Генри Олди - Чудовища были добры ко мне
Отсветы факелов замигали. Провал входа ослепительно вспыхнул, из недр горы извергся поток янтарного пламени. Нет, не пламени – чистого, яростного света! Впору было поверить, что в пещере взошло солнце. Наклонный столб света, похожий на рухнувшую колонну, уперся в уступ, на котором притаилась Эльза. Сивиллу обдало жаром, как из раскаленной печи. Темно-медовые лучи пронзили тело. Женщина ощутила себя сделанной из стекла: прозрачной и хрупкой до звона.
А потом она раздвоилась.
Одна Эльза по-прежнему пряталась на уступе, выглядывая из-за рукотворной стены. Другая же чудом оказалась внутри Янтарного грота. У второй Эльзы были тысячи глаз и ушей, и еще какие-то, неведомые доселе, органы чувств. Подобные изменения, только слабее, она переживала в дивных видениях, что навевал грот. Всем телом – кожей, мышцами и сухожилиями, костями и внутренностями – она ощущала движение, пространство вокруг себя, тончайшие вибрации живого и неживого, и того, что колебалось на тонкой грани между ними. Она видела, слышала, чуяла, как мечутся в ужасе человеческие тела. Погромщики с отчаянием смертников, бегущих с эшафота, стремились к выходу, прочь из ловушки, в которую сами себя загнали. Впрочем, тела их уже не были до конца человеческими. Они плавились, подобно разогретому на огне воску; текли, стремительно меняясь. Рты, распяленные в крике, раскрывались зубастыми бутонами влажной плоти; руки выворачивались под безумными углами, покрывались змеиной чешуей, обретали гибкость щупалец; ноги в мгновение ока обрастали клочковатой шерстью – колени выгибались назад, кожу башмаков разрывали кривые когти…
Несчастные бежали, ковыляли, ползли, спеша покинуть коварный грот. Мало кому было суждено добраться до выхода. Одни мухами увязли в предательском янтаре, податливом и клейком, как мед. Другие спотыкались, падали и бессильно барахтались на полу. Искаженные конечности больше не держали людей. Хрупкие кости ломались под весом тела, а мышцы лишь конвульсивно сокращались, выйдя из повиновения. Грот сиял мириадами свечей. Грот гудел рассерженным пчелиным роем, и каждая пчела была размером с быка. На полу чадили факелы. Погромщикам удалось кое-где расплавить янтарь, покрывавший стены пещеры, покорежить его кирками и молотами, сломать дюжину сталактитов и сталагмитов. «Он заращивает раны, – сивилла думала о гроте, как о живом существе. – Он защищается…» Мало-помалу гул, исходивший из недр горы, начал затихать, медовое свечение – меркнуть. В какой-то миг сивилла испугалась: что, если она навеки останется раздвоенной?! Тело замрет на краю уступа, а бесплотная тень будет обречена до скончания веков обретаться в глубинах Янтарного грота, среди впаянных в камень монстров, когда-то звавшихся людьми?
Впрочем, были ли они людьми до того, как их тела изменились?
Ее услышали, вновь сделав единой. Эльза моргнула, приходя в себя. Цельность не принесла успокоения. От сивиллы осталась лишь жалкая часть, нелепый обрубок: полуслепой, оглохший, бесчувственный. Свет, льющийся из грота, стремительно гас. Жар исчез; вернулся мороз, злорадно швырнул в лицо горсть ледяных иголок. Из грота выползали жуткие, исковерканные существа. Те, кому посчастливилось добраться до выхода, гибли под ударами дубин и топоров своих недавних товарищей, ждущих снаружи.
– Сдохни, тварь! Сдохни!
– Это я, Нед! Помоги…
– Умри, отродье!
– Не надо…
– Бей!
– Гляди, вон еще лезут…
– Проклятое место!
– Бежим отсюда!
– Помогите…
Уцелевшие погромщики, толкая друг друга, бросились через скальный мост – прочь от пещеры, где люди превращаются в богомерзких страшилищ. Кого-то сбили с ног, бедняга полетел вниз. Истошный крик бился о стены глубокого ущелья. Удара о камни никто не услышал – просто крик вдруг оборвался. Вскоре у грота не осталось никого. Лишь копошились в снегу двое-трое недобитых уродцев, что-то смутно двигалось внутри пещеры, да один из изувеченных с упрямством насекомого полз по мосту, загребая снег руками-клешнями и короткими ногами, ступни которых превратились в ласты, черные и кожистые…
Сивилла привалилась спиной к изгрызенной ветром стене. Тебя не станут искать, сказала она себе. Сюда не сунутся после рассказов уцелевших. Ты спаслась. Ты даже видела кару, постигшую убийц. Довольна? Теперь со спокойной душой замерзни здесь, среди камней и снега. Эльзой овладела апатия. Сестер убили; изменников убили тоже. В чем их вина? В том, что хотели жить хоть капельку лучше? Что пожертвовали ради этого собственным телом – единственным, с чем любой человек приходит в мир? Все, кого знала Эльза, кто заменял ей семью, были мертвы. Госпиталь разорен и сожжен. Янтарный грот сделался смертельно опасен. В город ей хода нет. Бежать? В Сегентарру, Равию, Трипитаку… Без еды, без денег, по бездорожью. Ночевать под открытым небом, в то время, как морозы лутуют…
Далеко ли уйдешь?
