Владимир Моисеев - Творчество душевнобольных кошек
Я еще раз прокрутил у себя в голове все, что рассказала мне Нина. Нет, я не смог вот так сразу сказать: “Это плохо!” или “Это хорошо!” Мне надо было понять, как теория - а рассказ Нины всего лишь теория, один из возможных взглядов на происходящее - реализуется на практике.
Итак, до поры до времени на Сан-Лоренцо процветал тот тип государственного устройства, который в либеральных кругах нью-йоркской интеллигенции принято называть слабым тоталитаризмом. Группа, контролирующая власть, пыталась сделать этот контроль абсолютным, но в силу недостаточной технической оснащенности и природной несобранности, не могла похвастаться впечатляющими успехами. Особенно надоедливых оппозиционеров ловили на незначительных или придуманных нарушениях законов или морали и казнили при большом скоплении народа. Но это было скорее исключением, чем правилом. Народ был вполне доволен такой не назойливой формой тирании и, если и роптал, то не слишком громко. Как бы там ни было, общественное устройство Сан-Лоренцо было удивительнейшим образом похоже на все прочие режимы Карибского моря.
Но тут из Штатов прибыли два ученых фармаколога. Они пообещали президенту Камаросу предоставить в личное пользование недостающие высокие технологии, обеспечивающие стопроцентное подчинение без особых затрат. Нина предупредила, что научные положения она могла запомнить не точно, но по ее словам оказалось, что предрасположенность индивидуума к независимости суждений и стремление к личной свободе есть всего лишь некий незначительный дефект в ДНК. Его можно легко рассмотреть в электронный микроскоп. Хирургическое исправление оплошности природы слишком дорогостоящее дело, поэтому ученые предложили амбулаторное лечение: дешевое и эффективное. Теперь проштрафившимся гражданам Сан-Лоренцо предлагали на выбор две пилюли. Красную и синюю. Проглотивший красную немедленно становился законопослушным сыном своей родины, испытывающим беззаветную любовь к начальству и власти. Этим людям, как правило, не удавалось аргументировано объяснить природу своей любви, но это ведь и не требовалось. Они в любой момент могли сказать правду: люблю своего президента потому, что хорошие люди вылечили мою больную ДНК.
А вот, что происходит с людьми, выбравшими синие пилюли, никто не знает. Они переставали существовать. Американцы утверждали, что таким образом не желающие расставаться со своим свободолюбием люди, переправляются в четвертое измерение, где для них создаются особые резервации. Гуманное и справедливое решение, поскольку желающие смогут осуществлять на практике свои высокие общественные и нравственные устремления, не опасаясь, что причинят этим неудобство здоровым гражданам. Как это происходит, американские ученые, надо полагать, и сами до конца не понимали. Их рассуждения о точке сборки, альтернативных мирах и реализации нуль-транспортировки звучали не слишком убедительно. Но опять-таки, какое это имеет значение, если результат налицо - упрямцы исчезали, не оставив о себе никаких следов в нашей реальности.
Нина ждала от меня взрыва возмущения. Но я был не готов поддаться благородному гневу. Действительно ли проект двух моих соотечественников так гадок и мерзок? Однозначного ответа я не находил. Во-первых, больше не льется людская кровь, что бы там не говорили противники президента Камароса, но одно это стоит дорогого. Во-вторых, упрямцам предоставляется право организовать жизнь согласно собственным устремлениям и возможностям. В истории известны вполне удавшиеся проекты подобного сорта. В свое время закоренелых преступников высылали в Америку, затем в Австралию. И вот прошло время и выяснилось, что в обоих случаях в результате образовались страны, исповедующие высшие христианские ценности. И самое главное, людям предоставляется право выбора решать свою судьбу, а следовательно, демократические принципы соблюдены.
- Но причем здесь праздник? - спросил я.
- Сейчас преступников, выбравших синие пилюли, отвезут к скале. Перед своим исчезновением они должны будут зажечь специально подготовленные костры. Если смотреть на скалу из столицы - получается потрясающе красиво, словно над городом установили огромную рождественскую елку. Полковнику Чадосу пришло в голову, что не следует швыряться красотой, которая ему не стоит ни песо. Вот и получился праздник, для тех кто выбрал красную пилюлю.
- Может быть, несчастных сжигают?
- Нет, - Нина помрачнела и отвернулась. - Повстанцы исследовали кострище. Обязательно должны были остаться следы. Но их нет.
