Анастасия Монастырская - Теща Дракулы

Уже с первой встречи Аргента поняла, что управлять князем не только можно, но и нужно — очень аккуратно, терпеливо и незаметно. К умному слову Дракула исподволь прислушивался, науку наматывал на ус, а житейскими хитростями и уловками восхищался как малый ребенок.

В день свадьбы Аргента сделала все, чтобы затмить невесту красотой, свежестью и грацией. Она и сама не понимала, что с ней такое творится, но своими капризами чуть ли не до обморока загоняла служанок. Потом дрожала в церкви, чувствуя на себе восхищенный взгляд жениха. Разве может сравниться испуганная девочка с женщиной, чья чувственность и зрелость находятся в самом расцвете?!

Ночью, плача от ревности и зависти, прислушиваясь к жалобным крикам дочери, Аргента оседлала мужа, устроив бешеную любовную скачку.

— Что с тобой, дорогая? — недоумевал Рацван, которому пришлось изрядно попотеть, чтобы доставить удовольствие супруге. — Вспомнила брачные обеты?

Да черт с обетами, если душа с тех пор не на месте, а тело каждый раз при виде его предательски дрожит. Но одно говорить в сердцах, другое — сделать. Разве может она предать Рацвана, мужа своего венчанного? Нет! Даже самая пылкая, безудержная страсть не заставит нарушить клятву, данную барону. И уж тем более муж ее дочери не заставит.

— Матушка, что мне делать? — прижалась к ней Виорика. — Помоги! Без тебя не справлюсь!

Аргента подняла ее подбородок:

— Еще одна такая выходка, и пеняй на себя. Поняла? Вот и славно. Теперь успокойся. Примирю вас.

Та сглотнула слезы.

— Где твой муж? Впрочем, молчи. Сама найду.

Услышав голос, Влад оглянулся. Никого. Круглая поляна с вытоптанной травой и цветами, усеянная еловыми и сосновыми иглами, словно дорогим ковром покрытая. Слева пенек — высокий и удобный, похожий на кресло. А на пеньке некто. Сразу и не разберешь, то ли старичок, то ли старушка — лицо усеяно морщинами, меж ними глаза — живые, острые и любопытные. На теле лохмотья. За спиной — крылья нетопырьи, жухлые и перепончатые. Даже сейчас видно, что кожа от давности потрескалась и местами полопалась.

Саам не понимая, что делает, Влад достал из-за пояса склянку с драгоценным маслом, привезенным из Греции, и протянул существу.

— Смажь крылья.

Думал, откажется, но тот благодарно заквохтал, принимая дар.

— Долгонько же ты шел, я уж думал и не придешь вовсе. Заждался.

— Кто ты?

— Я есть тот, кто я есть. Зачем называть имена? Мне время пришло уйти, тебе — занять мое место.

— Своим доволен, — Дракула огляделся и присел на соседний пень. Ситуация забавляла. — Чужих не надобно.

— Откуда знаешь, что свое занял? — ничуть не обиделся старик. — Княжеская корона голову не тянет, но не княжество — твое предназначение. Не смотри так, будто с безумцем повстречался. Что есть безумие? Всего лишь другой взгляд на мир. Что есть мир? Всего лишь безумие. Пришел ты ко мне, потому, что зов предков услышал. Против зова того никто не может устоять, только зовут не всех. Ты вот об чем, внучок, подумай. Отчего ты заснуть вот уже которую ночь не можешь? Отчего и тоскливо тебе, и радостно? Отчего запах крови так будоражит, делая сытым и довольным? Скажи мне, Познавший кровь, отчего все это с тобою происходит?

— Каким именем ты назвал меня?

— Тем, что тебе по роду твоему предназначено.

Старик неловко переполз с пня на дорожку лунного света и теперь лежал в ней, чуть покачиваясь. Очертания тела с каждым движением становились все более нечеткими.

— Устал, — пояснил он валашскому князю, который смотрел во все глаза и не верил увиденному. — Спать хочется. На вечный сон скоро уйду. Здесь покойно так. И тихо — никто не забредет. А забредет, так и пища будет. Хорошо! А еще хорошо по лунной реке бежать без цели и причины, чувствуя, как крылья за спиной растут. Никогда не пробовал?

Влад молча покачал головой. Разрозненные кусочки воспоминаний стали складываться в одну картину.

Вот он, маленький, на отцовской охоте. Сидит на лошади, гордясь собственной удалью. Лошадь хрипит, сбрасывает, и Влад падает в снег. А когда подымается, видит перед собой волка с ободранным боком. Минуту они смотрят друг другу в глаза. И Влад кивает в сторону, а сам бежит в другую, криком уводя охоту за собой.

