Иван Наживин - Искушение в пустыне
Наступило взволнованное молчание.
— Да, — проговорил тихонько профессор. — Рай, а на пороге его обгорелый труп невинно замученной, чистой, хорошей девушки… И все это наделала ваша мечта о золотом веке!..
— Не добивайте меня, Борис Николаевич… — грустно сказала Ева. — С меня уж и так довольно. Мечта — умерла.
— И слава Богу… Вы пришли, конечно, относительно Макса… — помолчав, сказал профессор. — Конечно, мы добьемся его освобождения. А на днях приходит из Европы пароход — забирайте его и поезжайте с Богом домой…
— О, если бы он только захотел!.. — тоскливо пролепетала Ева.
— Будем уговаривать… — усмехнулся профессор и, вдруг спохватившись, прибавил: — Да, а я еще должен просить у вас прощения…
— В чем?
— Камни, которые я вам поднес, фальшивые…
— Как? — широко раскрыла глаза Ева. — Зачем же вы это сделали?
— Мне нужно было испытать ими Рейнхардта да и других…
— О, зачем вы это сделали?!.. — с упреком сказала Ева.
— Посмотрите: все ходят, как отравленные. И Бог знает еще, что может выйти из всего этого… О, как неосторожно вы поступили!..
— Вы решительно заражаете меня вашей тревогой… — немножко смутившись, сказал профессор. — В самом деле, я, кажется, поступил неосторожно…
Дверь вдруг широко распахнулась и в комнату влетел весь бледный Арман. Увидав Еву, он разом осекся.
— Что такое? Что случилось? — воскликнули профессор и Ева вместе.
— Так… ничего особенного… — пробормотал он. — Впрочем… все равно, не скроешь… У нас большое несчастье: Макс — убит.
— Не может быть!.. — вскочив, воскликнул профессор.
— Макс? Вот вздор… — пролепетала Ева, вся побледнев.
— Расстрелян… — подтвердил Арман. — Дети пошли в лес за цветами и нашли его тело на опушке…
Профессор хмуро опустил голову. Ева долго смотрела широко открытыми глазами на Армана, потом вдруг точно подломилась и без звука упала мимо кресла на пол. Легкий ветерок, ворвавшись в комнату, сдул со стола бумажку со стихами Великой Княжны и она, тихо порхая, упала на пол…
В пещерах горы Великого Духа
Освещая путь дымящимися головнями, несколько чернокожих жрецов с пестрыми перьями на головах и с грубыми топорами и копьями в руках, испуганно отступали в черный мрак пещеры. В багровом отблеске головней смутно и страшно выступили из мрака тяжелые фигуры каменных богов с изумительно зверскими лицами. Тревожно переговариваясь низкими голосами, жрецы попытались было загородить собою черную дыру прохода, но оттуда бледными жалами сверкнуло несколько револьверных выстрелов, и четверо туземцев упало, а остальные, бросив головни, в ужасе забились по темным углам. С револьверами в одной руке и с электрическими фонариками в другой, в пещеру ворвались Гаврилов, Скуйэ, Нэн, Рейнхардт, Десмонтэ и еще несколько коммунистов. Синеватые полосы электрического света резко рвали мрак и по стенам пещеры, точно демоны, эаметались и заплясали черные тени коммунистов. В несколько мгновений они покончили выстрелами с уцелевшими жрецами и, осветив богов и жертвенные столы, на которых сверкали кучи драгоценных камней, в изумлении замерли.
— Ого!.. — выговорил только Гаврилов.
— Да, потрудиться стоило… — с грубым смехом эаме-тил одноглазый Скуйэ..
— Ну, что же, приступим, товарищи… — деловито сказал Нэн. — Делите, Рейнхардт…
— Конечно, что терять время… — заикаясь, сказал высокий, скуластый коммунист. — Не нагрянул бы кто?…
— Ну, кто ночью полезет… — возразил маленький и рыжий. — Но мух ловить ртом, конечно, нечего… Начинайте, Рейнхардт.
— Все согласны, товарищи? — спросил тот.
— Согласны, согласны… — раздалось со всех сторон. — Начинайте!..
Дрожащими руками, роняя камни, Рейнхардт начал оделять всех горстями камней.
— Теперь только в одном загвоздка: как удрать с остро — ва?… — проговорил Гаврилов.
— Д-да, это дело мудреное!.. — сказал Скуйэ, ревниво следя за дележом.
— Ничего тут мудреного нет… — отвечал Нэн. — Скоро, говорят, сюда придет пароход из Европы, — предложим команде по камушку с персоны и увезут в трюме куда хочешь…
— Да!.. — засмеялся рыженький. — А выйдут в океан, нож в бок, карманы очистят, за ноги и в воду… Что они, дураки, что ли?… Смекают…
— Сидеть теперь здесь все равно не будешь… — сказал высокий.
