Александр Житинский - Потерянный дом, или Разговоры с милордом
– Кстати, о птичках, – подал голос из угла Храбров. – Тридцать третья уехала, Игорь Сергеевич. Пометьте… Ключи сдала.
Он вытащил из кармана связку ключей, позвенел ими.
– Опять двадцать пять, – огорчился майор. – Кто там?
– Андреева Элла Романовна, дизайнер.
– Как?
– Художник-оформитель, – поправился Храбров.
– Причина? – Рыскаль нашел страничку с номером 33, принялся заполнять.
– Завербовалась в Воркуту на два года. Мебель вывезла к матери. Против временного заселения не возражает. С условием последующего ремонта…
Рыскаль записал все эти сведения в тетрадь, тяжело вздохнул.
– Видите, товарищ писатель… Не хотят люди понять. В Воркуте строить коммунизм они согласны. А в доме своем… – проговорил он с упреком.
– Ну, а я-то… – растерялся сочинитель.
– Вы, именно вы! – с неожиданной болью воскликнул майор. – Инженеры человеческих душ! О чем вы пишете?
– Лично я работаю над романом, – с некоторой надменностью произнес автор.
– Над романом… – горько усмехнулся майор. – А у нас люди разбегаются, в пустых квартирах притоны. Остальные граждане железные двери ставят с запорами и сидят тихо, как мыши!.. Над романом… Им коммунизм на тарелочке принеси и положь. Не могут даже присмотреть за соседской пустой квартирой.
– Почему же? Я могу, – сказал автор.
– А вот возьмите хоть эту, тридцать третью, – оживился майор. – Можете даже там жить. Или работать. Только пишите, Бога ради, что-нибудь про жизнь! Чтобы помогало людей воспитывать!
– Я постараюсь, – кивнул автор.
– Сережа, дай товарищу ключи, – распорядился майор.
…Вот так получилось, что автор неожиданно для себя получил, в придачу к своему жилищу, где он поселил милорда, еще и пустую однокомнатную квартиру в первом подъезде, по соседству с Завадовскими. Квартирка сочинителю понравилась – она была в точности такой же по планировке, как его собственная, а следы уехавшей хозяйки присутствовали лишь в виде легкого запаха французских духов. Запах этот слегка смутил воображение сочинителя, напомнил ему о прелестях жизни, вызвал в памяти иные образы, нежели образы персонажей… Почему, за какие грехи обречен он на эту сладкую каторгу – тратить драгоценные секунды жизни на то, чтобы изобрести жизнь другим, наполнить ее смыслом или доказать бессмысленность, наградить любовью или уничтожить презрением, самому оставаясь, по существу, вне жизни? Ведь не назовешь ею холодное одиночество в пустой комнате над клавишами механизма, способного оставлять на бумаге следы в виде букв, из которых слагаются слова, слова, слова… Ничего, кроме слов.
Храбров помог сочинителю перенести кое-какие вещи из его квартиры: стул, столик, чайные принадлежности, бумагу и пишущую машинку. Откуда-то появилась раскладушка вместе с матрасом, а комплект чистого постельного белья принесла неизвестная молоденькая девушка – ее звали Саша. Автор подумал, что это жена Храброва, но потом понял, что ошибся.
Милорд во время переезда хранил олимпийское спокойствие, наблюдая по телевизору за состязаниями борцов вольного стиля, а позже вникая в тонкости бригадного подряда. Телевизор сразу привлек к себе внимание пожилого джентльмена, и он даже заметил, что роман в качестве информатора о современной жизни – это, конечно, славно, но телевизор объективнее. Сочинитель слегка обиделся на Учителя.
Но еще больше обидел его любимый кот, не пожелавший находиться в квартире с запахом французских духов. Приведенный туда, он сразу же начал скрестись в дверь и мяукать, так что пришлось вновь водворить его в квартиру к мистеру Стерну, где кот успокоился.
Сочинитель остался один, с ненавистью глядя на стопку листов черновика, лежавшую на подстеленной газете прямо на полу. Как вдруг появилась Сашенька с большой деревянной клеткой в виде круглого купола, где не сразу была заметна невзрачная птичка.
«Разве дверь была открыта?..» – рассеянно подумал сочинитель.
– Это щегол, – застенчиво произнесла она.
– М-мм?.. – сочинитель несколько растерялся.
Девушка поставила клетку на пол рядом со стопкой листов черновика. Птичка скакнула с жердочки на жердочку и, наклонив головку, уставилась на автора бусинкой глаза.
– Я подумала… Вы ведь пишете роман. Надо, чтобы кто-то всегда был рядом, – проговорила Сашенька с несомненной убедительностью.
