Константин Щемелинин - "Я"

Также и со Вселенной: она служит нам только для определенного рода целей, причем эти цели не самые главные для нашего с тобой мира. В свое время ты узнаешь, зачем мы делаем Вселенные, и научишься сам делать их. Иногда, я подчеркиваю это, иногда мы используем их для размножения, как, например, в твоем случае.

— Я хочу написать книгу о том, что со мной произошло, — сказал я, — я хочу, чтобы об этом знали люди.

— Что же, пиши, — разрешил мне отец. — Но в какой Вселенной ты хочешь сделать это: в копии, в которой мы сейчас находимся, в оригинале или же в какой-нибудь другой копии?

— Хотелось бы, в оригинале.

— Его, я думаю, трогать не стоит, — решил отец. — Пусть это будет копия, а единственным ее отличием от оригинала станет твоя книга. Нам с тобой будет интересно сравнить дальнейшее развитие обеих этих Вселенных, и так мы легко узнаем, какое значение для человечества имеет твое произведение.

— Но ведь люди могут обидеться, когда узнают, что живут в копии, а не в оригинале, — предсказал я, — мне что, не писать об этом?

— Пиши смело: их обиды — это их обиды — не наши, — решил отец. — Но зато они будут знать, что за границей их Вселенной существует другая, где тоже живут люди. Нельзя приобрести что-то, не потеряв чего-либо взамен — они будут знать о людях за границей Мира (а это — хорошо), и знать, что их Мир — копия (а вот это обидно и, значит, плохо), но одно уравновешивает другое.

— Вполне логичные рассуждения! — похвалил я.

— Ты когда будешь издавать свою книгу? — поинтересовался отец.

— После лагерей смерти и первого полета человека в космос — после событий такого масштаба люди стали взрослее… Бьют часы 12 раз, я стою и смотрю в ночь на праздничный салют: мгновением назад кончилось II тысячелетие, сейчас начинается III-е — да, это лучшее время для моей книги — перед освоением космоса и перед Марсианской войной, — сообщил я своему родителю давно принятое решение.

Немного подумав, я спросил его снова:

— А что ты собираешься делать с этой Вселенной?

— Убрать, конечно же, ведь она была сделана специально для тебя и теперь нам уже больше не нужна.

— А ты можешь подождать еще немного? — попросил его я. — Я хочу еще немного понаблюдать.

— Играй с ней — когда закончишь — скажи мне.

Прежде всего, я нашел своего изначального человека — оказывается, он не был уничтожен моим отцом, а продолжал существовать и дальше. Когда отец окончательно разделил нас, он просто разорвал связь между мной и моим родителем. Этот человек сильно пострадал — мы слишком долго были единым целым, поэтому, когда мы разделились, у меня осталась вся душа нашей пары, а у него — лишь жалкие остатки ее — те человеческие свойства, которые мне не нужны были в будущем плюс наши общие воспоминания. Его душа была разорвана и выпотрошена в буквальном смысле этого слова. Отец знал о последствиях такого жестокого отношения с душой, поэтому (сразу же после моего отделения) перенес его прямо к воротам психиатрической клиники. Жалко, конечно, но отныне — это его место.

Мой родитель быстро и естественно попал в эту больницу, его лечили там около полугода, до самой его смерти, но безуспешно, чего и следовало ожидать — он был неизлечим. Я слышал его мольбы ко мне: «Приди ко мне! Приди!» — почти каждый день. Он звал меня, я мог прийти к нему, но мне незачем было приходить — наши пути окончательно разошлись. Я забрал у него все: и силу, и власть, и ум, и все его надежды. Мне было жаль его, я сочувствовал ему, но так должно было быть — и так стало. Его безумная душа сжигала тело, и, когда он умер, я увидел, что он и сам испытал облегчение. Меня связывали с ним две смерти, а третья разлучила уже навсегда.

Чувства потери я не испытывал: тот, кто вместе с отцом дал мне жизнь — умер, но все равно продолжал жить во мне.

…Итак, я прерываю свой рассказ и обращаюсь к тебе, мой читатель. Кто бы ты ни был — человек или нечеловек, раз ты читаешь это, значит, у тебя есть разум — так слушай же меня!

Хочешь ли ты власти над Миром, а, читатель? Готов ли ты пройти тот путь, который прошел я? Но не забывай, что можно не дойти до конца его и бесславно погибнуть, а если и пройдешь, то к чему ты стремишься? Ведь быть Господином Миров трудно, как трудно быть богом; также трудно, как быть подлинной истиной мира. Я — почти истина этого Мира, и я говорю тебе: «Это очень тяжело».

