Собрание сочиннений Яна Ларри. Том первый - Ларри Ян Леопольдович
Мы получили тюфяки, постельное белье и одеяла. Красногвардейцы недоумевают:
— Прикончили, что ли, буржуйчиков?
— Уконтропили генералов?
По казарме поползли слухи:
— Говорят, каждый город сам будет защищаться.
— А что? Это, пожалуй, правильно. Тут-то я каждый кустик знаю. Залягу и — ну стрелить. Подойди попробуй.
* * *В городе остановился красногвардейский отряд с пушками, с пулеметами, со своей кавалерией. Отряд никому не подчиняется. Красногвардейцы появляются на улицах в пьяном виде, безобразничают, поют похабные песни, по ночам врываются в дома, производят обыски, а вернее — грабят население.
Глава XV
Ночью нас разбудили и заставили одеться. У стола стоял хмурый Акулов и, как всегда бледный, Зорин. Пока мы натягивали сапоги, Зорин барабанил пальцами по столу.
Мы столпились вокруг Зорина, застегиваясь, протирая заспанные глаза.
— Случилось что-нибудь?
Акулов кивнул на Зорина:
— Сейчас скажет…
Зорин снял кепку и положил ее аккуратно на стол.
Мы вытянули шеи.
— Товарищи! В военном отношении вы подчиняетесь начальнику отряда товарищу Акулову, но все вы, кажется, еще и большевики. Вот как с большевиками я и хочу поговорить с вами. Вам известно, что город терроризован отрядом некоего Пантюхова. Кто он такой, я не знаю. Что представляет собою отряд, — неизвестно. Зачем он прибыл в наш город, — также покрыто мраком. Но мы на каждом шагу видим пьяный произвол и насилия, мы видим в городе не советскую власть, а право бандита. Несмотря на то, что отряд носит название красногвардейского отряда, он своими действиями приносит нам еще больший вред, чем генеральские банды.
— Какие могут быть агитации, — вышел железнодорожник Попов. — обезоружить их, и все тут.
Красногвардейцы зашумели:
— Ясно!
— Одевайсь, товарищи!
— Понятно все!
Зорин наклонил голову:
— Тогда одевайтесь, товарищи!
В отряде Пантюхова около пятисот человек. В нашем отряде — шестьдесят. Но раз идти — так идти. Какие могут быть разговоры?
Мы выходим во двор с винтовками в руках, и тут нас ожидает приятная картина.
В желтом полусвете автомобильных глаз мы замечаем вооруженных рабочих.
Нас встречают подначиваньем:
— Клопы не тревожили?
— Чего во сне видели?
Мы ругаемся и начинаем так зевать, будто три ночи не спали. Потом растворяемся в черной толпе. Завертывая из протянутых кисетов цигарки, мы равнодушно говорим:
— В час управимся с ними?
— Да, надо быть, больше не проканителимся.
— Спать чертовски хочется!
— Выспишься! Ночь велика!
* * *Мы идем по темным, глухим улицам. Тьма — хоть глаза выколи. В стороне вокзала небо оранжевое. На окраинах глухо, лают собаки. По всему городу, точно горох, катается стрельба.
— Вот бы поймать такую сволочь, — говорит недовольный голос, — и чего адиеты патроны зря тратят?
— Выловить бы этих субчиков!
На площади перед церковью останавливаемся. Акулов кричит в темноте:
— Красногвардейцы, ко мне!
Мы проталкиваемся вперед. Акулов светит электрическим фонариком.
— Сюда, товарищи! Стой!.. Все здесь?
— Все!
— Зарядите винтовки четырьмя патронами! Курки спустить!
Мы заряжаем винтовки, задрав штыки высоко вверх. Акулов говорит:
— Мы заходим во двор семинарии. С главного хода войдет отряд левых эсеров. Отряд рабочих останется на площади. Будет задерживать убегающих. Идти без шума, не галдеть, винтовки прижимай к себе… За мной!
По два в рад мы бесшумно переходим площадь, перелезаем через забор и попадаем в темный сад. В глубине сада под желтым колоколом света мы видим у поленницы часового. Подняв воротник, он стоит к нам спиной. Акулов дергает за рукав кочегара Маслова и моего отца.
— Остальным стоять! — шипит Акулов, затем, подталкивая отца и Маслова, исчезает в тени.
