Юрий Леляков - Битва во времени

— Нет, но… Неужели наша, лоруанская полиция или армия… — Джантар от потрясения не находил слов. — Не где-то там на Экваторе — а наша… И… они способны на такое? За то, что его организм как-то иначе устроен?..

(Обрыв. Возврат в точку ветвления…)

…— Да, но откуда же мы знали, — в ужасе произнёс Тайлар. — Чтобы — за один просмотр… Я нашёл кассету на полу в коридоре, принёс домой, мы стали смотреть, начиная со второй дорожки, только потом перевернули на первую — а там надпись: за просмотр этой записи лицами без соответствующего допуска — длительный срок тюремного заключения… И что… детям — тоже? Но мы даже не знали, что это, когда начинали смотреть… Думали — просто какой-то фильм…

— Ну, мы никому не скажем, — попыталась успокоить его бабушка, — но и вам надо ни в коем случае не проговориться. Да, кто мог подумать… Чтобы вам с этого возраста — носить в себе такую тайну…

— И наша полиция действительно может… — сквозь дурнотный ужас начал Джантар. — Нас обоих, в таком возрасте? За то, что это просмотрели?

— Для того, наверно, вам это и подкинули, — ещё больше поразил его ответ матери. — Что ж, придётся быть откровенными с вами до конца… Вы знаете, что происходит сейчас у меня на работе. Кража использованного серебра от просветных плёнок, расследование неудачной операции — начальник полиции города уверен, что это убийство… И следователь, который ведёт оба дела — постоянно напоминает мне что-то похожее, про шахту или завод. Как будто вообще серьёзная работа — это только у них: на шахте, в заводском цеху, в полиции… А мы — медики, инженеры, учёные — будто и не работаем. И сами — в каком-то долгу у них за их неудачное прошлое, бедных родителей, малое образование. И если такие получают власть над людьми — это уже страшно… Да, мы не можем больше держать вас в заблуждении. Эта полиция и эта власть — способны на всякое. И потому… Джантар, я знаю, ты работаешь над какими-то письмом или обращением, которое собирался куда-то послать… Может быть — хоть теперь расскажешь?..

…— Вот, смотри, — Джантар достал из ящика своего письменного стола тетрадь в потрёпанной, потерявшей определённый цвет обложке — и раскрыл на странице, где кончались столбцы простейших примеров на сложение и вычитание, выведенных его когда-то ещё неустоявшимся почерком, и начинался чёткий убористый текст, написанный совсем недавно. — Но не думай, что я хотел послать прямо вот этот текст. Тут — основные тезисы…

— Так, что тут… — тетради уже были в руках у матери. — «…Школьники перегружены зачастую ненужной информацией, им просто не хватает сил и времени на добросовестное выполнение домашних заданий, не говоря о занятиях любимым делом. Так формируется привычка к недобросовестности в работе… Недостаток физический активности и постоянное психологическое напряжение на занятиях ведут к серьёзным расстройствам здоровья… Использование детей на одной лишь тяжёлой и примитивной работе не способствует развитию самостоятельности… Взрослые, странно неоткровенны с детьми, обижаются на самые естественные вопросы, усматривая в них что-то постыдное… Даже учителя в школах не понимают, что возводят в норму физическое насилие, когда формируют у детей прежде всего не интерес к знаниям и не уважение к человеческой личности, а умение «дать в морду», забывая, что дети — не дикие животные, а в перспективе — такие же взрослые, как они сами. В результате использование в детской среде доводов разума при решении любых спорных вопросов считается позорной трусостью, так же, как и откровенный рассказ взрослым о своих проблемах со сверстниками. Однако при этом детям бывает даже негде собраться вместе без того, чтобы взрослые, которые не желают их понимать, сами не лезли в их дела против их воли… Так возникают полуподпольные группировки отвергнутых детей, в которых главенствуют, как правило, не самые умные и честные, а те, кто наиболее склонны подавлять своей волей других… На занятиях по литературе ученикам приходится выворачивать наружу свои самые сокровенные мысли, заранее зная, что они встретят всеобщее осуждение и осмеяние…»

— Тут у меня немного сумбурно сгруппировано, — объяснил Джантар. — Это же только намётки, черновики. Потом хотел переписать иначе…

