Анастасия Баталова - Исполнитель желаний (СИ)

''Мне пора.'' — произнесла она мысленно Кире, встретив её испуганный взгляд.

Аль-Мара встала с постели, и Кирочка увидела на её мятой футболке сбоку на уровне груди свежее пятно от крови. Сняв на ходу футболку, Аль-Мара бросила её на пол. Кирочка, пронзенная ужасом, уперлась зрением в молодые, только что открывшиеся русалочьи жабры; они были еще не разработанные, слипшиеся, синюшные. Лихорадочно вздуваясь, они источали кровавую пену и слизь.

Аль-Мара накинула плащ. Кирочка догадалась, что она направляется к заливу.

15

Заходящее солнце мазало воду оранжевым, малиновым, алым. Почти затонув, оно оставило лишь широкую размытую полосу на границе неба и моря. Силуэт гостиницы «Прибрежная» был чёрен.

Кирочка медленно спустилась вслед за Аль-Марой по лестнице на каменную площадку. По ней с тихим шорохом катились волны. Над набережной носились, протяжно вопя, толстые городские чайки.

Кирочка с напряженным ожиданием смотрела в спину девушки, подошедшей так близко к краю площадки. Чужой девушки. Медные волосы Аль-Мары трепал ветер, она стояла у самой воды, и приходящие волны окатывали её босые ступни.

''Что же ты стоишь? — думала Кирочка, — Что же ты мучаешь меня? Иди же! Уходи поскорее, уходи в свое дурацкое, дерьмовое море, боже, как я ненавижу его, как я буду ненавидеть теперь эту набережную…Боже мой…'' Кирочка чувствовала, что плачет. Удержаться было невозможно. Одна за одной скатывались слезинки по щекам, быстро, как капли дождя по автомобильному стеклу.

Аль-Мара, наверное, услышала её мысли. А, может быть, просто решила поторопиться. Она скинула плащ, и, отбросив его назад, села на край каменной площадки, опустив ноги в воду. Кирочка стояла, боясь пошевелиться.

— Прощай… — прошептала она одними губами, — Прощай, — повторила она чуть громче и, непонятно зачем, безнадежно и лихорадочно подалась вперед, — Прощай! — завопила она во весь голос, простирая к огромному бесчувственному морю дрожащие руки.

Аль-Мара обернулась. Глаза её были спокойные и совершенно пустые. Рыбьи глаза.

— Она уже не помнит тебя, — тихо произнес за Кирочкиной спиной голос Крайста. — Не рви душу. Идем.

У Кирочки не осталось сил сопротивляться. Крайст взял её за руку и повел по каменной лестнице наверх, на набережную. На последней ступеньке она обернулась.

Аль-Мара всё ещё сидела на краю каменной площадки и смотрела на Город, впитывая, вбирая в себя его черные вечерние контуры, точно хотела забрать их с собой на морское дно. А потом, в последний раз обведя взглядом набережную, молодая русалка вдруг повернулась и, плавно, без единого всплеска, соскользнув воду, скрылась в её темной, безвозвратно глотающей толще.

Кирочка стирала пальцами слезы из-под покрасневших глаз, крепилась как могла, чтобы не реветь в голос, хлюпала носом, как ребёнок, чем вызывала у Билла небывалое умиление. Он провел ладонью по её плечу. Почувствовав это ободряющее прикосновение открытой кожей — на ней была маечка без рукавов — Кирочка встрепенулась.

— Откуда ты здесь? — спросила она, всхлипнув.

Крайст загадочно улыбнулся, сделал движение глазами, и взгляд его стал вдруг пустым и отрешенным.

— Это злая шутка, — сказала Кирочка, приходя в себя и начиная сердиться, — не пугай меня. Ты не умеешь читать мысли.

— И слава богу! — рассмеялся Крайст. Оставалось только догадываться, что за мысль мелькнула в его озорных ярких синих глазах.

Они шли по набережной бок о бок и молчали. Поднялся небольшой ветерок, чайки кричали пронзительно и как будто безнадёжно, так низко пролетая над гладкими буграми волн, что, казалось, ещё чуть-чуть и какая-нибудь из них коснётся воды гладким белым животом.

— Знаешь, почему тебе так больно? — спросил вдруг Крайст.

Кирочка взглянула на него с укоризной, ей не хотелось ворошить пережитое; слишком свежо оно было, словно большая рана, на поверхности которой кровь начала только сворачиваться, застывая мягким алым желе.

