Песах Амнуэль - Все разумные (Сборник)

Я вошел и остановился. Экселенц встал из-за стола и обнял меня. Я не ожидал этого и заплакал.

Я не ожидал и этого — и смутился.

Мое смущение поразило Экселенца больше, чем мои слезы, он оставил меня стоять у двери, вернулся за свой стол и сказал скрипучим голосом:

— Врачи говорят, что это пройдет. Декомпрессионный шок. Ты слишком рисковал, пойдя на такое глубокое погружение… Садись, мой мальчик.

Я прошел к столу и сел. Слезы высохли сами собой, прошло и смущение. Не осталось даже злости — той, что владела мной все эти часы, после того, как я пришел в себя. Ничего не было. Пустота.

— Мне никто не захотел сказать, как они погибли.

Должно быть, пустота была и в моем голосе — Экселенц поднял глаза и посмотрел на меня внимательно, но без сочувствия, спасибо и на том.

— Я запретил, — дал он исчерпывающее объяснение.

— Долго будет действовать запрет? — спросил я.

— Считай, что уже снят, — буркнул Экселенц. — Что ты хочешь узнать?

Я молчал, и Экселенц, вздохнув, потянулся к дисплею, чтобы повернуть его в мою сторону. Потом, передумав, решил ограничиться вербальной информацией:

— Корней Яшмаа умер от инсульта. Приступ случился, когда «Регина» маневрировала, все находились в противоперегрузочных креслах, оказали помощь слишком поздно… Матильда Геворкян задохнулась в скафандре во время пересадки со звездолета на посадочный челнок. Скафандр оказался неисправен, эксперты утверждают, что подобный случай может произойти примерно раз в полторы тысячи лет. Если, конечно, в течение полутора тысяч лет пользоваться одним и тем же дефектным скафандром…

— Рахман Аджеми, — продолжал Экселенц сухо, будто зачитывал сводку погоды, — направлялся в свою каюту, чтобы переодеться перед выходом на перрон пассажирского спутника. Он споткнулся о лежавший поперек коридора кабель и при падении ударился виском об острый угол коллекторной тумбы. Смерть наступила мгновенно. Татьяна Додина умерла от обширного инфаркта миокарда на глазах у встречавших ее Шабановой и Ландовской. Алекс Лурье…

Губы Экселенца продолжали шевелиться, но я перестал слышать. То есть, я не оглох, мне были слышны звуки из коридора, кто-то прошел мимо, кто-то уронил тяжелый предмет, возможно, собственную голову, из-за окна донесся характерный шелест пролетавшего на большой высоте стратоплана… а голос Экселенца увяз в воздухе комнаты, как в вате.

— Я принес прошение об отставке, — прервал я течение неслышимых звуков и положил на стол оптический диск. Прошение получилось кратким, я мог и на бумаге изложить свою мысль — получилось бы, наверное, даже более связно. Но еще час назад я не мог удержать дрожь в пальцах.

Экселенц взял диск, положил перед собой и уставился на его прозрачную поверхность, будто хотел прочитать взглядом.

Сейчас он скажет «Максим, мальчик мой», и начнет рассуждать о том, как велика была лежавшая на нем ответственность, и о том, что я не имею доказательств, и что все показанное мне в виртуальной реальности, и сказанное мне на Альцине — не более чем гипотезы и слова, а за Экселенцем стояла многовековая история человечества, и перед Экселенцем маячило продолжение этой истории, в которой для Странников места не было и быть не могло. И что он выполнил свой долг, и выбирать ему не приходилось.

А я скажу, что выбора у него не было именно потому, что он уже много лет назад решил, что у него нет выбора. Он выбрал тогда, когда убил Леву Абалкина, когда спорил со стариком Бромбергом и заставлял Корнея Яшмаа соглашаться на глубокое зондирование мозга. Он выбрал даже раньше, когда решил, что подкидыши — механизмы Странников. Он выбрал для этих людей жизненные роли и не спрашивал их, хотят ли они эти роли играть. И в выборе своем Экселенц был абсолютно свободен, как уже много сотен лет было свободно человечество, выбирая между добром и злом, между истиной и заблуждением, между правдой и ложью, между жизнью и смертью. Мы почитали возможность такого выбора благом цивилизации, а на самом деле…

Насмотревшись на лежавший перед ним диск, Экселенц взял его в правую руку, размахнулся и запустил в окно. Раздался треск, стекло, конечно, не поломалось, да и диск не мог получить повреждений, он лишь отрикошетил и закатился куда-то — то ли под стол, то ли за стоявшую у окна высокую вазу с единственным цветком.

— Если ты скажешь мне, Максим, — Экселенц выставил на обозрение лысину и положил руки на стол ладонью на ладонь, — если ты скажешь мне со всей убежденностью, что нет никакой альтернативы тому, что тебе показали… Если ты скажешь мне, что человечество с вероятностью сто процентов — не меньше! — одним своим присутствием в этой Вселенной раскачивает ее законы и делает мир все более случайным…

— Вы знали это раньше… — пробормотал я.

