Федор Метлицкий - Остров гуннов
Мой приятель Савел пригласил меня на региональное вече, то бишь конференцию, которые обычно организуют хитрые производители услуг при государственных органах, налагающие дань на каждого участника в виде организационных взносов. Я вспомнил, что у нас уже давно применялись телеконференции, где в спорах идеи разносились в воздухе по всем углам безграничной земли, и там же в воздухе затухали, разрешаясь в компромиссах. Здесь же обсуждали отдельные проблемы, не в силах сконцентрировать их вместе и открыть главное – тупиковость решений – страсть логики охватить глубину, диктовать сырой жизни, такой неохватной, что ни ума, ни бумаги не напасти.
Тема была интересная: «Как помочь бедным? Благотворительность и подаяние». Я взял у шефа разрешение на командировку, хотелось своими глазами увидеть страну, о которой много узнал от летописцев.
Вокзал! Я вспомнил заряженность его гулких залов странной человечьей энергией: там витает ожидание счастливой встречи, на чемоданах на конвейере видишь пылинки дальних стран.
Но вокзал оказался большой избой со спящими на жестких скамейках злыми пассажирами. Мы с Савелом, ставшим моим гидом, выехали из города в ржавом скрипучем вагоне-кибитке, поезд волок пыхтящий, черный от копоти монстр, похожий на аппарат Черепанова. Вагон с надежно прикрученными деревянными скамьями, чтобы не унесли, был кропотливо изрезан гуннской матерщиной.
Проплыли мимо на крутой насыпи огромные буквы «Слава Шаньюю!»
По сторонам вдоль дороги у океана мелькали самодельные хибарки пригорода, сляпанные из подручных материалов – кривых листов железа, каких-то голых кривых кольев – даров моря, которыми огораживали и клочки земли с посаженными кустиками.
Неужели тянется хвост древних кочевников – не умеют налаживать быт и работать?
– Это брошенные деревни, – сказал Савел.
– Идет урбанизация?
– Переселение в города. Оставшиеся жители выживают сами.
Мы вышли на заросшей сухой крапивой станции. Снег уже припорошил мятую зелень погибшей травы, как в первый день оледенения. Вороны хрупали по насту лапами.
У станции увидели небольшой рынок. Бородатые рыбаки в фартуках, наброшенных на короткие халаты, зябли за прилавками из досок, предлагая рыбу. Савел сказал, что таких называют купцами. У нас все купцы! Нищая старушка-купчиха предлагала пучки лука. Они торгуют у дорог, у общественных мест, кто рыбешками, икрой или зеленью, кто домашним скарбом, прогоняемые стражниками, если не дадут им на лапу.
– Гля, сезон снега подошел! – приветствовал нас рыбак в грязноватой робе, но явно расположенный к нам.
Здесь, в провинции, измеряли время не по часам, а по светлым дням и сезонам.
Купцы оказались широкими натурами.
– А, знаем! Чужденец. Слава от вас тут, как о пророке. Мы смекнули, что има и друга, прекрасна страна. Рыбак, пахнущий луком, со скупыми движениями, выработанными многолетней однообразной работой, пригласил нас в избу. Мне очень хотелось взглянуть на жизнь простых гуннов изнутри, и Савел нехотя поплелся за мной.
В избе была одна комната, в центре очаг. Поперек комнаты протянута перекладина, где висели котлы, вдоль стен – глиняные кувшины.
– Сожалеем, не можем правильно угостить, нечего жрать. Ядим постную рыбу да корневища растений, как праведные.
И подал миски с черной икрой, пиво и мед.
– У нас в лавках только хайвер да рыба. Не имам хлеба от ржи или пшеницы, а государство кажет: «Ако няма хлеба, то ядите рыбные деликатеси».
– Дефицит хлеба, – шепнул Савел, – наследие предков-кочевников, не желавших заниматься земледелием. И результат страшного мора от «огня святого Августина», из-за паразитического грибка в колосках ржи. А черной икры (хайвера) навалом – перевыполнили продовольственную программу, авралом развели одних осетров в речках.
Они были сердечны, но не угодливы. Значит, это было неправдой! У них нет никакой агрессии гуннов. Видимо, подлинное чувство только то, что испытываешь при непосредственном узнавании. Когда судишь о людях, надо поставить себя на их место.
В них спокойно дремала неизбежность, они пассивно поддерживали систему. Наверно, не знали никого, могущего изменить их существование, кроме их жестокого Господа Мира и вождя нации.
Как мне рассказали, здесь полная свобода, в глухих углах власти нет. Пока не нагрянут отряды «новых гуннов», вселяя ужас, и мытари (от слова «отмывать» налоги местными старейшинами в обмен на реальные продукты недр).
