Павел Молитвин - Лики контакта
1
— Гадалка твоя опять полдня трезвонила. Съезди к старухе, выясни, чего ей неймется, — сказал шеф, когда я появился в конторе со свежеиспеченной статьей в зубах.
— Может, лучше завтра. С утреца? — предложил я. Пилить в район станции метро «Приморская» на тачке было лень, а оставлять ее на ночь под окнами конторы не хотелось. Пытались давеча хачики угнать у шефа его «мерсюк» и, кабы не установили ему автораздолбаи мобилайзер в каком-то нетрадиционном месте, превратился бы он в безлошадника со всеми вытекающими для нас последствиями. Мне, честно говоря, даже представить страшно, в какое дерьмо превратилась бы жизнь сотрудников «ЧАДа», если бы главреда лишили его любимой цацки, которой он дорожит не меньше, чем Акакий Акакиевич своей пресловутой шинелью!
— «Завтра, — сказала она, — будет поздно». Съезди, Толян, сейчас, уважь старого человека. Авось он нам еще пригодится, — велел шеф, и я оказался за рулем своей «девятки». Когда шеф называет меня «Толяном» — спорить бесполезно.
Прежде чем послать своего Росинанта в карьер, я врубил «Space», закурил и прикинул, как увязать эту непредвиденную командировку с моими собственными замыслами и умыслами. Поначалу, как водится, ничего не увязывалось, но потом я вспомнил, что собирался на неделе встретиться с Вадиком Весняковым. Вадя присмотрел «Опель» — бэ-у, разумеется, — и просил меня заглянуть ему в нутро, даром я уверял его, что в инотачках разбираюсь, как в астрономии.
Я вызвонил Вадю, и мы сговорились, что я подхвачу его по дороге к гадалке, а от нее мы поедем смотреть «Опель», с хозяином которого он свяжется, пока я буду добираться до его конторы. Вот и славненько, подумал я, давая отбой, — и Вадю ублажу, и к гадалке не один заявлюсь. Во-первых, эта тетя не вполне в себе и я ее слегка побаиваюсь, а во-вторых, Вадя, как человек заинтересованный, не позволит ей уболтать нас и постарается сократить наш визит до минимума…
Гадалку звали Клавдия Парфеновна Илпатова, и на старуху она еще не тянула, это наш шеф сгустил краски. Было ей лет сорок пять, от силы пятьдесят, и была она некогда красива черной, пронзительной, цыганской красотой. Она и теперь была недурна, но напоминала мне зловещую мачеху из диснеевского мультика про Белоснежку. Причем ремесло, которым она занималась, соответствовало ее облику. Клавдия Парфеновна предпочитала называть себя не гадалкой, а ясновидящей или прорицательницей, что, на мой непросвещенный взгляд, одно и то же — хрен редьки не слаще.
После нашего знакомства, состоявшегося благодаря электронному письму, присланному ею в редакцию «Чудес, аномалий и диковин», шеф пожелал, чтобы Клавдия Парфеновна стала внештатным сотрудником журнала, но она отказалась. Хотя время от времени снабжала нас, за умеренную плату, различными предсказаниями, подтверждавшимися с поразительной точностью: небывалое наводнение в Восточной Сибири, страшный пожар в Саратовском детдоме, серия торнадо в южных районах США, очередной скандал в неблагородном семействе российских олигархов, убийство депутата Микалева, поимка калужского маньяка и кое-какие мелочи в изменениях издательской политики, имевших для шефа первостепенное значение. В отношениях наших, вернее моих, поскольку шеф по каким-то причинам от общения с Клавдией Парфеновной категорически отказался, имелась одна тревожащая меня невнятица. «ЧАДу» ее предсказания шли на пользу, а вот зачем ей наши подачки — «тайна сия велика есть». С клиентами госпожа Илпатова работала богатыми, и оплачивались ее услуги щедро, судя по обстановке квартиры и тому, что по городу Клавдия Парфеновна разъезжала на неслабом, темно-синем «Пежо», на который мне лично не скопить до конца дней моих, даже если бы я задумал уподобиться Плюшкину и записался в скопидомы…
Я подобрал Вадю у Консерватории, и он, плюхаясь на соседнее сиденье, весело затарахтел:
— Как живете, как животик? Как живете-можете, что жуете-гложете? Расскажи-ка, Пятница, о колдунье, к которой везешь меня на заклание…
Моя фамилия Середа, и не нашлось еще знакомца, который не поупражнялся бы в перекраивании ее на свой лад. Забавнее всего получается у тех, кто делает это непреднамеренно. У них я не превращаюсь в набившего оскомину честертоновского Четверга, а становлюсь то Месяцевьгм, то Годоваловым или даже Деньковым. Страшная штука ассоциативное мышление!
