Зиновий Юрьев - Брат мой, ящер
— Я? Купил? Новую машину? Больше ты ничего не придумала? Я думаю, на что купить новую помпу для нашей старушки «вектры», хоть в кредит ее проси, — а ты — новая машина! Очень остроумно.
— Яшенька, какая шутка? Какое остроумие? Вот, смотри, ключи и документы на серебряную «тойоту», которая стоит у подъезда. Яша, я безумно волнуюсь. Это же тысяч сорок долларов, не меньше. А может, и больше. Признайся, ты обокрал банк? Не бойся меня, признайся смело, я не донесу, даже и не сомневайся. Наоборот, буду только гордиться тобой. Я ведь, если честно, всегда втайне мечтала, чтобы ты обокрал банк. Доказал, что ты настоящий мужчина.
Яша посмотрел на жену диким, ничего не понимающим взглядом, трясущимися руками взял документы и долго беззвучно шевелил губами, читая техпаспорт. Он еще раз посмотрел на жену, и глаза его округлились.
— Иринка, что это значит? Может, ты получила Нобелевскую премию и скрываешь от меня?
— Только меня в Стокгольме и ждали. Уже выстроились в аэропорту во фраках и с чеком. — Она не выдержала и расхохоталась.
— Что ты смеешься, может, ты поделишься со мной, над чем можно смеяться, когда под окном стоит краденая, наверное, машина с фальшивыми документами?
— Нет, Яшенька, она не краденая, но происхождение ее куда более фантастично. А чтобы ты был готов выслушать ту невероятицу, что я тебе сейчас поведаю, пересчитай, пожалуйста, деньги у меня в сумочке.
Яша щелкнул запором, рот и глаза его округлились еще больше и стали похожими на саму открытую сумочку.
— Да тут…
— Не так много для двух нищих ученых. Двадцать пять тысяч рублей, три тысячи долларов и столько же евро. А теперь приготовься выслушать то, что в сознание не укладывается, быть не может и, тем не менее, случилось. Поэтому давай откроем наши головы и попытаемся всунуть в них то, что в них поместиться не может ни по каким законам здравого смысла. Да, эгоистичная дура, забыла тебя спросить, ты есть хочешь? Погреть тебе картошку с сосисками?
— Господь с тобой, Иринка, какая еда, какие сосиски могут быть в доме владельцев роскошной «тойоты»… Только вырезка, балык и марочное вино…
— Господь действительно с нами, Яшенька мой любимый, ты даже не представляешь, в какой степени ты близок к истине, но я вовсе не уверена, что мы сможем успешно пронести свой крест…
— Иринка, ты…
— Не торопись, это долгая история, нам все нужно как следует обдумать и решить, возложим ли мы на себя этот крест. Пройти Голгофу ведь не так-то просто.
— Ты права, мышка моя, тем более что у евреев с крестом особые отношения…
— Яша, я не шучу. Слушай внимательно.
Рассказывала Ирина Сергеевна долго, стараясь не пропустить ничего, и муж ее не перебивал. Он смотрел на нее как завороженный и, казалось, даже не мигал.
Когда она закончила, она спросила:
— Ну, и что ты думаешь?
— Я еще не могу думать, моя жалкая голова еще долго будет стараться переварить то, что ты рассказала, и я вовсе не уверен, что она вообще сумеет это сделать. Одно я могу сказать. Одна и та же галлюцинация двум разным людям не приходит в голову, да еще одновременно и схожая при том в мельчайших деталях. Я инженер, и если я вижу, что какая-то машина работает, что-то производит, то, что я могу пощупать и измерить, я прихожу к выводу, что машина реальная и реально работает. А то, что она по всем нашим понятиям работать не должна и не может, приходится отбрасывать. Или нужно использовать большевистскую логику: этого не может быть, потому что не может быть никогда.
— Да, Яшенька, я понимаю. Но почему я? Среди миллионов людей. Или миллиардов. Я же самый обыкновенный человек и…
— Нет, Иринка, во-первых, ты необыкновенная, я знал это всегда…
— Позволь мне усомниться в твоей объективности…
— А во-вторых, нам просто не дано понять промысел божий. В нашей жизни и вообще-то трудно разобраться, а уж о промысле божьем и говорить нечего…
— Значит, ты веришь, что все это правда, абсолютно нереальная реальность?
— Конечно, верю. Больше ведь ничего не остается. Через десять минут мы пойдем и прокатимся на «тойоте», и тогда окончательно решим, настоящая это машина или муляж. Фикция. Мираж. Фантом. Плод нашей совместно воспаленной фантазии. Попытаемся сесть в машину и, если все это вздор, плюхнемся задами на асфальт. В фантазию же не усесться. И не надо бояться, худшее, что может случиться, мы слегка поцарапаем наши задницы о тротуар. Ну, еще прохожие посмотрят на двух психов. Но это-то как раз меньше всего удивляет в наше время.