— Так, что дальше: «…Принудительные шествия непонятно куда и с какими целями, участие в невразумительных собраниях и церемониях, просмотры с последующим насильственным обсуждением под надзором учителей каких-то далёких от реальных проблем современного детства спектаклей и фильмов, о которых ни у кого на самом деле нет своего мнения…» И правда — бывает, — согласилась Таюльме Фаярхай. — Дети всех наших врачей удивляются, зачем нужно… А — это, в скобках? «…Положительный персонаж всегда говорит только об учёбе, отрицательный — почти никогда о ней, однако положительный учится плохо, но зато — надёжный товарищ, а отрицательный учится хорошо, но затем обязательно кого-то предаёт, у положительного семья происходит из батраков или чернорабочих, у отрицательного — из образованных слоёв общества, положительный, как правило, физически здоров, отрицательный — чем-то болен…» Да, Джантар, всё очень верно замечено. Вот так мы с тобой оказываемся в «отрицательных»… Что ещё: «…Армия также подавляет самостоятельность и человеческое достоинство, не столько закаляя, сколько деформируя личность, воспитывает трусость и автоматическую подчиняемость…» И видишь — как раз к этой записи… Ну, а дальше — твои предложения: «…Производительный оплачиваемый труд в пределах детских сил, разделение старших групп по интересам, отмена домашних заданий… Не закреплять в законах обязанность, детей помогать родителям в старости, поставить это в зависимость от того, какими они были родителями… Ввести психологический и генетический контроль за вступающими в брак, судебную ответственность за воспитание детей… Родителей — наркоманов и психопатов казнить, удалять органы размножения…» Ну, тут уж — не знаю… И с производительным трудом — тоже… Это ты вряд ли нажмёшь не ту кнопку — а другие? Которым ещё и не выдадут, например, защитные очки для работы на станке… И с «недостатком физической активности» сам себе противоречишь — какой же её недостаток при изнурительной чёрной работе?

— Нет, я имею в виду — такой, чтобы поддерживала и развивала детский организм, а не изнуряла его, — уточнил Джантар. — И труд — по выбору, к какому кто приспособлен…

— Да я-то понимаю — но тут бы уточнить… Хотя что я говорю… — спохватилась Таюльме Фаярхай. — Кому, какой власти ты собирался отправить это послание? Тем, кто как раз хочет повторить в вас собственное детство? Это же они — в большинстве вышли из бедных семей, батрачили, занимались чёрной работой — и думают, что так и надо…

(Поворот ветви. Уход вектора в сторону. Возможен разрыв…)

… — Что ты говоришь? Опомнись! — Джантару показалось, в крике его лёгкие вытолкнули из себя весь воздух — хотя умом он понимал, что такое невозможно. — О какой это стране? О нашей Лоруане?

— Но это — тоже лоруанский офицер, — с печальным вздохом ответила Таюльме Фаярхай. — И это государство держало его у себя на службе. Хотя оно же и рассуждает о строительстве какой-то лучшей жизни, это верно… Но и то — как рассуждает? Если высшую правду жизни постигает только тот, кто прошёл через бедность, угнетение — значит, и сейчас, уже в новых поколениях, надо пропускать через это всех? И смотри — сколько проблем и недостатков ты сам отметил в своём письме? И подумай: как может быть всё по отдельности — плохо, а вместе — правильно? Разве из зла складывается добро?

— Джантару, наверно, не так надо объяснять, — снова вступила в разговор бабушка. — Их же сейчас как учат: нет просто добра и зла — есть интересы высших и низших слоёв общества, бедных и богатых…

— Но вы посмотрите с точки зрения бедных! — уже совсем не веря себе, в отчаянии воскликнул Джантар. — Они, что, так и должны были оставаться безо всяких прав?

— А разве справедливо — чтобы так много теряли те, кто ничего им не должны? И полуграмотные командиры вешали своих же — за что? Что оглушило взрывом — и побежал не туда, или — взяли в плен спящим, или — не выдержал пыток, от которых тот же командир сломался бы ещё раньше? А от какой такой религии они собирались нас «раскрепостить»? Разве мы верили во что-то подобное их богам? И разве знали — что такое их храмы для них самих? А они — бросались растаскивать научное оборудование, которое надеялись выменять на продовольствие, жгли архивы, библиотеки, которые тоже приняли за символы какого-то угнетения… И что — за их бедность и неграмотность им надо было дать разрушить всё? И это их считать соратниками в борьбе за лучшее будущее? Тех, кто пошли воевать с одной лишь целью — мстить, грабить, разрушать, оправдываясь собственной бедностью? Не сознательно, не за правду, не за идею, как мы — с одной только злобой?