Вот в турецком плену — на ярком солнце, и кожа слезает с него, словно со змеи в период линьки. Ожог за ожогом, и более запрещено выходить днем на яркий свет. Кожа слишком нежная, — шепчет придворный лекарь.

Вот первая смерть, и его возбуждение при виде поруганного тела и красной лужицы, вкусно пахнущей медью. Разгоряченный, Влад приказывает казнить еще одного, и еще, и еще… Пока ноздри не насытятся ароматом смерти.

Вот воронье и летучие мыши, кружащие над ним. Остальные осеняют себя крестом, Влад громко смеется, ликуя…

Вот луна, по следу которой он каждый месяц, словно безумец бежит. И сам не знает, что ищет и что хочет найти.

— Быстро додумался, — удовлетворенно прошелестел старик. — Я не ошибся в выборе. Ты — наш. Не сопротивляйся тому, что должно произойти. Только зря потеряешь силы. Пришло твое время, Познавший Кровь. Пробуди спящий ужас и верни знание древних ламий.

Лунные свет давно рассыпался на тысячи сверкающих блесток, а Дракула все еще слушал голос леса. На коленях лежала рукописная книга. Он открыл ее и прочел первые строки Евангелия от Ламии.

«Однажды шел Познавший Кровь по древним забытым подземельям, куда не смела ступать нога человека, и услышал он стон где-то вдалеке, и еще проплутав немного под мрачными сводами тоннелей, вырытых не людьми, наткнулся на человека, прикованного к горящей жаровне, браслеты цепей внутренними шипами впивались ему в руки, тело представляло одну сплошную рану, было непонятно как он жил. „Кто ты спросил Познавший Кровь“, „Я познаю боль“, — прохрипел в ответ человек, — „уже тысячу лет корчусь я тут, а мои слуги изобретают, все более изощренные пытки, но самые кошмарные из них я переношу и так и не достигаю просветления. Я не могу пойти по пути познавшего“. — Почему? — Ибо нет мучений, что пробудят Познание во мне. „Так тебе нужна самая страшная мука, чтобы познать Путь?“ — усмехнулся Познавший Кровью. — „Нет ничего легче, вот, что я тебе скажу: столетия пыток и мучений были напрасны, сейчас я убью тебя и ты никогда не познаешь то, что хотел познать“. „Нет!!!“ — закричал человек, и каменное эхо еще долго гуляло под сводами пещеры. Познавший Кровь приближался, чтобы убить его, и в этот короткий миг лишь на доли секунды, пока рука Познавшего Кровь не отрезала ему голову, человек, наконец, достиг того, к чему стремился сквозь годы мучений, он познал Боль и умер с блаженной улыбкой на устах, а Познавший Кровь пошел своей дорогой».

— А Познавший Кровь пошел своей дорогой, — прошептал Дракула. Где он раньше мог услышать эти строки?

Память услужливо подсказала: их когда-то ему перед сном читала мать, княгиня Мария.

4

Фортуна непостоянна, а человек упорствует в своем образе действий, поэтому, пока между ними согласие, человек пребывает в благополучии, когда же наступает разлад, благополучию его приходит конец. Натиск лучше, чем осторожность, ибо фортуна — женщина, и кто хочет с ней сладить, должен колотить ее и пинать, — таким она поддается скорее, чем тем, кто холодно берется за дело. Поэтому она, как женщина, — подруга молодых, ибо они не так осмотрительны, более отважны и с большей дерзостью ее укрощают.

Прав священник: смерть и жизнь для князя едины и давно уже не представляют никакой ценности. Сегодня ты жив, завтра ты мертв. Так стоит ли задумываться о том, что будет в промежутке? Ему тогда едва ли исполнилось четыре года, но отец — Влад II — приказал взять сына на казнь. Вора и разбойника травили собаками. Влад до сих пор ощущал запах псины, пота и горячей крови — алый след на белом снегу. Собаки рвались вперед, человек слабел: бежать по сугробам было тяжело, он постоянно падал и вновь поднимался. Вожак стаи — поджарый пес — оказался проворнее всех. В красивом и почему-то очень долго прыжке он пружинисто опустился на спину жертвы, повалив в снежную постель. Остальные также бесшумно приземлились следом. Через несколько минут от тела остались лишь рваные окровавленные ошметки. Влада поразило, что приговоренный к смерти не кричал и не плакал, молча принимая неизбежное.

После казни отец подвел сына к телу.

— Так и должно умирать истинному воину, — сказал он тихо. — Запомни, Влад, нет ничего более позорного, чем никчемная жизнь и недостойная смерть.

— Государь, но он же разбойник!

— Каждому свойственно ошибаться, — не согласился князь. — Смерть тем и хороша, что полностью искупает грехи, — и повелел с почестью похоронить останки.