Экселенц опустил голову еще ниже.

— У меня были достаточно обширные данные ментоскопирования Яшмаа. Не такая детальная информация, какую удалось получить тебе, но, повторяю, достаточная, чтобы сделать кое-какие выводы… Но ты не дослушал вопроса. Если вероятность того, что, создавая в каждом поколении группу пророков, Странники намеревались спасти человечество, а не погубить его, если эта вероятность равна ста процентам и никак не меньше… Тогда я приму твою отставку, и тогда я сам уйду со своего поста. Более того. Нам с тобой не останется иного выхода, как покончить жизнь самоубийством… Итак?

Экселенц поднял голову и посмотрел мне в глаза.

Он действительно ждал от меня ответа и намеревался поступить так, как скажу я.

Я встал и пошел к двери. Ноги заплетались, мне казалось, что я бреду по болоту, постепенно погружаясь в трясину. За спиной была тишина.

— Грапетти… — сказал я у двери, не оборачиваясь. — Что я скажу Татьяне?

— Ничего. — Пауза, легкий вздох. — Боюсь, мы никогда не обнаружим следов челнока.

— Он действительно остался в нуль-Т?

— Похоже.

Я повернулся всем туловищем, иначе мне было не справиться со своими ногами, разъезжавшимися в разные стороны.

— Тогда должно было… — начал я.

— Да, — сказал Экселенц. — В полупарсеке от ЕН 200244 взорвалась черная мини-дыра. Из тех, чье время полураспада чуть меньше возраста Вселенной. Характеристики взрыва изучаются.

Я кивнул и открыл дверь.

— Максим! — крикнул Экселенц мне вдогонку. — Не нужно тебе говорить ни с Татьяной, ни с Вандой.

Я вышел и прикрыл дверь за собой.

Я не собирался говорить ни с Татьяной, ни с Вандой. Мне нечего было им сказать.

Но если заказать связь немедленно… Сколько сейчас времени в Альцине-прим? Неужели ночь?

Я не выдержу до утра…»

От публикатора

Согласно описи экспозиции Музея внеземных культур, 23 ноября 80-го года произошло спонтанное саморазрушение экспоната номер 34002/3а, повлекшее также повреждения в хранилище. Акт экспертизы был изъят из архива 2 января 81 года согласно постановлению Мирового совета, подписанному лично Комовым.

Что можно сказать в заключение о смысле мемуара? Вообще говоря, в мои обязанности не входит комментировать содержание документа, представляемого на рассмотрения Генерального Директората КОМКОНа-2. Но, предвидя, какие дебаты данный мемуар вызовет на объединенном заседании, я хотел бы предварительно высказать свою точку зрения в надежде, что никто не сочтет ее попыткой навязать личное мнение, пользуясь правом первого слова.

Человечество, на мой взгляд, никогда не обладало той степенью свободы выбора, которой так боялись и от которой бежали Странники. Выбор определялся законами сохранения — всегда и везде. Да, отдельный человек мог выбирать между добром и злом, и со временем этот выбор становился все более свободным и непредсказуемым. Но человечество в целом выбирает добро, ибо иначе не выживет. Человек мог выбирать — заниматься наукой или плавать брассом. Человечество в целом вынуждено заниматься наукой, ибо иначе не выживет. И так далее. У человечества нет свободы выбора — есть инстинкт самосохранения. Значит, нам далеко до Странников, которые уже могли выбирать свободно между добром и злом, между наукой и ее отсутствием, между порядком и хаосом…

Но в тот момент, когда мы впервые изменим какой-нибудь закон природы, для нас тоже наступит эпоха полной и абсолютной свободы.

И придется выбрать — в последний раз.

ПРИДИ, ИБРАГИМ!

Шломо Таршис впервые собрался на Землю. Не то чтобы это было какое-то из ряда вон выходящее событие. Пассажирские лайнеры отправлялись с межпланетного терминала в Аресиде каждые семь дней и далеко не всегда были переполнены пассажирами, жаждавшими приобщиться к достижениям материнской цивилизации.

Шломо Таршис хотел посетить могилы предков. Правда, он понятия не имел, где эти могилы находятся. То ли на территории суверенной Палестины, то ли на территории суверенного Израиля, то ли вообще — в какой-нибудь демилитаризованной зоне на берегу Мертвого моря. Но Шломо всегда надеялся на лучшее — и тогда, когда в восемнадцать лет женился на самой некрасивой девушке во всей Долине Иосафата (и ведь уверен был, что любит!), и тогда, когда в двадцать два купил за бесценок бросовый участок почвы у подножия самой Никс Олимпики. Девушка, кроме отсутствия красоты, обладала еще скверным характером, а купленный участок, кроме удивительно плохого качества, был еще и расположен таким образом, что добраться до него можно было только с помощью реверсивного винтокрыла.