Виорэль Ломов - Мурлов, или Преодоление отсутствия
«Анхиз, приятель!» – прочитал я в его карих глазах.
– Огонь! – согласился я.
Поначалу я думал, что меня начнут услужливо раздевать, помогать залезть в бочку, лить воду, суетиться, хлопотать… Ничего подобного! Вокруг не было ни одной человеческой души. И это было хорошо. Я люблю мыться один. И как это слуги улавливают желание своих господ? Ни одна школа, ни один лицей, не говоря уж об университете, не в состоянии научить одного человека понимать мысли и желания другого. Это признак хорошего тона, вспомнил я, или хорошего вкуса. Этому не учат, с этим рождаются.
Странно, однако, что в краю, где изобрели термы с их парильнями и говорильнями, дискуссионными клубами и заговорами против цезарей, спортзалами и соляриями, кальдариями, тепидариями, фригидариями и прочими валериями и холериями, по прошествии всего нескольких веков отказались от них и могли предложить усталым и знатным (!) путникам только бочки с горячей водой. Налицо было упрощение банного церемониала и его подлинный демократизм. Видимо, это плата за переход от стадии рабовладения к более прогрессивной стадии – феодализму. Прогресс вообще выбрал путь упрощения всего сущего и умножения насущного. Но и эта кадушка была, по всей видимости, милость Господня, так как доживи мы до короля Генриха IV, без его ордена Бани мы не имели бы и вовсе привилегии мыться и умываться.
После помывки на дне и стенках бочки осталось, наверное, с полпуда грязи и соли.
«Хорош сиятельный!» – подумал я мыслями слуг. Впрочем, принадлежат ли слугам их мысли? И что лучше, в конце концов, чистая кровь или чистое тело? Или чистая душа? Наверное, все же чистая совесть. Впрочем, лучше всего чистое белье. Особенно с морозца…
Когда я покидал свое чистилище, две свиньи со вздохом поднялись и поплелись к бочке в поисках поживы и пополнения своего интеллекта.
Возле выхода на завалинке меня ожидал посыльный. Он шустро смахнул с моих доспехов пыль и проводил меня в гостиную. Там уже все собрались и ждали меня. Когда я вошел, присутствующие встали и поклоном приветствовали мою светлость. Я приблизился к ним и у них посветлели глаза. Что касается Бороды и Боба, я знал – это от голода.
Трапеза, в отличие от средневековой сауны, была изысканнейшая. Одни цвета цветов и краски блюд чего стоили. Надо не забыть спросить у Бороды хотя бы о примерной их цене. О звуках желудка и запахах пищи предпочитаю молчать. Тем более со звуками хорошо справились Рабле и Дали. А вот запахи еще какое-то время будут сопровождать меня в пути, как в небе легкие перистые облака.
Всевозможные жюльены, салаты, павлиньи языки и оливки, фаршированные какой-то дребеденью из морепродуктов, спаржи и индийских пряностей, тарелки с чем-то, чему названий не было в моей памяти, прочая съедобная акварель только предваряли главные блюда в масле, жире и собственном соку. Блюда эти вносили на египетских ладьях. Шестеро верзил заносили каждую ладью и, как гроб, водружали ее на гигантский стол, чтобы мы могли как следует проститься с ее содержимым. Собравшихся было много, не менее ста человек, и воздух гостиной был буквально насыщен естественными разрядами хорошего аппетита. Когда двенадцать человек занесли на вертеле гигантскую тушу хорошо прожаренного быка, над столом на минуту воцарилось священное молчание и атмосфера накалилась как перед грозой. Прорвало и понесло. И закружилось и завертелось. Семь человек свалились под стол. Пятерых утащили в соседнюю залу. Груды мяса, дичи и рыбы были погребены в людском чреве. Все это заливалось непомерным количеством незнакомой, но приличной выпивки. Вкатили, кажется, уже пятый бочонок с вином. Я повертел во все стороны головой.
– Мэтра Франсуа Рабле высматриваешь? – спросил Рассказчик. – Он придет попозже. Заглянул по пути к молодому своему приятелю Нострадамусу в другой век. Не беспокойся, он ненадолго, ему достанется.
– Жаль, нет щец, – рыгнув, сказал Борода и отвалился от стола.
– И пивка жигулевского, – сказал Боб, взглядом победителя обозревая перед собой поле брани и останки пиршества.
– Марс! – подтолкнул меня Рассказчик, указывая на Боба.
– Что угодно будет вашему сиятельству еще? – хором спросили четыре официанта, мигом подскочившие к нам.
Управляющий выжидающе смотрел не на нас, а на них.
– Щец бы, – сказал, снова рыгнув, Борода.
– Пивка жигулевского, – сказал Боб, вздохнул и взял от своего бесчувственного соседа справа пропадавший зазря поросячий бок.
