Андрей Белянин - Лана
И вот тогда на чёрном лике Махага-лы неожиданно прорезались пять чётких сияющих царапин, словно следы от женских ногтей. Потом ещё, и ещё, и ещё! Я вздрогнул от разъярённого рёва демона, который так и не успел поглотить эту искорку и плоть которого сейчас раздирали тёплые пальцы Ланы…
Зачем тебе всё это? Я ведь не просил многого. Всем известно, как наказывается неповиновение и как вознаграждается послушание. Человек не может устоять, получая всё. Абсолютно всё! Плата не будет высока. Плата за душу никогда не бывает высокой. Только поверь мне…
Я чувствовал всей кожей, что три свечи погасли, а четвёртая догорала
каким-то нервным, рваным огнём, дрожа от ураганных порывов ветра. Раны на лице демона медленно, но верно зарастали. Хриплое дыхание Ланы слышалось совсем близко, казалось, ей не хватает воздуха. Моё тело судорожно дергалось. Кисть правой руки ударилась обо что-то мягкое, и в этот миг погасла четвёртая свеча.
Смех, хохот и торжествующее гоготание Махагалы заглушило всё то, что ещё недавно было мною. Если я и помнил какие-то молитвы, то сейчас был не в состоянии произнести хотя бы слово. Мне отказывались повиноваться даже собственные мысли…
И вдруг последняя, пятая свеча неожиданно вспыхнула ослепительно-ярким светом! Я ощутил на губах вкус поцелуя и… вкус крови! Ведьмовской крови Ланы…
Будьте вы прокляты!
Это последнее, что успел сказать демон. Пятая свеча сжигала его дотла. Чёрная непроницаемая темнота исчезала урывками, как неравномерно горящая бумага, не оставляя после себя ни пепла, ни дыма, ни гари. Я чувствовал, как знакомые нежные пальцы вкладывают моё очищенное сердце обратно ко мне в грудь. Как сама собой закрывается рана, оставляя на коже лишь лёгкое ощущение зимнего озноба. Как её руки почти силой открывают мне глаза и она смотрит на меня, как на новорождённого младенца, вытирая кровь с разбитых моим кулаком губ.
— Знаешь, я никогда не говорила тебе этого раньше. И никогда не скажу потом. Просто хочу, чтобы знал — я люблю тебя…
Ночью они набросились на меня спящего и связали. Мои монгольские цэрики, чья верность господину вошла в поговорку, предали меня. Как предала вся дивизия!
Никто из азиатов не смел поднять против меня оружие, я всё так же являлся для них живым божеством, которое нельзя убить. Поэтому они лишь надёжно опутали меня верёвками и бросили одного в белой юрте главнокомандующего. Маленькие коренастые кони унесли их в разные стороны бескрайних степей, чтобы мой дух не знал, кого догонять и кому мстить.
Вместо одной смерти они даровали мне возможность умереть несколько раз. Что могло быть позорнее плена для потомка крестоносцев, чьи поколения веками геройски умирали в бою?! Я слышал волчий вой и понимал, что в любую минуту могу быть живьём растерзан серыми хищниками.
Потом взошло солнце, и нестерпимая жара сжигала меня, так же как мою душу сжигала нереализованная жажда мести. Кровавой мести всем! Предателям-казакам, изменникам-монголам, всей России и всей Халхе, так жестоко обманувшей меня, низвергнутого господина жизни и смерти!
Я едва не сходил с ума, я рычал как зверь, пытаясь дотянуться до спрятанного в кармане цианида, но верёвки были надёжными, а вязать узлы пастухи умели как никто. Я не помню, сколько часов пролежал обездвиженным, но точно знаю, что, когда у моей юрты раздался стук копыт и незнакомый человек в кожанке с красной звездой на папахе спросил, кто я, мой ответ был по-военному прям и честен:
— Барон Унгерн фон Штенберг, главнокомандующий Азиатской дивизией!
…До моего расстрела в Новониколаевске оставалось меньше месяца.
Я подолгу сижу в том же самом кафе. Официантки всё так же приносят сухое красное вино и сочувственно вздыхают у меня за спиной, думая, что я этого не вижу.
Звонков от Ланы нет уже месяц. Учитывая, что она ранее исчезала на два года, я понимаю, что это ещё не срок. Не знаю, насколько её кровь изменила мою сущность, но в тот момент это не было её или моё осознанное решение. Кто-то решил всё за нас.
Нет, серебряный крест не жжёт мне кожу, значит, моя сущность не изменилась так же необратимо, как её. Хотя, возможно, именно это и стало барьером между нами. Она старалась вырываться пореже. Словно опасалась чего-то, и больше себя, чем меня. Быть может, те слова, которые она мне сказала, напомнили ей, кому и за что она продала душу. А может, просто боялась, что одной моей души нам не хватит на двоих. Да? Нет?!