— Каждый из нас награждён собственным одиночеством, и никто другой не способен его нарушить, — сказал Билл, — а ты всегда стремилась нарушить чьё-нибудь одиночество. Либо не касаться вовсе, либо слиться в одно… Так нельзя, Кира. Вот, например, Нетта, твоя подруга, о которой ты много рассказывала… Она ведь тебя на самом деле не предавала никогда, — Крайст улыбнулся покровительственно и грустно, — тебе просто казалось, что она тебя предаёт, и казалось тебе так только потому, что она, Нетта, не принадлежала тебе всецело, ты хотела, признайся в этом хотя бы себе самой, чтобы из всех девочек в мире она дружила только с тобой, ты хотела стать её частью, врасти в неё, ты претендовала на её великое одиночество… Запомни, чужая душа никогда не будет принадлежать тебе. И сейчас ты стадаешь не оттого, что Аль-Мара в море, а от того, что она не твоя. Поверь, ей хорошо там. И она имеет на это право, Кира. Она имеет право быть счастливой без тебя…

Кирочке показалось, что Крайст опять сказал ей гадость, она отвернулась и прикусила губу.

— Покури, — сказал Билл, — протягивая ей на ладони открытую пачку, — и не дуйся на меня. Это бесполезно. Я всегда говорю то, что думаю, и совершенно не способен раскаиваться в своих словах.

В очередной раз Кирочка удивилась, как хорошо понимает её этот вечно ёрничающий и с виду совершенно бездушный тип; взяв сигарету, она передумала обижаться на него.

16

Кирочка никогда ещё не бывала на Секретном Заводе, и это чудовищное нагромождение металла и бетона произвело на неё какое-то тревожное, гнетущее впечатление. Слишком долго пришлось идти по узким, тускло и жёлто освещенным коридорам над громыхающими и утробно гудящими цехами к выходу на маленькую смотровую площадку. Но когда, наконец, цель была достигнута, всё изменилось.

Над кирпичными постройками, грязными дорогами, тесно стоящими ангарами и полосатыми трубами клубился небывало яркий закат. Словно диковинная жар-птица пролетела по краю неба обронив несколько пышных перьев: нежно-розовое, золотое, алое…

Кирочка остановилась, положив руки на металлическое заграждение.

— Как красиво, — проговорила она шёпотом, думая, что никто её не услышит.

— А вы, как я посмотрю, опять ревели, лейтенант Лунь? — в манере доброго дедушки спросил генерал, неслышно приблизившись и озабоченно заглянув в Кирочкино покрасневшее, опухшее от слез лицо, — что же это такое? Всякий раз, как мы с вами встречаемся с глазу на глаз, вы нюни распускаете. Плакса вы, лейтенант, нехорошо, — генерал внушал всё это Кирочке точно маленькой, комично назидательным тоном, а в конце так задорно рассмеялся, что остаться в плохом настроении после этого было бы просто немыслимо.

— Простите меня, — сказала Кирочка, поднимая на него свои огромные антрацитовые глаза с трогательно слипшимися ресницами, — я должна во всем признаться вам; я сама виновата в этих слезах, генерал; ведь если бы я не нарушила Кодекс и не привыкла бы к лейтенанту Бланш, трагически… — она замялась, — покинувшей нас, то мне не было бы сейчас так плохо…

Кирочка почувствовала, что её глаза снова наполняются слезами и остановилась. В памяти настырно воскресало неприятно холодящее впечатление о чешуе, жабрах, беспамятстве и уходе в море самого близкого ей человека…

— Кап…кап. кап… — сказал генерал, — меняю слезинки на звёздочки, — Кап. Кап…

— Да что вы, генерал, — воскликнул Крайст, — она вам сейчас на полковника тут наревёт!

Кирочка медленно повернула голову и нерешительно, осторожно улыбнулась. Точно человек, не умеющий кататься на коньках, у которого получилось проехать несколько метров и не упасть…

— Вот и славно, — генерал Росс положил свою большую тёплую руку на Кирино плечо, — я не разочарован в вас, вы прекрасно служите… А что касается Кодекса, то его нарушают все. Так или иначе. Не нарушать его возможно разве только если совсем не иметь сердца… И смысл Кодекса не в том, чтобы ни разу его не нарушить, а только в том, чтобы всегда чувствовать, когда его нарушаешь, и принимать свою боль без паники и отчаяния.

— Как же полковник Санта-Ремо, генерал? — тихо спросил Крайст, — ведь он действительно ничего не нарушал.

Генерал Росс не ответил, он быстро взглянул на Билла, и тот прочёл в его не по годам ясных и живых глазах нечто такое, после чего продолжать разговор о легендарном полковнике не стал.

— Мир так устроен, Кира, — продолжал генерал, — всю жизнь мы теряем, резко или постепенно, не так уж и важно, но мы теряем непрерывно и неизбежно, а иначе никак невозможно, ведь время не остановить и не заставить всё вокруг застыть в некотором совершенном идеальном положении, а если бы и можно было это осуществить, то не вышло бы, я думаю, ничего хорошего…

С каждым словом генерала Кирочке становилось всё легче и легче, точно большая добрая рука забирала по крупице её печаль и крепко-накрепко зажимала в кулаке, чтобы не выбралась снова, не разбередила…