А даже если выживешь – что ты будешь делать в Равии или Кхалосе? Без Янтарного грота ты – никто. Много ли умеешь, Эльза? За больными ходить? Телом торговать, пока молодая? Не лучше ли замерзнуть в скалах? Или войти в грот, умолить: переделай! Перевари! Преврати в тварь безмозглую, вмуруй в янтарь…
По щеке потекла слеза. Жаркая в первый миг, она быстро остывала. Эльза разозлилась. На себя, на свою слабость, на мир, проклятый сверху донизу. Дура! Тебе что, неясно дали понять: твой час еще не пробил! Для чего светлая Иштар хранила тебя, неблагодарная? Чтобы ты легла и замерзла? Сивилла поднялась, отряхнула снег. Первым делом надо найти убежище. Развести огонь, перевести дух. Вернуться в разоренный госпиталь? Вряд ли в поселке задержался кто-то из погромщиков. В госпитале удастся найти еду, запастись теплой одеждой…
От одной мысли о возвращении на пепелище живот сводило мучительной судорогой. Эльза притопнула, желая согреться; огляделась по сторонам. Она прекрасно понимала, что тянет время, не в силах решиться. Увидеть обезображенные трупы сестер, не имея возможности достойно их похоронить? Оставить воронам на расклев, собрать все ценное – и уйти прочь, перечеркнув былую жизнь?
К этому она была не готова.
Взгляд раз за разом возвращался к странной угольной тени, едва различимой на черноте базальтовой стены. Тень почти сливалась с камнем. Но камень отблескивал в рассеянном свете дня, а тень была аспидно-матовой. Эльза шагнула ближе. Перед ней открылся узкий провал, ведущий вглубь скалы. Вход располагался строго напротив Янтарного грота, по другую сторону ущелья. Увидеть его снизу было невозможно. У меня нет ни факела, ни огнива, подумала Эльза. Что, если в скале прячется червь-людоед? О существах из подгорного мира ходят сотни мрачных легенд. С другой стороны… Не ты ли хотела лечь и умереть? Передернув плечами, Эльза решительно шагнула в темноту. Будь, что будет! Светлая Иштар защитит ее. А если нет, и она станет пищей для пещерного чудища…
Значит, такова ее судьба.
2.
Поначалу свет, тусклый и серый, позволял различать дорогу. Потом узкий ход свернул влево, и зрение сделалось бесполезным. Сивилла двигалась на ощупь, пробуя ногой пол, чтобы не оступиться в пропасть, и ведя ладонью по сухой, на диво гладкой стене. Содрогаясь от страха, Эльза вся сжималась в комок: сейчас в руку вопьется жало ядовитой гадины! Время от времени она замирала и вслушивалась, затаив дыхание. Тишина: мертвая, абсолютная. Как будто Эльза уже умерла. Мрак чернильным воском залепил уши, гася звуки. От беззвучия на сивиллу мало-помалу снизошло удивительное спокойствие. Она будет идти, пока хватит сил. Или пока не придет…
Куда-нибудь.
Вскоре тьма принялась рождать зрительные фантомы. Искры и огоньки сплетались в тусклые узоры, чтобы расточиться без следа. Стоило моргнуть, и наваждение исчезало; мрак пещеры вновь обретал однородность. Но спустя дюжину ударов сердца фантомы возвращались. Один был настырным: едва заметный блик, робкий намек. Эльза моргала, но упрямец не пропадал, а, напротив, становился ярче и отчетливей. Сивилла едва удержалась, чтобы не броситься вперед, как умалишенная. Не хватало еще свернуть себе шею на последних шагах.
Вдруг это ловушка для торопыг?
Глаза привыкли к темноте. Теперь хватало малой толики света, чтобы видеть неровности пола и плавный изгиб стены. Еще немного, и ход кончился, выведя Эльзу в зал правильной формы. Она словно оказалась под куполом подгорного храма. Ровный круг пола – добрых сто шагов от стены до стены. Над головой – каменный свод, весь в известковых потеках и наростах. В вышине сочилась тусклой мутью троица отверстий – «световых колодцев». Попади сюда Эльза при других обстоятельствах, она бы тихо ахнула от восторга, пораженная открывшейся ей картиной. «Бороды» и наплывы под куполом переливались бирюзой и аквамарином, палевым жемчугом и перламутром, охрой и лимонной желтизной. Нерукотворные пилястры, «гребенки» и «щетки» из драгоценных игл, известковые «соломинки» и монументальные сталактиты образовывали ансамбли, при виде которых любой зодчий удавился бы от зависти. С пола навстречу им тянулись заросли сталагмитов. Дальше, как на постаменте, возвышалась полированная временем громада – чудище выгибало спину и скалило пасть, где сверкали острые зубы кристаллов.