– Спасибо, – догадался сказать автор, дивясь тонкому пониманию сути литературного процесса. «Надо, чтобы кто-то всегда был рядом». Не милорд, так щегол.
И тут же он с изумлением подумал, что эта молоденькая девушка – первый посторонний персонаж романа, к которому он, автор, не имеет ни малейшего отношения. Он ничего не знал о ней: откуда она взялась? жила ли в кооперативе раньше? чем занимается? сколько ей лет? кто ее родители? Все эти сведения он не имел права выдумывать, то есть не был властен над нею как автор. Между тем игнорировать тоже не мог. Вот она пришла со щеглом, живая, небольшого роста, с короткой стрижкой… Смотрит.
– Щегла зовут Вася, – сказала она.
– Что вы говорите! – с преувеличенной бодростью воскликнул автор.
Он засуетился, предлагая ей чаю, усадил на единственный стул, включил электрический самовар, а сам продолжал разглядывать с какой-то жадностью, ибо давно не встречал живых людей.
На вид ей было чуть больше двадцати, над верхней губою слева была маленькая черная родинка, придававшая лицу некоторую пикантность… Девушка, несомненно, симпатичная. По всей вероятности, она случайно забрела в его роман. Но тем лучше!
– Сашенька, вы живете в этом доме? – спросил он.
– Да, уже второй месяц.
– А вы работаете или учитесь?
– Работаю. Медсестрой в родильном доме. Здесь рядом… А живу с родителями…
И вдруг нить разговора как-то странно оборвалась, возникла пауза. Автор мучительно искал вопросы, но все они казались глупыми, плоскими…
– Вы мне не дадите… почитать? – несмело спросила она, указывая на листки черновика.
Самый благоприятный поворот беседы для автора! Во-первых, этим высказывается заинтересованность в творчестве; во-вторых, обещание продолжительности отношений, ибо не прочтет же она пятьсот страниц в одночасье!
– Это пока черновик… – явно кокетничая, промолвил автор.
– Ничего, я разберу.
«Конечно, разберет! – ликуя, думал он. – Чего ж не разобрать, тем более, что мои черновики не отличаются от беловиков!»
– А я тоже пишу… стихи, – призналась она.
«Ну, вот!..» – сердце у него упало. Конечно, разве нельзя было догадаться! Она пишет стихи и хочет получить консультацию. Настроение сразу испортилось.
– Игорь Сергеевич предложил мне вести литературное объединение при клубе, – сказал он. – Будете ко мне ходить?
– Я уже пришла, – сказала она, взглянув автору в глаза так просто и ясно, что у него похолодело внутри.
Он вскочил с раскладушки, визгнув пружинами, отчего щегол затрепетал крылышками и взвился на мгновение под купол клетки.
– Я дам вам первую часть… Там подступы… не обращайте внимания, – бормотал он, отделяя от стопки листов часть и завертывая ее в газету. – Никому только не показывайте. Там про нас всех… И про вас… Никакой философии, уверяю вас, но может быть, смешно… Или грустно. И очень длинно.
– Я люблю, если интересно, – сказала она. – Спасибо.
Она поднялась со стула, приняла пачку и направилась к двери.
– Заходите, Сашенька, не стесняйтесь… – автор проводил ее и прикрыл дверь.
Несколько ошарашенный, он вернулся в комнату. Щегол деловито ковырял клювом деревянные прутья клетки.
Бесцеремонность, с которой авторское сочинение распоряжалось собою и своим автором, начинала его пугать. Сочинитель еще не добрался до конца, а роман уже дал себя читать посторонней молодой женщине… «Может быть, он так и пойдет своим ходом, без меня?» – с надеждой подумал сочинитель, глядя на желтую пишущую машинку.
– Как ты думаешь, Вася? – вслух спросил он.
Щегол остановил работу, тряхнул головкой и задумался.
Глава 38
СПИЧЕЧНЫЙ ДОМ
Я искал смерти, но не нашел ее.
Помню страшную осеннюю ночь, сумеречное состояние души, мысль о веревке и фигуру жены в окне незнакомой квартиры. Я никогда не думал, что галлюцинации могут быть столь ярки и осязаемы. Как она смотрела на меня! Как дрожало пламя свечи!.. Не помню, как я оказался на улице. Она была почему-то узкой, как клинок шпаги. Я мчался по ней, оглушенный топотом своих шагов, пока наваждение не кончилось. Стены раздвинулись, дождь омыл мне лицо, блестели холодные рельсы.
И тут из-за поворота показался трамвай. Откуда он взялся в ночном городе? Положительно, кто-то заботился обо мне, посылая знаки спасения. Но я еще был во власти страха, и смерть пряталась где-то рядом, в темных парадных. Вагон спешил ко мне, раскачиваясь и звеня; я упал перед ним, и щека моя коснулась холодной стали.
