Андрей Столяров - Изгнание беса (сборник)
Это было уже более чем принципиальное ограничение. Мнение Бусано Хинара о случайном сочетании фактов: падения авиетки – так была обнаружена Зона Информации, и последующего развертывания апокалипсиса, не снискало поддержки. Скорее уж можно было согласиться с гипотезой Артура Пенно, который усматривал здесь защитную реакцию “гостя” на катастрофическое воздействие. В контакте с Оракулом, как в Контакте с иным разумом вообще, важна в первую очередь форма, ибо она, в отличие от содержания, воспринимается непосредственно. Гибель самолета с двумя пассажирами представляла собой акт недвусмысленного уничтожения. Форма ответа, последовавшая за этим, была адекватной. Наше счастье, что Оракул избрал сравнительно мягкую “метафорическую” сценографию, а не Хиросиму, например, и не европейскую чуму тринадцатого века.
Данная интерпретация катаклизма была ценна, помимо упрощения смысла, еще и тем, что часть вины, пусть чисто формально, перекладывалась на Землю. Принесенные жертвы имели таким образом хотя бы видимость оправдания. Факт, по крайней мере в глазах политиков, очень весомый. К сожалению, отсюда с неизбежностью вытекало, что реализация планов типа “Предела разума” повлечет за собой, скорее всего, полное уничтожение человечества. Однако эту “темную” сторону перспективы предпочитали не обсуждать вообще.
Дневник Осборна в его восстановленном виде гласил: “…Книга синего бархата – с семью печатями… Печати багровые, кажется, из запекшейся крови… Кто достоин открыть сию книгу и снять печати ее?.. Человек в текучих одеждах, от них – сияние… Ангел, как будто заколотый, семь рогов у него и семь ярких очей… Кланяются ему старцы… Животные падают на колени и трепещут крыльями… Боже мой!.. Четыре громоподобных всадника выезжают на площадь!.. Я их отлично вижу – за разрушенным зданием универмага… Мое имя – Осборн… Боже всемогущий, сохрани и помилуй меня!.. У коней ребра, как обручи на железных бочках… Мосластые ноги… Плавится и дымится булыжник… Ужасный грохот копыт… Скелеты в седлах, безглазые, оскаленные черепа… Конь белый – всадник с серебряным луком, конь рыжий – всадник с мечом, блистающим, будто смерть, конь вороной – всадник с пляшущими в руке весами, конь бледный – всадник с косой, перекинутой через плечо… Имя его нельзя произносить человеку… Кажется разламывает еще две печати… Ад идет по земле… Трудно писать, трясутся стены, потолок, даже сам воздух… Сыплется штукатурка, трещины, дом, видимо, скоро обрушится… Сумерки, будто на солнце накинули шерстяной плед… Еле просвечивают сквозь него ворсяные пятна и полосы… Луна, как короста, и от нее – свет серый, загробный… Доколе Владыка, святой и истинный, не судишь живущим на земле за невинную кровь?… Страшная, пустая, безжизненная Вселенная… Конец Света – неужели всё, как было предсказано?.. Боже мой!.. Край неба загибается, озаренный как бы тусклой свечой… Оно сворачивается, точно бумажное, скатывается за горизонт… Невыносимо трясутся стены, прыгает карандаш… Это, наверное, последние завершающие минуты мира… Мое имя – Осборн… Бронингем, четырнадцать – двадцать четыре… Сегодня истек тринадцатый день Конца Света… Всякая гора и всякий остров сдвинуты с мест своих… Цокот копыт… Странно, как я это все вижу во мраке… Седьмая печать… Безмолвие… Отравленная пустыня… Видимо, единственный человек из плоти и крови… Мое имя – Осборн… Темнота… Смерть… Крушение… Камни, падите на меня и сокройте меня от лица Сидящего на престоле… Ибо пришел великий день гнева его; и кто устоит?..”