Я могу с уверенностью говорить лишь о том, что рано или поздно на моём телефоне вспыхнет её sms и на экране отразятся четыре буквы имени отправителя — Лана.
Я буду ждать. Ты знаешь это…
Часть вторая
SACRARIUM[1]
«Я вернулся».
«Рада тебе! Соскучилась жутко! Как сам?»
«Живой. Устал. Там было страшно. Когда тебе удобно встретиться?»
«Завтра свободна».
«Где?»
«Хотелось бы у меня, но… Пока не могу, фр-р-р…»
…Я знал, что увижу её вечером в кафе. Наш предварительный sms-диалог был по-прежнему краток, максимально выразителен и информативен. Причём не имело значения, сколько конкретно часов, дней или месяцев мы не были вместе. Лана могла прислать своё «дико соскучилась» и через двадцать минут после нашей последней встречи.
Собственно, и я мог бы признаться в том же самом даже через две минуты. Я не мог сказать, лучше или хуже стали наши отношения после той мрачной истории. Но они изменились, это точно. Уверен, что так же неуловимо изменилась и сама Лана. И не только внутренне…
Она сильно похудела, с головой ушла в работу, начала посещать какие-то частные курсы по вождению, стала много читать. Разумеется, она и раньше была весьма начитанным человеком: музыкальная школа, педагогичесий институт, кафедра филологии, свободное владение английским и иракским языками — какое-то время я реально комплексовал перед ней. А она передо мной, но по-другому…
— Не подходи так, сзади. Ты обнимаешь меня, а я вздрагиваю. Я кажусь тебе неласковой? Это из-за того, что… моя жизнь с мужчиной началась вот так… я до сих пор… мне страшно. Поцелуй меня…
Потом я стал чаще обращать внимание на её украшения. Серебра она не носила, никогда. Один раз я привёз ей в подарок очень красивый кулон зелёного янтаря на серебряной цепочке. Она честно надела его в кафе и не снимала весь вечер. Я снял его сам, когда воочию увидел краснеющую кожу под цепочкой — серебро жгло её. Там же за столиком я мягко целовал эти ожоги на груди и шее, прося прощения и хоть как-то сглаживая боль…
А вот тёмно-зелёный влтавин из Чехии, знаменитый камень пражских магов и алхимиков, в ажурной золотой оправе, она приняла радостно, как ребёнок. Долго вертела в пальцах, качала на ладони, к чему-то прислушивалась, прикрыв глаза и по-кошачьи облизывая губы.
— Подходит?
— Да. Это моё. Очень сильный камень. И оправа похожа на древнекельтский знак защиты, специально такую выбрал?
— Наверное, нет…
Я вспомнил маленький столик с бижутерией в центре Праги. Скромная, полная старушка, улыбаясь моему корявому чешскому с неистребимым польским акцентом, протянула мне на ладони три камня. Я взял один, подержал его на весу, посмотрел сквозь него на солнце — оно разбивалось на тысячи весёлых зелёных осколков, как блики на болотной воде, как мокрый лист простой кувшинки, как рыбья чешуя где-то на глубине мартовской проруби. Я почувствовал нежелание выпускать его из рук.
Два других были… иными. Я купил первый, и та улыбчивая чешка понимающе кивнула. Она так бережно положила влтавин в маленькую бумажную коробочку, словно он был и её любимым камнем или она знала, для кого я его беру. Такое тоже может быть. Чехия — мистическая страна…
— Ты выбрал правильно. — Лана потянулась через стол, нежно касаясь губами моей щеки. — Прости меня за этот подарок.
— За что простить? — не сразу понял я.
— За то, что я такая. Ты подсознательно даришь мне вещи, наделённые силой. Прости, что вынужден всегда защищать меня, каждый день, каждый миг разлуки. Ты не обязан. Но я благодарна тебе…
Место: Россия, г. Астрахань, село Селитренное.
Цель: Первая могила из Шести. Возможны ошибки в нумерации, но большинство специалистов отдела склоняются к мнению, что всё-таки Первая.
Согласование: имеются ВСЕ необходимые договорённости на любом уровне. Недоразумения исключены.
Задача: найти. Вскрыть. Вывезти и провести обряд Призывания.
Результат: непредсказуем.
Это была болезненная и странная любовь. Любовь, подразумевающая логику и трезвость с обеих сторон до того единственного момента, когда мы оставались один на один друг с другом. Тогда все барьеры рушились — и плотины, искусственно возводимые нами для ограничения и сдерживания страсти, сметало неудержимой мощью первого же поцелуя!
