Томас Диш - Эхо плоти моей
— Семнадцать, двадцать, двадцать четыре — число то и дело меняется. Что это даст вам? О, вы считаете себя таким возвышенным и утонченным, не так ли? Вы истинный джентльмен. Все чувствуют себя такими, пока они новички здесь, пока им не пришлось… не пришлось… есть своих…— голос Ива затих.
— Что вы говорите, майор?! Что вы здесь едите? Где вы добываете пищу?
Словно пародируя застенчивость, Ив опустил глаза и принялся рассматривать пуговицы на рубашке собеседника. Его лицо искривила загадочная улыбка, пронизанная легким презрением к человеку, захватившему его в плен. Если разобраться, это была типичная улыбка заключенного, который знает, насколько он, запертый и бессильный, возвышается над остальными людьми, отделенный от них своей виной.
С холодным ужасом Хэнзард осознал, на какой пище живут обитатели лагеря Джексон. С ужасом еще более безысходным оттого, что он с самого начала подсознательно знал это, догадывался с того самого момента, когда увидел кучу тел около передатчика. Ведь он совершенно верно оценил ситуацию
— все, чем питались Уорсоу и его банда, должно приходить к ним через передатчик.
Он знал это, но даже теперь отказывался этому верить.
— Так, значит, все люди, которые проходили через передатчик…
— Вы имеете в виду ниггеров? Вы ведь северянин, не так ли, капитан? Только северянин может называть кучку ниггеров людьми.
— Вы омерзительны! Вы здесь полностью разложились!
— Подождите, капитан. Подождите, пока проголодаетесь по-настоящему. Настанет день, когда вы будете мечтать о куске негритянского мяса. Вы презираете нас, но пройдет немного времени, и я посмотрю, что будет с вами. Все идет правильно. Именно Уорсоу понял, что все так и должно быть. У него было достаточно силы и прозорливости, чтобы сделать все, как надо. Благодаря ему мы прихватываем ниггеров и тех, кто их любит, прежде, чем они прихватят нас. Он спас наши жизни. Никто больше не был на это способен; только Уорсоу. Я не смог посмотреть фактам в лицо, а Уорсоу не побоялся и сделал это. Он…— полковник начал задыхаться, но все же закончил свою речь,— он… хороший человек.
— Я припоминаю, что то же самое вы сказали во время нашей последней встречи. Хэнзард поднялся.
— Куда вы собрались? — спросил Ив испуганно.— Вы ведь не скажете ему, что я вам рассказал? Мне не полагалось здесь быть… Я…
— Не беспокойтесь, Ив, с вашим хозяином у меня долгих разговоров не будет. Я ухожу, а вы оставайтесь здесь. Или, если хотите, идите в спальню и барахтайтесь в вашей грязи. Вы не можете заразить этих людей, так что ваше взглядоблудие не имеет никакого значения.
Хэнзард был уже в дверях, когда Ив окликнул его странно приглушенным голосом. Хэнзард оглянулся. Ив сидел на полу, зарыв лицо в руки.
— Капитан, я вас прошу! Пожалуйста! Сделайте это, сделайте, я вас умоляю. У меня самого не хватит сил, но вы-то можете. Ради бога, пожалуйста!..
— Вы хотите, чтобы я вас убил — не так ли, майор?
— Да,— прошептал Ив себе в ладони.— Да…
— Можете отправляться к черту, майор. Вам придется кончать с собой собственными силами.
Хэнзард вышел, не глядя на рыдающего полковника.
Первым делом Хэнзард направился туда, где спрятал рюкзак Ива. Он вытащил его из тротуара, расстегнул и при свете уличного фонаря рассмотрел его содержимое. В рюкзаке лежали обгрызенные и слегка припахивающие падалью кости. Хэнзард засунул останки в грунт, протолкнув их поглубже. На самом дне рюкзака лежал пистолет сорок пятого калибра и патроны, завернутые в пластиковую накидку. Оружие Хэнзард взял себе.
Солнце уже село, наступило подходящее время, чтобы пробраться к резервуару и наполнить флягу водой. Но едва Хэнзард двинулся в путь, ноги его подкосились и ему пришлось сесть. Хэнзард вставил обойму в пистолет. Он делал это не глядя, но знал, что руки у него тоже дрожат.
Хэнзарду было страшно. Он не боялся, что солдаты из лагеря Джексон убьют его. Он был уверен, что избежит этой опасности. Но он боялся, что сам прикончит кого-нибудь из них — когда достаточно проголодается. А потом? Насколько низко может пасть человек? Надо было спросить об этом Ива, пока была возможность.