Этот чрезвычайно насыщенный и, пожалуй, самый подробный из имеющихся документ (если, разумеется, не считать по научному обстоятельных, однако скучноватых “записей Брюса”), был обнаружен в запаянной коробке из-под сигар при расчистке завалов центрального квартала в Бронингеме. Сам Осборн, служащий местного банка, вне всяких сомнений погиб. Фотокопии дневника странным образом попали к журналистам и были опубликованы. Что, естественно, породило необычайную вспышку религиозного исступления. Спор об истинной сути апокалипсиса смутил умы. “Если не Он, то кто?” – громогласно вопросил с кафедры городского собора епископ Пьяченцы. За что сразу же был лишен не только обширной епархии, но и права богослужения. Церковь, видимо, не желала ничем связывать себя в данном вопросе. Иерархи, всячески избегая прессы, медлили и колебались. Поговаривали о созыве Вселенского собора христианских конфессий. Научный Комитет железной рукой отвергал любые теологические построения. Еще можно было бы со скрипом и мучениями принять точку зрения Карло Альцони, профессора богословия в Панте, состоящую в том, что нынешнее появление Оракула есть уже, по крайней мере, второе в истории человечества, память же о первом таком пришествии сохранил для нас Новый завет – это было не то чтобы истинно, это в конце концов не размывало основы, – но ведь даже в идейно выдержанной среде Научного Комитета то и дело возникали попытки настоящих культурологических экзогез, правда, тщательно отстраненных и упакованных в треск узкоспециальной терминологии. Например: Земля и Оракул, взятые по отдельности, не представляют собой объективированных “сущностей бытия”. Реальные отношения между ними есть отношения между вечностью и моментом. Само человечество продуцируется Оракулом из “абсолюта” в мир “быстрых жизненных форм” и всем ходом своей истории участвует в исполнении плана, лежащего за пределами воображения. Никакой диалог между ними не осуществим даже в принципе. Любопытный образчик создания Вседержителя под личиной воздействующего на нас феномена неизвестной культуры.
Концепция традиционного Бога не выдерживала никакой критики. Апокалипсис, как зафиксировала Комиссия, продолжался в земном исчислении не больше семидесяти часов и охватывал собой крайне незначительную территорию, то есть, был весьма ограничен во времени и пространстве. Правда, непосредственно в центре событий длительность его существенно возрастала: “Дневник Осборна”, например, насчитывает в общем итоге почти три недели, а строго последовательный “протокол” педантичного Брюса – целых тридцать суток сюжетно разворачивающихся событий. Плотность времени таким образом имела ясно выраженный градиент, но проблема хроноклазма, с какой бы стороны ее ни исследовать, вполне поддавалась решению в рамках обычных для современной науки физических средств и не требовала объяснений с привлечением Бога или неких потусторонних аллюзий. Тем более, что сразу же были высказаны и крайние точки зрения. Апокалипсиса не было вообще, заявили Антонов и Бельц в интервью одному из парижских еженедельников. Оракул действительно “сбросил” громадный по масштабам многослойный информационный пакет, но – чрезмерный для человека и предназначенный исключительно коллективному разуму. Содержание “мессиджа” не имеет аналогий в культуре Земли; смысловые связки распались, информация поэтому была воспринята искаженно. Насильственно объединенное, хаотическое сознание граждан Бронингема обратилось, как и следовало ожидать, к знакомым зрительным формам. Поток овеществленных ассоциаций хлынул в единое русло. Апокалипсис – дело случая, мы видим вовсе не то, что нам пытаются показать. Катастрофа, если уж называть ее именно так, потому и текла вне “чистого” времени, что оставалась сугубо психологической. За пределами собственно восприятия ее просто нет. “Протоколы Брюса” не убеждают, это лишь отражение личности, и ничего более.