– Столичной, – попросил Рассказчик. – В отпотевшем графинчике. Увенчать сей симпозиум.
– Благодарю, – сказал я. – Все хорошо. А господа шутят. Они вычитали у Данте, что в раю дают щи, пиво и водку, вот и шутят.
Слуги доложили Управляющему о наших желаниях. Управляющий издали поклонился мне, распорядился о чем-то и подошел к нам.
– Господа желают в рай? – спросил он. – Вы, ваше сиятельство, тоже желаете?
Я молча взирал на него. Управляющий был не из тех, кто упивается весельем на шоу «Золотой Остап», и я не знал, как отнестись к его словам.
– Как вам будет угодно. Рай ждет вас.
– Приятно слышать, – подал голос Боб. – Поесть-то можно? А то в раю, слышал, не кормят.
– Так – не кормят, – ответил Управляющий.
– Ну вот, видите. Благодарю вас, – Боб с трудом приподнялся со своего места и поклонился. Управляющий в ответ поклонился ему. Боб еще раз поклонился и упал на сиденье, не потеряв, впрочем, равновесия.
– Может, выпьешь? – Боб протянул Управляющему кубок с вином.
– С превеликим удовольствием. Но прошу извинить меня. Я на посту.
– А! Гаишник, – пробурчал Боб, потеряв к инспектору всякий интерес. – Я сегодня не на ходу.
После трапезы большинство гостей огрузло за столом и отдыхало от праведных трудов. В углу музыканты играли на каких-то инструментах. Мелодия совершенно не воспринималась сознанием, было просто тревожно, как перед сражением. Мы с Рассказчиком покинули стол сами. Бороде и Бобу помогли выйти на свежий воздух четыре человека.
– Ваше сиятельство, – обратился ко мне Управляющий, – как будет угодно вам распорядиться о порядке посещения рая?
– В пешем, милейший! – взмолился Боб. – Только не на том жеребце. А еще лучше на носилках или на рикше.
– А что, там определенный ритуал? – спросил я.
– Нет, в смысле, кто пойдет первый, кто второй и так далее.
– А что, всем сразу в рай попасть нельзя?
– Нет. Там ограниченные площади. Четыре сотки. Надо по очереди.
– И тут очередь! – буркнул Боб. – Рай, и тот – малолитражный! Пардон, малометражный!
Мы зашли в башню. Здесь была такая же, как на главной башне, решетка, только меньших размеров. Решетка поднялась и Управляющий вывел нас на террасу, нависшую над морем.
– Пожалуйте, вот в эту дверь, – Управляющий указал на небольшую дверь в стене мелкого грота.
Мы с Рассказчиком подошли к балюстраде и стали смотреть на море. Боб с Бородой остались у двери и о чем-то спорили перед ней.
– В чем там дело? – спросил я Управляющего.
– Ваше сиятельство, я одолжил им золотой флорин, а они ищут на нем какого-то орла и решку.
– В чем дело? – повторил я вопрос, подойдя к друзьям.
– Как ты думаешь, где тут орел? – спросил Боб. – Нарисуют черт-те что – такие вот художники, – он кивнул на Бороду, – потом разбирайся. Вот где тут, спрашивается, орел? Где? Тут цветочек, а тут рожа.
– Где лилия – там орел, а где Иоанн Креститель – там решка, – сказал я.
Боб хмыкнул: «Лилия – орел!» – подбросил монетку, поймал ее, прихлопнул второй рукой и протянул сжатые ладони Бороде.
– Решка.
– Ха! Лилия! Пардон, Борода, мой ход, – и Боб, набрав воздуха, нырнул в дверцу, как в прорубь.
– А как долго продлится его пребывание… в раю? – спросил я Управляющего.
– Это как вам будет угодно, – уклончиво ответил Управляющий.
– Мы не торопимся, – также уклончиво ответил я. – Вы свободны, благодарю вас.
– Благодарю и я вас за это приятное напоминание: да, я свободен, – он поклонился и ушел.
Борода плюхнулся на скамейку и громко сопел, тяжело раскинув руки в стороны.
– Пить надо меньше. И есть, – сказал ему Рассказчик.
– Благодарю вас. Ваш совет несколько запоздал. Полпуда бы назад.
Мы с Рассказчиком облокотились о каменную балюстраду и стали разглядывать море и горы. Сияние покинуло море и ушло далеко за наши спины, на запад. Море лежало так спокойно, как может лежать спокойно только одно море, зная, что это спокойствие будет длиться у него целую вечность и эту вечность не сократят ни штормы, ни землетрясения, ни указы монархов.
– Что падает и никак не упадет? – спросил я Рассказчика.
– В Пизе, вон там, кончают строить кампанилу. Скоро она начнет падать, падать… А еще есть наклонная башня Гаризенда в Болонье – тут недалеко, можно смотаться на экскурсию.
