Андрей Столяров - Изгнание беса (сборник)
– Два года назад…
– Что-нибудь серьезное?
– Нет, просто вшили искусственный клапан… Старый-то, знаете, чуть-чуть подтравливал…
– Вот что, – решительно сказал я. – Оставайтесь здесь, я скоро вернусь. Ничего не бойтесь, я приду с людьми, и тогда мы вас заберем. Главное, что бы ни происходило, не уходите отсюда. Мы вас обязательно заберем, я вам клянусь…
Хермлин усиленно кивал после каждого слова.
– Вам совершенно не обязательно возвращаться, – сказал он.
– За кого вы меня принимаете?
– К сожалению, за человека… Ради бога, простите! Старческое слабоумие…
Спорить и доказывать что-либо не имело смысла. Я махнул им рукой и побежал, чувствуя усиливающуюся резь в боку. У меня совсем не было сил, но я все-таки побежал. Водак нас не оставит. Он, скорее всего, уже навел порядок среди своих. Чтобы помочь, требуются еще два человека. Он же с Катариной знаком, они танцевали вместе на День независимости. Я еще тогда, как дурак, приревновал их обоих. Я оглядывался и видел сейф с приткнувшимися на нем человеческими фигурами. Катарина то и дело подныривала, будучи, видимо, не в состоянии держать спину, а похожий на кузнечика Хермлин хватал ее за плечи и не давал повалиться. Сердце у меня конвульсировало где-то под самым горлом, пот пощипывал веки, а горло свистело, будто продырявившийся насос. Хорошо, что здесь было действительно недалеко. Всего метров четыреста, практически рядом. Я найду Водака, и он даст мне людей. Все у нас будет отлично. Только – быстро, и чтобы выбраться из сектора поражения. Из того, который выделен на штабных картах ярко-малиновым цветом. И хотелось бы, разумеется, до того, как полетит железная саранча. С саранчой нам тоже сталкиваться ни к чему. Я свернул, и еще раз свернул, и выбежал наконец на главную улицу.
И остановился как вкопанный. Порядок там был, разумеется, наведен.
Однако вовсе не Водаком.
Офицер в черном мундире и сияющих лаковых сапогах, взмахивая перчаткой, выкаркивал отрывистые команды. Потные сосредоточенные солдаты сгоняли всех, выстраивая в колонну по четверо. Быстро оцепили ее с двух сторон – рукава засучены, пыльные мослатые “шмайссеры” – наизготовку. Серые, с прочернью на спине овчарки, натягивали поводки. Уши – торчком, острые волчьи пасти – оскалены. В ближнем краю шеренги я различил долговязого Клейста. Он, как на прогулке, курил, выпыхивая перед собой светлый дым. Точно все происходящее здесь его никоим образом не касалось. Торопящийся вдоль колонны солдат задержался и сильно ткнул его кулаком в зубы. Сигарета вылетела; Клейст с пугающим безразличием потрогал разбитый рот. Он, по-моему, все равно скривил губы в усмешке. На одеревеневших ногах я попятился – обратно, за угол. Сердце, оторвавшись от горла, ухнуло куда-то вниз. Слава богу, что я не притащил сюда Катарину. Вдруг один из солдат обернулся ко мне и навел автомат. Я прирос, уже заранее ощущая себя покойником. А офицер, который тоже посмотрел в мою сторону, поднял лайковую перчатку и лениво, будто не человеку, а псу, указал на место в колонне.
Итак – Бронингем, сентябрь, осень земных безумств. Отверзлось небо, и сухим дождем прошелестели над землей звезды. Потек с высоты горький запах. Шевельнулся во вселенском просторе необъятный гром. Пали ниц птицы. Магическим, тонким светом оделся гибнущий город. Померкли сердца человеческие. Выше небес вздулся бледный пузырь огня. Сценарий Армагеддона – как его в то время осуществил Оракул, практически совпадал с соответствующими местами известного описания. Треснула земная твердь. Колыхнулись воды. Сияющий престол господа повис над миром. Очевидцы потом утверждали, что он был похож на золотой сундук гигантских размеров. Сверкал и переливался, усыпанный по граням бриллиантами.. Двадцать четыре старца в белых одеждах преклоняли колена. Двадцать четыре отрока держали над ними сияющие опахала. Аналогия, если следовать каноническому сказанию, более чем поразительная. Радуга вокруг престола, подобная изумруду. Стеклянное море, как бы из хрусталя, и семь светильников, кои суть семь духов Божиих. На престоле же восседал Некто, по-видимому, недоступный воображению… Человеческое ухо, покрытое живыми, шевелящимися волосами… Глаз, растекшийся студнем в треть небосклона… Палец с янтарным ногтем… Гладкая коричневая щека во влажных порах… Фоторобот этого Некто даже в самых общих чертах смонтировать не удалось. Срабатывало, вероятно, запредельное торможение, лимит восприятия. Четыре животных пребывали от него ошую и одесную. “И первое животное было подобно льву, и второе животное подобно тельцу, и третье животное имело лицо, как человек, и четвертое животное подобно орлу летящему. И каждое имело по шести крыл вокруг, а внутри они исполнены очей горячих; и ни днем ни ночью не имеют покоя, взывая: свят, свят, свят, Господь Бог Вседержитель, Который был, есть и грядет”… (Подробное описание так называемого “служения” см. в “Дневнике Осборна”). Старцы снимали золотые венцы и клали их перед престолом.