Основания для подобных заявлений, конечно, имелись. Станции сейсмического контроля даже в непосредственной близости от Бронингема не зафиксировали в течение апокалипсиса хоть сколько-нибудь существенной активности земной коры, и метеослужба, чьи сводки, разумеется, были также досконально изучены, не отметила в данный период значительных атмосферных явлений. Сомнения Антонова и Бельца, таким образом, были подкреплены. Однако семь чаш гнева божьего пролились на землю… “И сделались град и огонь, смешанные с гноем и кровью, и третья часть деревьев сгорела, и вся трава, зеленая бывше, сгорела тоже, и гора, пылающая огнем, низверглась в море, и третья часть моря сделалась кровью, как бы от мертвеца, и все одушевленное умерло в море, и поражена была третья часть солнца, и третья часть луны, и третья часть звезд, так что затмилась третья их часть, и третья часть дня не светла была, так же, как и третья часть ночи”…
Лаборатория Брюса располагалась на самой окраине города. Градины синего цвета били, как пули, глубоко уходя под почву. Двое лаборантов погибли тут же, замешкавшись на открытом месте. Остальные, по распоряжению Брюса, надели освинцованные костюмы радиационной защиты. Это, по-видимому, спасло им жизнь, когда загорелся воздух. В подвалах здания обнаружились небольшие запасы продуктов. В мастерской авторемонтной стоянки нашелся движок средней мощности. Удалось даже подключить кое-какую аппаратуру. На магнитной пленке, частично сохранившейся и позже тщательно восстановленной, среди гула, тресков и скрежетов, которые и сами по себе вызвали интерес, можно было разобрать далекий как бы плывущий над миром голос: “Горе, горе, горе живущим на земле!..” Эта запись, естественно, породила ожесточенные споры и обвинения в фальсификации. Гектор Лаймон, накрывшись металлическим кожухом, собрал некоторые скудные образцы. Градины обладали потрясающей теплоемкостью и буквально прожигали стенки титановых тиглей. Сохранить их до прихода спасателей, к сожалению, не удалось. Первая неделя заточения прошла, тем не менее, сравнительно благополучно. Группа даже несколько увеличилась за счет жителей ближайших кварталов. Отремонтировали машину и совершили небольшую вылазку в город. Брюс наладил радиостанцию и посадил одного из техников следить за эфиром. Он, по-видимому, сразу же сориентировался в обстановке: записи в “протоколе” с самого начала велись четко и чрезвычайно подробно. Теперь можно было, вероятно, на что-то надеяться. Но в понедельник, к исходу дня, вострубили ангелы, имеющие семь труб… “И упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде – Полынь: третья часть вод сделалась горькой полынью”… Положение группы после этого ощутимо ухудшилось. Скончался Бингсби, неосторожно набравший воды из верхнего резервуара. Еще трое сотрудников получили тяжелые отравления. Дистилляцию в требующихся объемах наладили с громадным трудом. Некоторые исследования все-таки были продолжены. Пробы “полынной воды” были запаяны в колбы из пероксного стекла. Позже анализ обнаружил в них так называемую “росу Вельзевула”, чрезвычайно загадочную, но все же реально существующую субстанцию, что, естественно, нанесло серьезный удар по психологическим версиям апокалипсиса. Наибольший интерес в “протоколах” представляет, конечно, не слишком обширное упоминание о “запечатленных”, то есть, описание тех, кто, если верить источникам, был предназначен спастись. Кстати, именно эта часть текста почему-то никем не оспаривалась. Брюс, во всяком случае, наблюдал “запечатленного” сам: голый, перепачканный глиняными потеками человек неторопливо шествовал через двор, ступая прямо по лужам пылающего мазута, и на лбу его бледной фосфорической зеленью горел некий вензель. Он не отозвался на оклики и пропал в смертельном дыму. Пленка, на которой его зафиксировали, оказалась засвеченной. Воспроизвести “вензель” по памяти также не удалось. Согласно собственно “Апокалипсису”, таких “спасенных” должно было быть ровно сто сорок четыре тысячи. Цифра, по сравнению с населением Бронингема, конечно, явно завышенная. Однако уже после трагического завершения данных событий ходили упорные слухи об исцелениях якобы сразу от всех болезней, о “сподобившихся”, то есть узревших Истинное Откровение, и о неких “странниках благодати”, якобы не горящих в огне и не тонущих в водах. Всплывали весьма конкретные имена. Операция “Иоанн” получила новую фазу развития. После длительных споров возобладало мнение Олласа Хертвига, что Оракул путем апокалипсиса пытается выделить необходимых посредников, то есть, таких людей (или, может быть, выражаясь точнее, существ), которые по своим психофизиологическим характеристикам были бы способны к восприятию нетрадиционной семантики. Практические решения последовали незамедлительно. Появилась вызвавшая множество нареканий “Булла о карантине”. Беженцы были изолированы, впрочем достаточно комфортабельно. С каждым, причастных к событиям в Бронингеме, работали одновременно два-три аналитика. По слухам, применялся гипноз и мягкие галлюциногены. Это, в свою очередь, привело к скандальным разоблачениям в прессе. Колоссальные объемы информации ушли в частные руки. Все безрезультатно – легенды иссякли, критерии оказались ложными. К сожалению, никто не общался с “запечатленными” непосредственно, и поэтому мы не знаем, чем они в действительности отличаются от других людей.
