Илья Ангелов - Прыгай, Филька!
— Мяу! А я! — испугалась Филька.
— Что? Не наелась? — нахмурилась бомжиха. — Сиди теперь, жди! Может к обеду вернемся. А может и вечером.
Филька не поняла. Неужели ее хотят оставить здесь, в этом грязном, вонючем подвале? Кошка кинулась за выходящими в дверь бомжами.
— Мяу! Мяу! Возьмите меня с собой! Поднимите меня наверх!
— Э, нет! — смеясь, покачал пальцем Рахим. — Сиди тут! Раз сама пришла, будешь теперь с нами жить! Сторожи квартир! Я тебе даю такой заданий.
И носком ободранной кроссовки таджик ловко поддел Фильку, зашвырнув ее обратно в бункер.
А затем закрыл дверь и подпер ее доской!
…Часа два бедная кошка выла и мяукала, пытаясь вырваться наружу. Ничего не выходило.
Устав, Филька решила обследовать свою тюрьму.
Помещение оказалось довольно-таки большим, метров семь-восемь в длину и метра четыре в ширину. В центре его располагался очаг, по краям, у стен, валялись кучи дурно пахнущего тряпья. В левом верхнем углу прямо под крышей имелось продолговатое отверстие сантиметров пятьдесят на десять, через которое в бункер проникал неясный свет. Снаружи отверстие прикрывали кусты, так что заметить его было почти невозможно. Зимой Вась-Вась забивал дыру деревянной дощечкой, а летом снимал ее, чтобы в бункер проникал свежий воздух. В противоположном углу наверху Филька высмотрела еще одну дыру, круглую, с выходящей наружу трубой. Это была старая фашистская вентиляция. Труба, как позже узнала кошка, тоже выходила в кусты, правда, с другой стороны поляны. Сверху над ней был приварен "грибок", предохраняющий от попадения внутрь воды и снега.
"Да…, и попала я, как говорит бабушка, из огня да в полымя, — подумала Филька. Ничего не поделаешь, придется ждать вечера…".
Кошка походила среди тряпья, выбрала наименее вонючую куртку (или это было пальто?), улеглась на нее и уснула…
*********
…Бомжи вернулись засветло.
Филька проснулась от скрипа двери и их веселых голосов. День выдался удачным.
Вась-Вась принес полную банку окурков. Кроме того, в городе ему удалось настрелять 61 рубль.
Жулька-Помойка денег насобирала меньше, всего полсотни, но зато на задворках одного универмага ей удалось выпросить у знакомой продавщицы полпалки списанной и подлежащей уничтожению копченой колбасы. Конечно на самом деле никому бы и в голову не пришло сжигать испорченный товар! После составления акта об уничтожении, продукты с истекшим сроком годности тут же шли на приготовление "фирменных" магазинных салатов или "освежались" мытьем фенолом и другими препаратами, а потом выставлялись на полках в виде привлекательных пакетов с вакуумированной нарезкой. Еще Жулька разжилась двумя порванными пакетами муки, полусплющенной банкой консервов, не имеющей товарный вид и потому не подлежащей продаже, и тремя банками с прокисшими маринованными огурцами.
Больше всего однако гордился собою Рахим. Почти весь день он разгружал кирпичи для одного дачника. Тот накормил его пельменями и выдал целых двести рублей!
Была однако тема, которую троица старательно избегала обсуждать и которая несмотря на это постоянно становилась предметом споров и скандалов.
Каждый из бомжей крысятничал, утаивая часть доходов.
Ясно, что самый молодой и самый сильный из них — тридцативосьмилетний Рахим — зарабатывал гораздо больше, чем вносил в общий котел. Дело в том, что в далеком городе Ош Рахима ждала семья — жена и трое детей, поэтому большую часть денег он тайком отправлял им. Никто из остальных бомжей об этом не знал, но о том, что у таджика имеется где-то заначка подозревали и Вась-Вась и Жулька.
Страстью последней была пища. Ошиваясь на базаре, бомжиха выпрашивала не только деньги, но и еду, которую пожирала там же с непонятным, будящим беспокойство остервенением. Весила Жулька целых восемьдесят пять кило! Когда еды давали мало, она тратила на нее выцыганенные деньги, иногда возвращаясь домой всего с пятью-десятью рублями.