Она помолчала, потом как-то по-детски беспомощно взмахнув руками, прошептала:
- Мне казалось, что ты будешь потрясен.
- Понимаешь, - смутился я, - от меня можно добиться осмысленной человеческой реакции только пока я еще не заразился новым текстом. Когда я работаю, со мною происходит что-то ужасное, я перестаю быть самим собой, выдуманные герои вытесняют меня из собственного тела. Я думаю, как они, я чувствую, как они… А сейчас… А же тебе сказал, что собираюсь писать “Творчество душевнобольных кошек”. Никто мне не подсказывал, я сам решил, что герои моей книги - больные, а раз так, их должны лечить. Прости, если я тебя разочаровал. Я не знаю, как относиться к твоему рассказу. Мне нужно время, чтобы разобраться во всей этой истории.
- Будем считать, что ты не безнадежен.
*
Я залез в автомобиль. Нина забралась на заднее сиденье. Почти целый час мы просидели молча. Невозможно было догадаться, что ожидает от меня услышать Нина, а потому я решил не болтать попусту. Если бы она спросила меня о чем-то конкретном, я бы ответил. Но у меня не было настроения устраивать диспут об отвлеченных философских принципах. Я решил, что пока лично не побываю на празднике в зале вынесения приговоров - ну и словосочетание! - и не составлю собственного представления о происходящем, мне не стоит каким-то образом заявлять о своей позиции.
Наконец, пришло время праздновать. Томительное ожидание закончилось.
- Пора, - сказала Нина.
Мы вошли в здание суда. Никогда прежде на Сан-Лоренцо я не видел такого количества вооруженной охраны в одном месте. Праздник обещал стать опасным мероприятием. Перед залом вынесения приговоров нас проверили по списку, прошлись металлоискателем и пропустили внутрь. Из приглашенных гостей мы были первыми. Кроме нас я насчитал около десятка солдат национальной гвардии.
- Будем ждать, - сказал я примирительно, ответа, впрочем, не получил.
С каждой минутой я все меньше верил в историю, рассказанную Ниной. Слишком неправдоподобной представлялась победа передовых технологий управления сознанием людей на отсталом острове, затерявшемся в Карибском море. Мне даже пришло в голову, что Нина придумала все эти ужасы только для того, чтобы я смог потом вставить их в свою очередную книжку. Я немедленно разозлился. Противная девчонка решила использовать знакомство со мной в самых низменных целях - пытается заставить меня писать то, что мне писать не хочется. Фи.
Зал постепенно наполнялся зрителями. Судя по шикарным костюмам, послушать оглашение приговора явились самые высокопоставленные особы местного общества. Дамы с интересом поглядывали в мою сторону, но разглядев рядом со мной Нину, тотчас отводили глаза. О ней здесь явно были наслышаны. Я с удовольствием отметил, что на фоне собравшихся, выгляжу белой вороной, что меня вполне устраивало, поскольку подчеркивало мое особое положение. Я имею удовольствие не быть частью высшего общества Сан-Лоренцо и не желаю, чтобы у кого бы то ни было возникали на мой счет подобные заблуждения.
И вот прозвучало долгожданное: “Встать, суд идет!”
Из служебного помещения в зале появился полковник Чадос, облаченный в длинную черную мантию судьи. На голове его, как напоминание о недавнем колониальном прошлом, был водружен белый завитой парик. В зале раздалось: “Ш-ш-шу-уу”. Это собравшиеся аристократы, как по команде, поднялись со своих мест. Встала и Нина. Я присоединился, уважение к суду было воспитано у меня с детства.
На губах полковника застыла плотоядная ухмылка. Нам обещали праздник, церемонию покаяния и прощения. Но возбужденное состояние полковника заставляло сделать неутешительное предположение о том, что вся эта дурацкая церемония вполне может закончиться кровавой расправой уже здесь, в зале вынесения приговоров.
- Садитесь! - объявил полковник, окинув зал тяжелым взглядом, словно проверял, все ли пришли к назначенному часу. - Пора начинать. Наши уголовнички устали ждать.
Первым конвой ввел в зал пожилого, склонного к полноте мужчину. Его поместили в железную клетку и начали допрос. Как оказалось, бедняга был торговцем со столичного рынка. Он обвинялся в недонесении властям об антиправительственных настроениях среди покупателей.