Глава 6
Эпизод с маленьким мальчиком
Известно, что некоторое время сон и пища могут заменять друг друга. Поэтому Хэнзард прекратил бесцельные прогулки и устроился жить на вирджинском берегу, поближе к источнику воды.
Немалой проблемой оставался вопрос: где именно будет его обиталище? Сидеть в темноте в пустых комнатах не хотелось, но после встречи с полковником Ивом мысль о вмешательстве в частную жизнь реальных людей внушала ему непреодолимое отвращение. С другой стороны, высоко ценя собственную приватность, Хэнзард не хотел жить в местах, напоминающих проходные дворы. Удачным компромиссом оказалась Арлингтонская публичная библиотека. Открыта библиотека была по вечерам, так что Хэнзарду не пришлось бы проводить время после заката в темноте. Немногочисленные читатели вели себя спокойно. Даже тишина призрачного мира, столь изматывающая в других местах, казалась здесь естественной.
Спальню Хэнзард устроил в подвале среди штабелей книг, а когда ему становилось невмоготу притворяться перед самим собой спящим, он мог подняться наверх и через чужие плечи читать куски и отрывки разнообразнейших текстов, которые посылало ему провидение. Он изучал “Прощай, оружие!” и “Свет в августе” в кратких пересказах для колледжа, просматривал и другие Великие Старые Романы, обязательные для чтения студентами арлингтонских учебных заведений. Иной раз ему попадались спряжения глаголов языка банту, микрофильмы “Вашингтон пост” за прошлые годы, брошюры с советами о том, как стать мужественным, как сделать свои руки крепкими или как уходить в отставку, или, наконец, как в нынешних условиях выращивать картофель.
Среди прочей ерунды прочитал он и несколько изящных историй из жизни Кристофера Робина и Винни-Пуха…
Конечно, идти в детскую читальню и заглядывать в книгу Милна было ошибкой. С этой минуты его сердцем завладел соблазн, с которым прежде Хэнзард находил силы бороться. Дело в том, что его жена и сын тоже жили под этим куполом. Для того, чтобы навестить их, ему надо было всего лишь сесть на автобус, идущий в район С-Ш.
После развода бывшей жене Хэнзарда пришлось жить на его жалкие алименты. Прежняя квартира была ей уже не по карману, поэтому она перебралась в район, построенный по инициативе Сарджента Шрайвера и известный как “район С-Ш”. В начале семидесятых это была образцовая новостройка, а теперь — самая почтенная из городских трущоб. Там не было людей по-настоящему бедных, которые ютились в пригородах, вдыхая ядовитый воздух, окружающий мегалополис, но и сколько-нибудь состоятельные граждане тоже избегали селиться в этом районе.
Хэнзард виделся со своим сыном, которому уже исполнилось восемь лет, один уик-энд в месяц. Эти встречи не приносили радости — со времени развода отношения с сыном были натянутыми — поэтому Хэнзард предпочитал представлять себе Натана-младшего беззаботным, золотоволосым четырехлетним мальчиком, серьезно и внимательно слушающим рассказы о приключениях Винни-Пуха. Теперешний Натан-младший был в глазах отца чем-то вроде узурпатора с крайне сомнительными претензиями на титул настоящего сына и на привязанность Хэнзарда. Умом Хэнзард понимал несправедливость подобных чувств и старался исправить ее хорошим отношением к неожиданно выросшему сыну, но сердце не слушало никаких доводов и продолжало твердить свое.
Видя перед собой пример полковника Ива, Хэнзард мог бы сообразить, чем кончаются подобные прогулки, и не поддаваться соблазну.
“Я только навещу их,— твердил он себе.— Я не буду смотреть ни на что такое, что они хотели бы скрыть от меня”.
И все же софизмы, которыми он пытался успокоить свою совесть, были настолько непрочны, что к тому времени, как автобус остановился возле памятника Вашингтону, Хэнзард передумал и вышел из автобуса.
Он шел по берегу спокойного пруда, споря на ходу сам с собой. Он уже настолько привык к своему новому состоянию, что не увертывался от нависающих ветвей вишен, а проходил сквозь них, не обращая на это никакого внимания.
Закравшийся в сердце соблазн продолжал искушать его, нашептывая: “Ты зайдешь и глянешь на сына. Это случится один лишь раз…” У Хэнзарда было достаточно здравого смысла, чтобы не поверить этим нашептываниям. Он знал, что если допустит первый раз, то потом будет и второй, и третий… Любопытство невозможно насытить.
“Любопытство? — вступал в спор искуситель.— А если кроме любопытства тобой движет еще и любовь?”
“Любви нужна взаимность,— отвечала совесть.— Какое отношение к любви может иметь призрак вроде меня? Кроме того, и это самое главное — наша любовь давно умерла”.