Семиозис - Бёрк Сью
– Сегодня в их пище были парализующие вещества, – сказала Мари всем перед выходом. – Передозировки не только возможны, но и неизбежны. А еще они могут подавиться едой из своей миски или утонуть в супе. Прежде всего проверяйте дыхание.
Нам нельзя было брать фонари, так что мы не видели, что у нас впереди, а ночь выдалась облачная, так что нам не помогал даже свет звезд или северного сияния, однако мы слышали подвывающее рычание.
– Храпят, – прошептала Мари.
Петр проглотил смешок. Он нарисовал у себя на лице большие серые глаза и вертикальную полосу по рту и носу, чтобы походить на стекловара. Маскировка, как он сказал.
– Слушайте, – сказал он. – Все тихо.
Точно. В ночи не было лая, песен или искр.
– Ящерицы едят овощи, – проговорила Мари.
Мне хотелось спросить, может ли это им повредить, однако с этим вопросом стоило повременить.
Мы были уже рядом с лагерем, затихшие от страха, напряженно прислушивающиеся. Опытные охотники и лучшие воины добрались до лагеря раньше нас. Сильного шума нет. Перевод: особых неприятностей нет… наверное. Но я ничего не видела, так что точно не знала.
Гавканье, напоминающее синюю птицу, призвало нас из кустарника. Одно взлаивание. Хорошо. Это – знак того, что все в порядке. Мы продолжали пробираться вперед. Еще раз «Гав!» Тут далеко впереди застонал стекловар, что-то упало, прозвенела тетива – видимо, отправляя стрелу с усыпляющим наконечником – и люди рассерженно зашептались. Петр охнул и задержал дыхание. Я продолжала красться вперед.
Мы знали, что заснут не все. Кто-то съест слишком мало, или на него вещество не подействует. Но сколько их не спит? Почему никто ничего не орет? Столько передозировок? Еще что-то стукнуло, что-то захрустело, как ломающаяся корзина. Что? Мне пролаять вопрос?
«Гав» раздалось далеко впереди, и потом опять перешептывания и громкий удар, как от завалившегося шатра.
Еще несколько шагов – и мы оказались за поворотом тропы и обнаружили Ориона с луком за плечом, с мигающим красным фонарем и женщину, склонившуюся над неподвижным стекловаром, слушающую его дыхание и развязывающую ремни с оружием. Еще дальше горела фиолетовая лампа с крошечным фитилем и неясные тени сновали вокруг. Кто-то слева от меня идеально изобразил подвывание синей птицы – вызов медика. Мари поспешила на звук.
Я искала взглядом полевого командира – а, вон там его янтарная лампа. Охотник оттопырил большой палец – все путем, – а потом указал на самку, лежащую на циновке. Мне следовало ее осмотреть и снять с нее все, что можно, включая одежду. Свет лампы отразился от ее серого глаза. Глаз дернулся. Хороший признак: она не спит и, видимо, в порядке, только не может двигаться. Я ожидала, что вблизи она будет вонять, но запах был не противный – больше походил на вызревающий трюфель и горький чеснок, но был совсем не сильным. Видимо, она недавно мылась.
Я сняла с нее накидку – мягкую и пушистую, сложенную в несколько раз, неожиданно большую и реально теплую. На следующее утро я подпихнула эту самку на плот и перевезла через реку. Рядом с самками я ощущала себя маленькой. Голова у них была почти на уровне моей, а торс – намного больше, массивный и длинный, на тонких ногах. Мари сказала, что немалую часть грудного отдела занимают легкие и пустотелые кости, так что весили мы примерно одинаково.
Вещества оказались немного чересчур сильными, как мы и ожидали. Мы потеряли пять основных и девять работников из-за остановки дыхания. Еще два стекловара получили травмы из-за сопротивления и умерли, а четверо умерли от ран из-за пьяных драк перед всеобщей отключкой. С нашей стороны тоже были пострадавшие, в том числе охотник, который случайно попал в самого себя стрелой с усыпляющим. Один детеныш-стекловар оставался в коме в течение целого ужасного дня, и большинство стекловаров приходили в себя с тошнотой, рвотой и паникой. У нескольких была истерика, включая Сероглазку.
Стивленд был мрачен.