Проходит несколько томительных минут. Наконец мы видим, как перед часовым внезапно вырастают три темных фигуры. Мы слышим глухой удар. Часовой оседает мешком. Нам машут руками. Мы бежим к выходу.
— Возьмите его! — показывает маузером Акулов на часового.
Мы кидаемся к часовому. Перминов берет его под мышки и ставит на ноги. Часовой — молодой парень — мотает головой. Лицо у него в крови. Волосы свисают на глаза.
— Эй, «Всех скорбящих», — командует Перминов, — постереги его здесь!
— За мной! — шопотом говорит Акулов.
Мы входим в полуосвещенный подъезд и по лестнице поднимаемся вверх. Акулов останавливает нас знаком. Отогнув рукав, он смотрит на ручные часы.
— Три минуты ждать!
Мы подтягиваемся.
— Т-ш-ш!
Затаив дыханье, мы стоим на лестнице. Свет, льющийся через стеклянные двери, освещает наши настороженные лица. До нашего слуха доносится храп и сонное бормотанье.
— Спят!
— Т-ш-ш.
Акулов смотрит на часы, затем поднимает маузер вверх.
— Ногами не топать!
На носках мы поднимаемся к дверям. Акулов открывает дверь. Нагретый казарменный воздух свирепо лезет в ноздри.
Мы попадаем в полутемный коридор.
Дневальный спит, сидя на табуретке. Акулов хватает нас за рукава. Глазами показывает на дневального. Я и Волков подбегаем к дневальному и выдергиваем у него из рук бомбу.
— Не балуй! — мычит дневальный.
Волков тычет ему бомбу в зубы:
— Замри!
Дневальный глядит на нас красными похмельными глазами. Но, очевидно, ничего не понимает.
— Не дыши!
Волков остается у дневального, я бегу к Акулову.
— Осмотри классы по коридору, да смотри, без шума. Я бегу по коридору, заглядывая через стеклянные двери в пустые классы. В конце коридора останавливаюсь. Сдернув фуражку с головы, размахиваю по сторонам. Возвращаюсь обратно. Красногвардейцы стоят толпой около больших и темных стеклянных дверей, откуда все еще доносится храп. Акулов опять смотрит на часы и сквозь зубы ругается.
— Сволота! Так и знал, что подведут.
Он подзывает меня и говорит:
— Смотайся на площадь быстренько. Скажи рабочим: подвели нас эсеры. Не явились. Пускай человек двадцать оставят, остальных — сюда. Винтовки не бери. Отдай кому-нибудь.
* * *Я спускаюсь по лестнице. Внизу сидит «Всех скорбящих», уперев штык в спину часового.
— Взяли? — тихо спрашивает монах.
— Взяли!
— А ты куда?
— Приду сейчас! Сиди!
* * *Возвращаюсь обратно с отрядом рабочих. Монах сидит в той же позе.
— Готов, что ли?
— Т-ш-ш-ш!
Акулов встречает меня руганью:
— За смертью тебя посылать.
И шипит через мою голову:
— Как открою дверь — идите без шума вдоль левой стены. Не зацепите за винтовки. Свет зажгу — берите на изготовку.
Предосторожности оказались излишними. Перепившийся отряд спал, что называется, без задних ног. Никто не слышал, как мы вошли, как выстроились в большом актовом зале вдоль стен, и даже когда вверху вспыхнула огнями большая люстра, никто не пошевелился.
В причудливых позах спали вповалку отрядники. Весь пол был густо покрыт телами. Тяжелый винный перегар смешался с крепким духом пота и прелых портянок.
— Вставай! — гаркнул Акулов.
Несколько человек вскочили, как встрепанные.
— Браа-атва! — завизжал черный взлохмаченный парень и закрутился волчком.
Мы вскинули винтовки, щелкнули затворами.
— Сиде-еть! На ноги не подниматься!
Матюгаясь и в Бога и в святых, отрядники приподнимали головы, недоумевающе рассматривая нас красными от сна глазами.
— Смирно-о!
Размахивая маузером, Акулов вскочил на подоконник.
— Отряд арестован! — крикнул Акулов. — Семинария окружена войсками. Будете бузить — перестреляем. Кто командир?
С пола, около Акулова, поднялся детина с рябым лицом, с похмельными злыми глазами.
— По какому праву арестованы?