Загляни внутрь себя и ответь себе, постарайся хотя бы самому себе ответить безо лжи: «Достоин ли я встречи с Хозяином Миров, готова ли моя душа к власти над Миром и к ответственности за свои поступки?» Ответь себе, человек, задумайся о своем месте в этом мире и о том, зачем ты пришел в него, подумай о своей смерти, и ты поймешь свою жизнь.

Загляни в себя — там тоже находится целый мир, который по размерам и богатству не уступает внешнему, однако находится гораздо ближе и доступнее. Это советую тебе я, Властелин Вселенных, который смотрел и будет смотреть себе в душу и который находит это занятие интересным и полезным. Помни, что Повелителем Вселенных я стал сначала в своей душе и лишь потом фактически, на самом деле.

К чему золото и слава, если душу точит червь?

Живи в мире с самим собой, человек.

…Я продолжаю свой рассказ дальше, и он подходит к концу. Того человека похоронили с почестями, хотя некоторые и считали их незаслуженными. Он умер, едва перешагнув тридцатилетний рубеж; он умер молодым, не зная серьезных болезней: он знал, что «хорошая» болезнь — это такая болезнь, которая вылечивается без последствий… — но он не дожил сорока-пятидесятилетнего возраста и не узнал, что в этом возрасте — «хорошая» болезнь — это та болезнь, которая не прогрессирует, — именно поэтому в той книге, которую я написал, совсем нет тяжелых заболеваний, которые обычно сопутствуют закату человеческой жизни.

…Меня интересовало, как после смерти моего родоначальника в данном конкретном случае время будет стирать наносное и обнажать истинное, поэтому я стал рассматривать общественное мнение о нем на протяжении последующих лет.

В целом общественное мнение об умершем, сразу же после его смерти, было таковым: он был хорошим солдатом, с честью выполнивший свой долг перед Родиной, но у которого от военных потрясений повредилась психика, отчего он и совершил несколько убийств. Также, после войны, у него появились уникальные способности, как в области влияния на людей — он мог внушать окружающим то, чего не было, так и в точности — ни один его удар за все время футбольной карьеры не пришелся мимо ворот, хотя он бил очень много и из разных положений. А еще люди слышали, что он что-то писал, может быть, что-то хорошее, хотя, что конкретно, сказать не могли. Было также мнение, что за его военные заслуги, хорошо бы его именем назвать улицу или площадь, можно также поставить и памятник, однако, учитывая те несколько совершенных им убийств вместе со странным концом с психиатрической лечебнице, с этим решили не спешить.

Прошел век. Жизнь в Галактике вошла в нормальное русло, и жители ее считали Первую Галактическую войну неизбежным злом, но одобряли ее результаты. Мнение же большинства людей о моем родителе изменилось. Вопросы о его необъяснимых уникальных качествах в области влияния на людей и невероятной точности в футболе за это время были успешно решены: часть объяснили с научной точки зрения, часть забыли, а чему-то не поверили. Причина смерти, по мнению людей, у него была все та же — проблемы с психикой после войны. На психическое заболевание списали все его неясные слова и непонятные поступки. Но теперь люди уже поняли, какое наследие оставил он своим потомкам — это были дивные сказки и серьезные научные труды в разных областях знания. В целом, портрет нашего героя стал таков: ученый, солдат, футболист и сказочник (в порядке убывания значимости). Теперь люди уже поставили ему памятники, назвали улицы, города и планеты его именем — так человечество признало его заслуги и в военной, и в научной, и в литературной области. Действительно, большое видится на расстоянии — что ж, посмотрим, как все будет выглядеть дальше.

Прошло тысячелетие со дня его смерти, и что же я увидел? Портрет моего родителя упростился: выдающийся ученый, чьи идеи обогнали свой век, и автор замечательных сказок. Все — ни о войне, ни о спорте, ни об убийствах, ни о его уникальных способностях память народов не сохранила ничего. Конечно, в энциклопедиях и специальных изданиях люди могли бы найти много подробностей о его жизни, но большинству из них это было не интересно.

Я заглянул дальше, в десятитысячный год после его смерти, и что же? Оказывается, люди помнят о нем то же, что и помнили девять тысяч лет назад: выдающийся ученый и сказочник. Да, время все расставило на свои места и потомкам стало ясно, что он был просто гений. Вот так, ни больше, ни меньше — с течением времени осталось главное, а не те мелочи, на которые обращали внимание его современники.