— Разумеется… — согласился Рейнхардт. — С такими запасами можно развить чертову пропаганду во всем мире…
— На кой она черт теперь, ваша пропаганда-то?… — сказал грубо Скуйэ. — Раз все видят, что ничего, кроме дурацкой канители, из дела не выходит, так на кой дьявол и бумагу зря на прокламашки изводить? Провалились и баста…
— Довольно повозжались… — сказал рыжий. — Пора и бросать…
— Ну, нет… — резко возразил Рейнхардт. — Если не вышло по-нашему, то не выйдет и по их. Тогда месть, месть беспощадная! Тогда запалим старый мир со всех концов и пусть все идет к черту…
— Вы действуйте больше руками, а не языком… — с досадой сказал Нэн. — А то с очереди собьетесь…
— Не на митинге… — засмеялся высокий. — Не знаю, как кто, а я теперь запаливать мир не согласен.
— Теперь поживем… — прищелкнул языком Скуйэ. — А если какому черту вздумается, в самделе, что-то там такое запаливать, пусть запаливает от меня подальше, а то осерчаю…
Все засмеялись.
— По-моему, товарищи, теперь надо всем нам расходиться… — сказал Гаврилов. — Как я хочу, так с острова и уезжаю, что хочу потом, то и делаю. Незачем связывать один другого…
— Вот это правильно!.. — раздались голоса. — Теперь все врозь. Кто там в пропаганду, кто запаливать, а кто просто в автомобиль да к девочкам. Довольно попостились.
— Ну, не все постились… — смеясь, заметил высокий. — Вон Скуйэ всех черных девчонок тут перепортил…
— Но, но, но… — грубо оборвал Скуйэ. — Говори да не заговаривайся…
— Ну, все… — воскликнул Рейнхардт, вытирая потный лоб. — Фу!..
— А какая во всем глупость у людей!.. — засмеялся Нэн.
— Вместо того, чтобы самим пожить в свое удовольствие, они такие богатства каменным истуканам отдали…
— Надо посмотреть, нет ли еще чего… — сказал кто-то из темноты.
— А и в самом деле!
Голубые лучи фонариков снова зачертили во мраке. И вдруг коммунисты увидали след камней на полу, ведущий в дальние пещеры.
— Ого!.. — послышались голоса. — Видишь, рассыпали… Надо идти дальше…
Нетерпеливо толкаясь, они направились к узкому проходу, ведущему дальше в глубь горы, но вдруг из черной щели вылетело копье и, пронзенный в грудь насквозь, рыжий без звука упал на землю.
— Назад, назад, товарищи!.. — закричали некоторые.
— Тут засада… Назад!
Из мрака вылетело еще копье и поранило Гаврилова в руку.
— Назад!..
Несколько человек беспорядочно выстрелило в щель из револьверов. И все отступили к страшноликим богам…
— По-моему, довольно, товарищи… — сказал Рейнхардт.
— Упорствовать не стоит. У каждого из нас миллионы в кармане. А потом, когда понадобится, и опять придем…
— Не хватит — опять в кассу… — захохотал Скуйэ.
— Ишь как царапнул, проклятый!.. — сказал Гаврилов, перевязывая платком руку. — Ну, уходить, так уходить, а только, как уговорились, надо все завалить, чтобы следов не было. Где ящик?
Высокий положил на землю большой ящик и запалил фитиль. Все, тесня один другого, торопливо выходили вон. Фитиль, неровно вспыхивая, мутно освещает фигуры богов с зверскими лицами, трупы убитых и жреца, который, весь в крови, боязливо выходит из черной щели и озирается…
Вдруг ахнул яростный взрыв и все завалилось…
Завет Петра-убивца
На затоптанной поляне Великой Беседы снова шумит многолюдное собрание коммунистов. В отдалении видно несколько новых жалких лачужек и брошенная недостроенной станция радио. На рейде, рядом с «Норфольком», стоит прибывший из Европы большой пароход… Между берегом и пароходом снуют шлюпки.
— Что же не начинают собрания? — сказал седой коммунист с грустными глазами. — Господи, какая во всем неурядица, какой развал!.. Назначено собрание в четыре часа, а теперь уже без четверти шесть, а его не открывают и тысячи людей, вместо того, чтобы работать, тратят время попусту…
— Ну, большого толка из работы нашей тоже нет… — уныло понурившись, сказала Маслова. — Скрывать от себя нечего: мы не сумели сорганизоваться, у нас не оказалось творческих сил, мы могли кормиться только при том строе, который мы так проклинали и хотели разрушить. Теперь это ясно и слепым…
— И у нас некоторые умеют работать… — зло сказала Надьо, обезображенная теперь большим животом. — Вот почитайте… — она развернула какую-то бумагу и прочла: — «Бюллетень чрезвычайной комиссии № 86. — За агитацию в анархических кругах населения и за упорное саботирование власти исполнительного комитета, дезорганизующее творческую работу коммуны, товарищ Макс Глюк приговорен к расстрелу. Приговор приведен в исполнение». Вот… — заключила она, нервно содрогнувшись. — «За нерадивое отношение к труду приговорено к заключению на две недели с применением принудительных работ, — 12 человек, за нарушение трудовой дисциплины к месячному заключению