Совпадение сценария и канонического изложения однозначно наводило на мысль о существовании экспозиции. Образ человека из Патмоса, естественно, завладел умами. Значение Богослова было понято сразу же и на самом высоком уровне. Библейский пророк – трансформация реальной личности или молекулярная кукла, созданная Оракулом; Голем, Франкенштейн, автомат, муляж, чучело с искрой сознания… Не все ли равно: операция “Иоанн” была развернута в грандиозных масштабах. Особую роль тут сыграло вынырнувшее, точно из небытия, письмо Брюса. Его доставили беженцы, хлынувшие в соседний район, который уже закипал черными слухами. Голодные, в рубищах и опорках за неимением нормальных одежд, похожие больше не на людей, а на призраков, скитающихся после смерти, они затопили ближайшие крохотные городки, принеся с собой страх и панику, примерно часа через четыре после того, как воинская спецкоманда, посланная в сторону Бронингема для сбора сведений, вошла в центр апокалипсиса и растворилась в нем. Кстати, именно тогда обнаружились первые признаки хроноклазма: беженцы упорно твердили, что находятся в пути уже много суток, а сам апокалипсис начался чуть ли не месяц назад. Оборванец с гноящимися глазами, обмотанный заскорузлыми тряпками, будто дряблый мертвец, возник у белоколонного здания местного муниципалитета, где среди панического верещания телефонов, хрипа электронной связи и взаимоисключающих телеграмм, осажденная прессой, политиками и просто встревоженными обывателями, Чрезвычайная Комиссия по Контакту, созданная Советом Европы всего сутки назад, крутясь, как щепка в стремнине, напрягала все свои пока еще слабые силы, пытаясь взять контроль над лавиной событий, – молча прошел мимо оторопевшей охраны в комнату председателя, вытащил из гнилых лохмотьев засаленный, грязный, порванный по краю конверт с надписью печатными буквами: “Секретно. В личные руки”, и, по-прежнему ни слова не говоря, положил его на стол перед ошеломленным Грюнфельдом. Вероятно, это был Бернард Каллем, физик-спектрометрист, заместитель Брюса по лаборатории; в Бронингеме у него, как установили впоследствии, погибла семья, и он сам потом также бесследно исчез, сгинул в водовороте тех дней, как тысячи других граждан. Письмо было написано неразборчивым карандашом на обойной бумаге и датировано тремя днями вперед – еще один признак странного хроноклазма. Сухой стиль его произвел на Комиссию громадное впечатление. Брюс, по существу, первый твердо и без обиняков заявил, что происходящие здесь события есть апокалипсис, и, не утруждая себя оговорками, принятыми в научной среде, напрямую связал его с деятельностью Оракула. – Ищите посредника, – писал он, развертывая план дальнейших исследований. – Ищите того, кто знает. Ищите Иоанна Богослова из Патмоса… – Дело таким образом было сделано. Тройные карантинно-пропускные заставы перекрыли район. Уже первые беженцы, вопреки протестам врачей, были прокручены через полиграф. Началась охота за прорицателями, которые, как чертики на пружинах, выскакивали по всему городу. Это напоминало знаменитую “Бойню пророков”, только в организованном варианте. – Мы по-прежнему не готовы, – мрачно и спокойно, блестя северными глазами, говорил Амальд Грюнфельд на экстренном заседании Совета Безопасности. – И я просто не представляю, что мы сможем быть готовы когда-нибудь при существующем положении дел… – Дискуссия, вынесенная тогда же на Ассамблею, имела, тем не менее, один непредсказуемый результат. Был установлен обсуждаемый уже много лет “Предел разума” (во всяком случае так его предпочитали официально именовать), то есть, тот максимальный объем продуцируемых Оракулом изменений, который Земля могла допустить. Превышение этого уровня означало угрозу существованию, следовал, согласно решению Ассамблеи, так называемый “поворот ключа”, нанесение удара всеми имеющимися военными средствами, контакт с Оракулом прекращался, дверь захлопывалась.