Я честно попытался рассказать Ваде про гадалку, но он, по своему обыкновению, перехватил инициативу и начал вещать о собственных проблемах, связанных с тем, что контора, в которой он трудится, не может получить должок с какого-то долбаного ЗАО. Причем мысль его, естественно, заработала в том направлении, что коль скоро мы едем к гадалке, которую он упорно называл колдуньей, то не обратиться ли ему к ней с просьбой воздействовать своими чарами на бессовестных должников.
— Обратись, — великодушно разрешил я, выруливая с улицы Беринга на Новосмоленскую набережную.
Вадя, как большинство моих знакомых, слышит и видит только то, что ему хочется, а я, после того как развелся с Ленкой, зарекся вправлять своим ближним мозги. Что за беда, если Вадя поговорит с Клавдией Парфеновной о своих проблемах? Ну, выслушаю лишний раз, в чем заключается разница между колдуньей и прорицательницей, — от меня не убудет. К тому же, как знать, может, она ему и впрямь присоветует что-нибудь дельное?
Я припарковался у предпоследнего от залива высотного дома, набрал код домофона, и мы взмыли в подозрительно скрипучем лифте на восемнадцатый этаж. Вадя почтительно уставился на декорированную рейками металлическую дверь, в центре которой сиял внушительный глазок, избавлявший хозяйку от необходимости спрашивать: «Кто там?», а я утопил кнопку звонка, внутренне собираясь для разговора с госпожой Илпатовой.
Дверь не открывали.
Я позвонил еще и еще раз, начиная испытывать раскаяние в том, что не звякнул Клавдии Парфеновне и не предупредил ее о своем визите. Почему-то у меня создалось впечатление, что шеф договорился с ней о встрече — увы, я не являюсь исключением из правила и тоже слышу только то, что желаю слышать…
— Зря прокатились, — сказал Вадя. — А может, колдунья учуяла меня и поэтому пускать нас не хочет? Может, я скрытый антиколдун? Суперантиколдун Вадим Шерстнев — снимаю сглаз, порчу и «венец безбрачия»! За один сеанс избавляю от затянувшейся девственности!
— Ты суперболтун! — сказал я, и тут дверь распахнулась.
Вместо Клавдии Парфеновны на пороге стояла Яна — неулыбчивая черноокая девица, невзлюбившая меня с первого взгляда. Испытывая к ней аналогичные чувства, я сухо спросил:
— Госпожа Илпатова дома?
— Нет. — Яна скользнула по мне взглядом и остановила его на Ваде. — Проходите, выпьем по чашке кофе перед концом света.
* * *Я человек легкий, покладистый и быстро схожусь с людьми. Но есть индивидуумы, общение с которыми не доставляет мне ни малейшего удовольствия. Яна относится именно к ним. Ей около двадцати — то есть на шесть-семь лет меньше, чем мне, — и на окружающих она взирает с необъяснимым высокомерием и нелюбовью. Те, разумеется, платят ей той же монетой. Яну, насколько я понял, с трудом переносит даже Клавдия Парфеновна. Во всяком случае, живут они раздельно, и бывает она у матери нечасто.
Впервые я увидел ее примерно год назад, беззастенчиво тискавшейся с каким-то прыщавым молодым человеком на кухне госпожи Илпатовой. Второй раз мы встретились на лестничной площадке — я шел к лифту, она из него выходила и едва удостоила меня кивком. Вот счастье-то привалило!
От Клавдии Парфеновны, несмотря на грозный вид, любившей поболтать со мной о том о сем за чашкой кофе, я знал, что дочь ее учится то ли на вечернем, то ли на заочном отделении какого-то гуманитарного института и, вероятно в порядке самоутверждения, работает продавщицей в секс-шопе. Я не ханжа, но в данном случае разделяю мнение госпожи Илпатовой, что в стольном Питере неглупая девица в возрасте Яны и с ее внешностью, могла бы найти местечко поприличнее.
Говоря так, я не имею в виду, что Яна — писаная красавица. Просто при нынешнем обилии всевозможной косметики только ленивица или непряха-неткаха не в состоянии сотворить себе приличное личико. Особенно если учесть, что волосы у Яны густые, черные, блестящие, и отрастила она их чуть не до пупка. Вот только заплетает почему-то в старомодную толстую косу. Что же касается фигуры, то с этим у Яны все в порядке: грудастая, бедрастая, при этом не перекормленная — талия на месте, роста среднего и если бы носила не рубашки и джинсы, а топик и короткую юбку-стрейтч, так была бы и вовсе ничего. Хотя и не в моем вкусе…
— Стало быть, о конце света уже объявлено? — уточнил Вадя, преображаясь на глазах, и с чувством пропел:
Наверх вы, товарищи! Все по местам! Последний парад наступает. Врагу не сдается наш гордый «Варяг», Пощады никто не желает.