«Двадцать процентов – это чрезмерно. Я совершил крупный просчет и вызвал ненужные жертвы, повторяя порочную историю моего вида. Я настолько серьезно предал стекловаров, что они никогда не примут мутуализм». И так далее. Я попросила у комитета разрешения поговорить с ним наедине. Медицинский советник бросил на меня непонимающий взгляд, но высказался за, и предложение было принято с воздержавшимся Стивлендом. Не знаю, почему он воздержался, но это было неважно.
Итак, все ушли из Дома Собраний, а я закрыла и заперла на засов дверь, села перед стволом Стивленда, вытащила нож и заговорила:
– Хорошее оружие, правда? Я получила его от Татьяны. А она получила его от Сильвии.
«Я его никогда раньше не видел. Это металл».
– Сталь. С Земли. Это тайна. Этим оружием Сильвия убила старого модератора, Веру. Ты знаешь ту историю? Я имею в виду – реальную историю. Все говорят, что бунт Сильвии был просто голосованием, что модератора сняли голосованием – что это был один-единственный случай. Ну, а на самом деле все было не так. Сильвия хотела отправиться сюда, в Радужный город, а модератор не хотела, и другие Родители не хотели, и в итоге ей пришлось убить модератора. Этим ножом. Тогда были и другие раненые и погибшие. Сильвия даже оставила некоторых Родителей в старом поселке, потому что они не захотели переселяться сюда. Они тебя боялись.
Он ничего не сказал. Наверное, был потрясен до потери даров. Примерно на это я и надеялась.
– Сильвия передала этот нож Татьяне, а она передала его мне, чтобы я понимала: быть модератором – это не игра. Это нелегко. Это не весело. Мы не фиппокоты, довольные, мягкие и все такое. Ну, может, мы все-таки они. Фиппокоты могут убивать, если приходится, могут запинать до смерти, словно мелкие львы. Мы можем совершать ошибки, но можем и поступать правильно – даже когда это подразумевает нечто ужасное. Самое трудное – это знать, что надо делать.
«Родители боялись переселяться?»
– Ты же вечно твердишь, какой ты большой и могучий. Ты можешь быть пугающим.
«Я не хотел быть пугающим».
– Не тревожься. Это они были обязаны решать, когда не следует пугаться.
«Наверное, я слишком сильно хотел, чтобы вы пришли».
– Я рада, что мы это сделали.
«Я раньше не знал, что ей пришлось убивать, чтобы заставить колонию двигаться».
– В школе этому не учат, да?
«Я сделал все возможное, чтобы заставить Сильвию вернуться. Мне нужна была здесь колония обслуживающих животных. Я не хотел заставлять ее убивать. Это было бы в высшей степени нецивилизованно».
– Это она решила убить Веру, а не ты. И ты старался не убивать стекловаров – и по большей части не убивал. Я побывала в старом поселке во время исторической экскурсии для детей. Мы ходили на ходулях и притворялись землянами и исследовали старые ураганные убежища и пустыри, где росли снежные лианы. Не слишком хорошее место для жизни. Сильвия сделала то, что должна была сделать. И ты тоже. Мы можем делать ошибки, но ты не ошибся. Да, некоторые из них погибли, но ты ведь знаешь, что такое бойня, и это была не бойня.
«Погибших было больше, чем я ожидал».
– Больше, чем ты надеялся. Взвесь-ка эти слова: «ожидать» и «надеяться».
Он ненадолго затих.
«Разница в эмоции».
– Совершенно верно. Но чувства – это не факты. – Я взяла нож. – Я пришла передать его тебе. Куда его положить?
«У растений нет личного имущества».
– А у модераторов есть.
Через какое-то время он убедился, что я не передумаю, и решил, что мне следует положить его в стеклянный ящичек, как музейный артефакт, и закопать под полом Дома Собраний. Он сказал, что намерен взвесить и другие чувства и факты.
И, видимо, он так и сделал, потому что вскоре принялся руководить вскрытиями стекловаров.
«Я буду учиться на своих ошибках, потому что, хоть я и способен принести немалое зло, я могу и подарить немалое добро. Стекловары поймут разницу между конфликтом и мутуализмом». И так далее и тому подобное.
Мы разместили самок и детей на нашем берегу реки под большим открытым навесом у самого города, рядом с бамбуковой рощей, имеющей массу глаз и ушей. Они двигались, словно сомнамбулы. А еще они сонно били друг друга, лягались, скандалили и дрались. И не забываем о сонных попытках напасть на охранников.