Вась-Вась в еде особо не нуждался. Главным для него было добыть до одиннадцати утра 20 рублей. Столько стоил у осетина Шаура пластмассовый двухсотграммовый стаканчик со специальной "бомжовой" водкой, которую земляки Шаура бодяжили в одном из подвалов города из паленого спирта. Кроме Шаура "бомжуху" можно было приобрести у дагестанца Мамеда, чечена Исы и аварца Гамзата. Расторопные горцы уже многие годы пригоняли в город цистерны с заветной жидкостью…
Иногда Вась-Вась удавалось добить четыреста капель еще до обеда. Выпив, он заваливался где-нибудь спать, а затем запоздало бросался стрелять деньги — с пустым карманом возвращаться домой не рекомендовалось…
…Купили три бутылки паленой, три банки двадцатирублевой тушенки, пачку куриных голов, выпросили два батона черствого белого и полбуханки черного хлеба. Пока мужчины, точнее Рахим, собирали ветки на вечер, Жулька разожгла очаг, согрела тушенку и вывалила в пластмассовую миску огурцы. Немного горячего жира с волосинками мяса бомжиха положила в филькину банку, добавила туда хлеба и залила горячей водой.
Разлили по пятьдесят в пластиковые стаканчики, найденные сегодня на помойке, выпили, вздрогнули. Ох!
И начался пир!
Первой справилась с ужином Филька. Но сколько она ни просила добавки, больше ей не дали.
— Отстань, зараза! Не видишь — нас тут трое и каждому всего по банке? — окрысилась на кошку Жулька.
Рахим молча отщипнул кусок хлеба и кинул его Фильке.
— Кушай, пажалста. Больше нет. Надо завтра.
— Ничо, хе-хе, привыкнет, иждивенка, — хихикнул Вась-Вась. Сама выбрала свою судьбу, хе-хе…
Бомжи доели тушенку, закурили и налили по второй. Филька, чихая от дыма, отползла в сторону, поближе к прямоугольному окошку.
Вась-Вася потянуло на беседу.
— А вот я вам скажу: Россия — лучшая в мире страна! — гордо заявил он. — Сегодня на рынке один мужик рассказывал, у него сын из Америки вернулся, был там в командировке. Представляешь, в Америке человека могут уволить с работы уже только за то, что он курит! Совсем охренели пиндосы! Вышел ты, к примеру, из цеха, засмолил цигарку, возвращаешься, а у тебя на станке лежит приказ! А что говорить о бухле? Почует ихний начальник запашок — вмиг выставляют за порог завода. Где это видано, чтобы человеку на заводе запрещали курить или гнали за сто грамм? Да будь такое у нас, мы, рабочие, нахуй бы такой цех в щепки разнесли. А американцы молчат. Гнут спину на хозяина. А еще мужик сказал, что у них там всюду понатыканы камеры слежения. И компьютер отмечает — когда и куда ты отошел с рабочего места, а потом хуяк! — и штрафуют на ползарплаты! И так по всей стране. Ни во что уже не ставят человека, а называют это демократией и пропагандируют по всему миру. Не-не, ребята. Вот подойди сейчас ко мне американец и скажи: Вась-Вась, давай отправим тебя к нам! Я б ему шиш показал. Не на того напали! Я свою родину ни на какую другую не променяю. А тем более на Америку.
— Правильно! — поддержала Вась-Вася Жулька Помойка. Я б этим американцам в глаза плюнула! Всюду суют, гады, свой поганый нос, учат нас как жить. Не нужна мне ни такая работа, ни такая жизнь. Я вообще вон десять лет бомжую и ничего, жива-здорова. Курю и бухаю, когда захочу. И родина-мать кормит, заботится!
— Это точно, — ответил Вась-Вась. — Я в бомжах уже пятнадцать лет. И по пальцам могу пересчитать дни, когда ложился спать с пустым желудком. С выпивкой да, напряги были, но все равно, разве жил бы я так в Америке? Да ни в жисть!
— Россия хорошо, — вступил в разговор Рахим. — Я у себя в Ош никогда столько денег не имел. А ведь жена, трое детей, кормить надо. Пять долларов зарплата. Лишь в Россия почувствовал себя человек. Трудно, да! Работаю, да. Но здесь лучше, чем в Таджикистан. Лучше, чем Киргизстан. Настоящая страна, для людей! А не Америка.
Спохватившись, достали брагу. Дернули водки, запили мутным, пахнущим дрожжами пойлом.
Вась-Вася потянуло на песни.
"С чего начинается родина?", "Широка страна моя родная", "По долинам и по взгорьям", "Наш паровоз вперед летит"…Каких только песен не знал Вась-Вась!
Вначале Жулька пыталась ему подпевать, но вскоре умолкла, потому что захмелевший Рахим обнял бомжиху и принялся тискать ее сдобное тело. Жулька хохотала и делала вид, что хочет вырваться из крепких рук таджика.
— Вставай, иди мойся! Буду сейчас тебя ебать в жопу! — приказал Рахим женщине. Та выпила еще пятьдесят, добавила браги и, крутя задницей, отправилась в дальний угол к струйке воды, стекавшей из разбитой трубы. Скинула с себя одежду и принялась подмываться.
Вась-Вась продолжал воодушевленно петь. В свои шестьдесят пять он давно перестал интересоваться сексом, а так как Рахим ебал Жульку почти каждый день, Вась-Вась даже не повернул головы в их сторону, настолько это его уже не волновало.