— Пойдем. Да, чуть не забыла тебя спросить, как твои суставы на пальцах правой руки? По-прежнему болят при сгибании?
— Почему ты вдруг вспомнила? Рановато, конечно, ревматизм подбирается ко мне, но, боюсь, это уже навсегда. Патентованные таблеточки тут не помогут. Не стало бы хуже.
Ирина Сергеевна посмотрела на мужа и спросила:
— А ты уверен, что суставы действительно болят? — Неужели она действительно может исцелять? В тысячный раз ее мозг снова приготовился ринуться на баррикады — защищать здравый смысл, с которым она выросла и жить без которого казалось невозможным.
Яша медленно сжал пальцы правой руки в кулак, и глаза его уже не просто округлились, а, казалось, вылезли из орбит и устроились где-то на лбу.
— Ирка, Иринка, целительница моя любимая, я не чувствую никаких суставов. — Он начал быстро сжимать и разжимать пальцы. — Как будто смазанные шарниры. Да еще отличным смазочным маслом. Наверное, синтетика. Этого абсолютно не может быть! Да ты…
— Это не я…
— Это ты, и теперь я вижу, что не ошибся, выбрав тебя четверть века назад. Знал, что и кого беру.
Они спустились вниз, и Яша слегка дрожащими руками нажал на кнопку на ключе. «Тойота» послушно и мелодично звякнула, и Яша открыл водительскую дверь.
— Боже мой, мы действительно сидим в машине, я чувствую себя в храме. По крайней мере, в японском храме. — Он впустил жену и включил зажигание. — А запах какой! Что вообще может сравниться с запахом новой машины! Какие духи, какие цветы…
— А почему она не заводится? — спросила Ирина Алексеевна.
— Потому, глупая, что двигатель уже работает. Просто так тихо и плавно, что только по тахометру и видно. Смотри, она к тому же и бензином заправлена… Даже ехать не хочется. Хочется просто сидеть и истово молиться японским богам и, конечно, тому, кто преподнес нам такой даже не царский, а императорский подарок. Знаешь, это вообще хороший выход для забитых московских дорог. Никуда не ездить, а просто выйти, посидеть немножко в машине, и обратно. Сразу все пробки исчезнут без всяких третьих и четвертых и пятых колец. Знаешь, мне даже немножко стыдно перед нашей старой верной «вектрой». Старушка должна так страдать, глядя на это чудо. Жалко ее, бедную. Ходила до последнего, кашляла, болела, из сил выбивалась, но служила нам честно. И все. Отходила свое, бедолага двенадцатилетняя. Продать ее, старушку, наверное, не удастся, придется похоронить ее со всеми почестями. Для езды — стара. Для музея — молода. Как ты думаешь, где в Москве хоронят старые заслуженные машины?
— Яш, давай я позвоню Тамаре, и, если она дома, съездим к ней. Надо же и ее мнение знать.
— С удовольствием, — согласился Яша и медленно, боясь задеть припаркованную рядом «вектру», выехал на улицу. — Боже, какое наслаждение может дать простое сидение за рулем! Я в раю. Или в экстазе! И это все ты, моя сверхъестественная повелительница чудес и исцелитель страждущих.
— Яш, раньше ты мне таких слов никогда не говорил, вот что значит новая машина, — засмеялась Ирина Сергеевна.
Тамара открыла дверь своей однокомнатной квартирки, доставшейся ей от бабушки, но стала поперек коридора, не торопясь впустить родителей.
— Там Олег, — сказала она. Глаза ее были красны, словно она только что плакала. — Могли бы хоть позвонить сначала. Может, это…
— Ну и что, мы знакомы уже, наверное, с полгода, — сказал Яков Михайлович. — Раньше ты нас не стеснялась.
— Не говори глупостей, пап. Мне сейчас не до твоих шуточек. Понимаете, у него сейчас ломка… Вы знаете, что такое ломка?
— Угу, — кивнула Ирина Сергеевна. — Признаюсь, мы даже давно догадались, что он колется. Просто не обсуждали с тобой эту тему, потому что, зная твой характер, сказать было ровным счетом нечего, тем более — сделать. Сказать тебе: брось его к черту? Мы боялись даже заикнуться о том, что с ним происходит… Ждали и надеялись. — Она вдруг поймала себя на том, что чуть не сказала «надеялись и молились».
— Видите ли, ломка — это не самое лучшее время для светских визитов. Это… одно слово — ломка. И я просто не знаю, что делать. Дозы у него нет, и если он не уколется… Что делать — ума не приложу. И денег у нас нет, и у вас клянчить на наркотик язык не повернется, и где эти наркотики покупают, черт их знает. И бросить Олега я не могу. Мне кажется, сейчас с ним что хочешь может случиться. Может богу душу отдать. В самом прямом смысле этого слова. Я чувствую, он на самом краю. — На глазах у нее набухла слезинка. — Когда он в нормальном состоянии, нежнее и лучше человека я не встречала…
