Илья Ангелов - Прыгай, Филька!
Филька подкралась поближе и увидела в середине полянки дыру. Осторожно заглянула туда.
Ну и ну! Так это же дом! Настоящий подземный дом со стенами из старого, местами раскрошившегося бетона, покрытого мокрыми пятнами! А на крыше дома — толстой бетонной плите, засыпанной сверху землей, и образовалась скорее всего эта полянка!
В дом вела ржавая металлическая дверь. Рядом, припертая к стене, стояла длинная, метра в два с половиной, железная лесенка. Только по ней и можно было подняться на поверхность земли.
Из-за неплотно прикрытой двери слышались голоса. Куриный аромат околдовывал и Филька, не в силах совладать с собой, прыгнула вниз. "Будь, что будет! Только бы накормили!" — мелькнула последняя мысль.
Приземлившись, кошка встряхнулась и скользнула внутрь…
*********
…Если бы Вась-Вась спросили, что ему нужно для полного и всеобъемлющего счастья, он, не задумываясь, сразу бы ответил: две бутылки настоящей пшеничной сорокаградусной в день!
Именно две бутылки, а не одну или три.
Ну скажите — кто нормальный сможет прожить на пятьсот капель в день? Это вечерняя доза, а как быть в остальное время? Утром? В обед?
С другой стороны, если рассуждать здраво, три бутылки уже перебор — прямой путь к алкоголизму, циррозу и скоропостижной смерти.
Первые пятьдесят граммов надо пить рано утром — для бодрости, поправки тела, духа и раскочегаривания мозгов.
Вторые пятьдесят приятно употребить часов в одиннадцать.
Еще двести — за обедом. А после обязательно поспать.
Последние двести грамм первой бутылки распределять как угодно.
Например, проснувшись после обеда, дернуть пятьдесят. Еще пятьдесят — часов в пять, по окончании работы. Сотку — за ужином. И остается еще целая бутылка!
А можно не выпивать последнюю сотку за ужином, а присоединить ее к вечерне-ночной поллитре! Получится шестьсот, но бывают моменты, когда именно шестьсот требуются человеку, чтобы скрасить вечер! Шестьсот, а не пятьсот…
Много лет назад, в советские времена, когда не существовало еще бомжа Вась-Вась, жил-был в городе Дмитров мастер-золотые руки электрик Василий Васильевич, трудившийся на одном из местных оборонных предприятий.
Зарабатывал Василий Васильевич неплохо, а в выходные починял или проводил электропроводку частникам, что давало семье существенный приварок в доходах. Да, тогда у Василия Васильевича еще была семья…
Конечно, как и все, Василий Васильевич любил выпить. А и как не выпить, если половина левых гонораров выплачивалась ему в самой твердой советской валюте — водке?
Правда, в те времена Василий Васильевич был молод, силен и знал, когда остановиться. Как давно это было…
Все начало рушиться в начале 90-х, когда закрылся завод и Василия Васильевича уволили. В начале он перебивался мелкими ремонтами и подрядами, но денег у людей становилось все меньше и меньше и вскоре работы почти не стало. Именно тогда Василий Васильевич запил по-серьезному.
А затем дела пошли совсем плохо. Дочка вышла замуж и уехала куда-то в Сибирь, а жена, крепкая сорокалетняя Марья Петровна, после очередного скандала с нажравшимся мужем, выгнала его из дома и зажила с 50-летним вдовцом Прохором Зюзиным — мужиком серьезным, крепким, непьющим и домовитым. Пару раз Василий Васильевич пытался вернуться, напивался пьяным и шел скандалить, но получал от соперника такой отлуп, что ничего другого не оставалось, кроме как убраться подобру-поздорову, вытирая кровь с разбитого лица.
Жигуль ему правда отдали и Василий Васильевич тут же его продал, но денег почему-то хватило лишь на месяц житья. Инфляция и водка сделали свое дело. Где-то с полгода Василий Васильевич ночевал по друзьям и знакомым, потом по подвалам и подъездам…
Так в середине 90-х исчез квалифицированный электрик Василий Васильевич Морозов, а вместо него в городе появился грязный бородатый бомж по кличке Вась-Вась…
В начале нового века судьба чуть-чуть смиловалась над падшим электриком. Во время одного из походов за грибами Вась-Вась случайно наткнулся на заброшенный немецкий бункер времен Великой Отечественной войны. Самое удивительное — в бункере имелась не только вентиляция, но и некое подобие водопровода. В самой дальней его части из стены выступал обломок трубы, по которому на желобок в бетонном полу стекал тоненький ручеек воды. Желобок вел к вмурованной в углу широкой трубе, уходившей куда-то вниз. Именно туда Вась-Вась, когда зажил здесь, справлял нужду. Интересно, что труба никогда не забивалась — видимо там, глубоко-глубоко, проходил какой-то подземный канал. Куда? Вась-Вась однако не заморачивался подобными вопросами. Кому оно нужно?