В провинции по старинке официально покупали должности. Наместники провинций «сажались» без жалованья, на «кормление», и через некоторое время бедный чиновник становился богатым, а провинция бедной. С тех пор взятки, доходные места стали привычными.
После одной из побед над гиксосами те долго платили большую дань. И сейчас они тоже платят – уже взятки чиновникам, принимающим решения, чтобы оттянуть нападение на них превосходящими силами гуннов.
В городке были хорошие гужевые дороги. По сторонам нагромождение однообразных домов, с продуваемые кривые улицы и площади (Гуннстрой не учитывает «розу ветров»), на окраинах те же самодельные хибарки, сляпанные из подручных материалов, огороды. Магазины с простыми названиями «Продукты», «Рыба», «Хайвер», «Пряности» (различные специи и приправы, в том числе вывозимые из страны гиксосов).
Поселились в гостинице уездного городка. Я испугался одиночества в грязном гостиничном номере. В окне внизу на карнизе набросанный дрязг, неровные булыжники дороги. И выбежал вон, где меня никто не ждет.
Вече собралось в беломраморном здании наместника центральной власти по провинции.
Большой зал ослепил светом голых электрических ламп по стенам.
Раздали программы и готовую резолюцию. Ее формулировки были оптимистичными, зовущими к дальнейшим свершениям дополнительно к уже свершенному.
– Так было всегда, – с ядовитой улыбкой говорил Савел. – Веками создавались планы и что-то строилось. Беспрерывно перекапывали и зарывали землю, и до сих пор все разворочено, везде остовы строек. Так и помрем, не дождавшись результата.
Я видел больше хижины за городом, где бородачи, веря только своим заскорузлым клешням, спасались плодами своих сетей, огородов и садов.
Савел разглагольствовал:
– После эпохи существования за счет грабежей и убийств обладателей имущества, прошли сотни лет. Что-то создавали, но призывали удвоить усилия, и без того удвоенные, – вот-вот создадим Эдем на земле! Но странно, все оставалось так, как и сотни лет назад. Все те же хижины, та же рыба. Но аборигены на окраинах – наши восточные народности размножаются быстрее, чем в центре. Вот загадка-то!
Он ожидал моей реакции, но я благоразумно молчал, читая вынутую из папки для гостей газету «Спешите делать добро!» Там были отчеты выездных приемных «Добрая традиция» о помощи нуждающимся: бесплатные поздравления, цветы и подарки инвалидам войн, выдача билетов ветеранам на круизы вокруг острова.
Меня, как личность известную, хотя сомнительную, посадили в президиум во второй ряд, вместе с ведущим «позоров» Савелом. Я, с измененным сознанием перед гипнотически загадочными взглядами зала, думал о словах Савела: мистическом разрыве между неутомимой работой власти по увеличению благосостояния и самим благосостоянием народа.
Грянул гимн гуннов «Достигнем обетованной земи!», все встали. То и дело раздавались клики – приветствия шаньюю, участникам местной власти.
Произнесли приветственные слова «столичные штукари», по выражению Савела, и сразу уехали по своим государственным делам, то есть на банкет к наместнику провинции. Разочарованные местные ораторы запоздало проговаривали свои предложения центру, от которого все зависело, отмечались выражениями преданности в опустевший президиум.
Обсуждали проблему дальнейшего улучшения жизни в провинции.
– Как помочь бедным? – вопрошал с трибуны знакомый красавец, которого я назвал Либералом, чмокая чувственным ртом. – Все знают, что природа гуннов воинственна и беспощадна. Суть человека – злобная и хищная. Поэтому идея добра должна быть навязана воспитанием, начиная с бурсы. Стремление основной массы к добру, терпение воспитывается в бурсе культурой, стремящейся быть благонравной. Иначе не выживем, перебьем друг друга.
Хищное и злобное вече взорвалось аплодисментами.
Понравившийся мне худенький ученый-книжник – Летописец с венчиком волос на лысине, воззвал тонким звенящим голосом:
– Ние треба запалить отново факел!
Зал насторожился.
– Запалить факел образования трудом, – успокоил летописец. – Тихий дискретний труд хуните – това е поддержка державы. Создает материальные блага – то и ценно.
– Правильно, воспитание у нас не предусматривает благотворительности, – радостно ощерился Савел.
– Но добро да буде с кулаками! – с места поднял мощный кулак щетинистый бизнесмен-купец с бегающими глазами. – Не позволявайте, чтобы зло отнимало наше добро.
