Мерзинии, у меня нет. А в Чурессии я такая, – она оглядела рванье, в котором была, с явной самоиронией хмыкнув. – Никому. Особенно – сводной сестре… Да вот, блин, и вся история-то… Полная …опа!
Все, кто не спал, сумным видом покивали. Ипполит свернул пробку второй бутылки и совершил священнодействие. На этот раз водка и у Леонида проскочила как вода.
– Ну, давай, Николай. – Ипполит покивал.
– Да чего давать-та, – оскалился тот. – Жись наша е…ая, и вокруг одна х…ня!.. Хотя ладно, раз попался хороший душевный человек, расскажу! – он икнул и занюхал совершенно без надобности куском хлеба. Поискал взглядом баклажку. Убедился, что воды нет. С ругательством отбросил в тёмный угол.
– Слесарь я был, на заводе стал-быть. Авиационном. В натуре, мог любую х…шку выточить, мать её туды!.. Ну а как распался «Великий и Нерушимый», так и понеслась по наклонной… Денег не платили по полгода… А потом вообще нас закрыли. Там, наверху, какие-то твари сказали, что мы, Мерзинийцы, оказывается, вообще права не имеем производить самолёты-то!.. А вот они – «калькодержатели» с…ные, имеют!.. – Николай ругнулся, протянул чашку. – Не могу, как вспомню – до сих пор… Убил бы!
Ипполит разлил, помалкивая, и только посверкивая хитро глазками в огонь.
– Растащило, короче, наше начальство всё, что можно растащить – одни пустые цеха остались! А какие станки были! С ЧПУ – ну, с программным управлением!.. А они их… На металлолом! Чтобы себе – Бухгалтерии и Администрации – на зарплату!.. Хорошо хоть тогда жена мне не позволила в голодовке участвовать. Наши-то, кто поучаствовал… До сих пор про них, ни про одного – ничего не слышно! Из урановых рудников-то в Буркудуке ещё никто не сбегал. И не возвращался… А дальше – почти как у тебя, Лёша… Биржа, пособие. Дворником не взяли – туда впихнули областного. Ну, ещё бы – он и за полставки корячится так, как иной за ставку – только бы в Столице!.. Вот жена и ушла к матери. Потом с дочками вообще уехали. К тётке, в Келленджик. Патары они у меня – жена и её тётка. Жена даже не писала. А я… Я. Квартиру отобрал Хокимият – написали, прям как у тебя – кучу Актов да Протоколов. Так мол, и так, подаёт отвратительный пример нашим детям, сквернословит, пьёт. Налоги не платит. А я – платил!.. Вот ведь в чём подлость: Махаллинский Комитет имеет, оказывается, право, отобрать только за пьянку – это, мол, «не соответствует менталитету Страны!»