Года три назад, устав от одиночества, Вась-Вась пригласил к себе жить старую знакомую — пятидесятилетнюю бомжиху Жульку-Помойку. А позапрошлой осенью к ним прибился таджик Рахим — гастарбайтер из Москвы, выгнанный с работы в связи со всемирным кризисом.
Зарабатывали на жизнь попрошайничеством, мелким воровством, сбором бумаги или металлолома. Рахима, как самого молодого и крепкого, время от времени нанимали местные дачники — что-нибудь починить, поправить, перекопать, погрузить, вычистить выгребную яму.
Вот к кому забрела в гости неосторожная кошка Филька…
*********
…Двое мужчин и женщина сидели на грудах тряпья около небольшого очага, над которым висел закопченый котелок. Над котелком поднимался пар. Вот он — суп!!!
— Мяу! — подала голос Филька.
Троица резко обернулась.
— Нихуя се! Смотри, кошка! — всплеснул руками бородатый старик, кутавшийся в грязное пальто.
— Кисанька! Киса! Кис-кис! Иди сюда! — заулыбалась женщина. Спереди во рту у нее недоставало двух зубов.
— Кошка в дом — радость в дом! — помедлив, с каким-то гортанным акцентом проговорил узкоглазый темнокожий мужчина в телогрейке.
Филька осторожно подошла. Только тут она почувствовала, как воняет в помещении. Пахло мочой, слегка — калом, затхлостью, давно не стиранной одеждой и немытыми телами.
— Никак голодная, а? Кисанька! На запах курочки пришла? — женщина протянула к кошке грязноватую руку и почесала ее за ухом. Опять пахнуло вонью. Филька скривилась, дернулась, но стерпела — так хотелось есть.
— Хе-хе, — засмеялся мелким смешком старик. — Запах есть, только курочки-то нет. Одни куриные головы, хе-хе. Будешь? Или ты у нас аристократка? Смотрю, вроде ухоженная, небось одними вискасами привыкла питаться?
— Мяу! — отчаялась Филька. — Мяу!
— Рахимушка! Будь мил, подай вон ту баночку, я туды плесну киске супчику. — попросила бомжиха.
Рахим отошел к некоему подобию кухонного шкафа, сбитого из четырех досок. На его полках стояли пустые разнокалиберные консервные банки, заменявшие бомжам тарелки и кружки.
Древним, с отбитой эмалью половником женщина принялась разливать суп.
Спустя минуту сотрапезники, обжигаясь, яростно зачавкали, глотая бульон и вылавливая оттуда куриные головы.
Бомжиха налила добавки. Вторую порцию ели медленнее, отрыгиваясь и утирая выступивший пот.
— Вась-Вась! Дай-ка по цигарке! — попросила бомжиха.
Старик достал откуда-то из тряпок стограммовую жестяную баночку из-под растворимого кофе, снял с нее крышку и поставил на пол — типа угощайтесь!
Каждый протянул к баночке руку и вытащил оттуда по окурку. Собирать их на улицах входило в обязанности Вась-Вася и старик очень гордился тем, что знает самые "бычковые" места города.
— Ой, хорошо! Очень хорошо! — довольно помотал головой Рахим, выкурив три "сигареты". Он встал, сильно потянулся, так, что затрещали кости, и погладил себя по животу. — Все! Наелись? Пора идти, работа искать. Иначе что вечером пить-кушать будем?
— Эх, сейчас бы водочки! Грамм пятьдесят! — мечтательно проговорил старик.
— Э-э-э! — сказанное почему-то очень не понравилось Рахиму. — Водка хорошо, а где денги? Надо идти зарабатывать. Вставай, Вас-Вас! Пошли!
— Да я б тоже от беленькой не отказалась! — призналась бомжиха. — Ничего, вечером, дай Бог, выпьем! Если не водки, так бражки. Она, родимая, сегодня точно дойдет! — бомжиха с вожделением посмотрела на ряд банок и кастрюль слева от "кухонной полки". Брагу приготовляли из муки и сахара и обязательно запивали ею водку, чтобы вставляло покрепче.
Еще у бомжей имелось несколько старых ведер и две десятилитровые канистры, украденные Рахимом с какой-то автозаправки. Летом и осенью, когда появлялись ягоды и фрукты, троица делала из них вино.
— Ну все, пошли! — Рахим начинал сердиться.
— Ладно тебе, идем! — старик аккуратно закрыл крышечкой банку с "сигаретами", спрятал ее в тряпье, сунул в карман пальто другую такую баночку, пустую, и направился к двери.
