Мышь - Филиппов Иван
— Дорогие россияне. Друзья. Несколько дней назад мы с вами пережили страшную трагедию. Мы проживаем её до сих пор, и она останется с нами до нашей смерти. Гибель Москвы войдёт в историю как одна из самых страшных катастроф, случившихся за всё время существования человечества. Мы все потеряли с вами друзей и близких, родственников и знакомых. Сегодня в России нет ни одной семьи и ни одного дома, которого бы не коснулась эта трагедия. Но мы выстояли. Благодаря решительности губернатора Сергея Куренного, мы с вами все вместе спасли Россию.
Благодаря помощи всего мира мы спасли нашу страну и нашу планету от гибели. Мы показали себя настоящей нацией, сильной, способной прийти на помощь в нужную минуту — когда для спасательной операции потребовались волонтёры, за сутки мы получили миллион заявок. Вместе мы строили, спасали, лечили, устраивали и обнимали выживших. И я хотел бы начать своё выступление с главного: с обещания, что новая Россия, которую мы вместе с вами будем строить, будет страной, в которой главнейшей ценностью станет человеческая жизнь. Мы слишком многих потеряли, мы не повторим прошлых ошибок.
Ройзман откашлялся и обвёл глазами зал.
— На сегодняшний день количество выживших — около 500 000 человек. Почти 12 миллионов числятся пропавшими без вести или погибшими. Спасательная операция в Москве продлится до того момента, пока мы или не спасём всех, или не будем уверены в том, что спасать больше некого. Мы не пожалеем для этого ни времени, ни сил, ни денег. Любой ценой, но спасён будет каждый. Я обещаю вам это, и я уверен, что будущий, законно избранный президент России, поддержит меня в этом решении.
Краем глаза Сева увидел, что Костя отложил телефон. Все, сидящие сейчас на диване, ну, может быть, за исключением Ульяны, внимательно слушали речь.
— Мы никогда бы не справились в одиночку. Долгие годы Россия отдалялась от мира, мы шли по пути конфронтации, не исключено, что мы шли к большой войне. Но эта трагедия отрезвила нас. Помогла нам понять, насколько мы связаны между собой. Я глубоко благодарен всем странам, оказавшим и продолжающим оказывать помощь России в наш самый чёрный час. И сегодня я хотел бы сделать заявление. Как исполняющий обязанности президента России, час назад я приказал снять с боевого дежурства всё имеющееся в нашем арсенале ядерное оружие. Наши подводные лодки возвращаются в порты. Наша армия с завтрашнего дня выходит со всех незаконно оккупированных территорий. Армия Россия прекращает военную операцию в Сирии, мы отменяем все введённые санкции, контрсанкции и ограничения, и для жителей всего мира с завтрашнего дня Россия — это безвизовая страна. Время противостояния окончено. Эпоха гонки и соперничества закончилась.
В этом месте говорящего перестало быть слышно, потому что зал взорвался восторженными криками и аплодисментами. Сева собирался что-то сказать, но в этот момент в их шатёр заглянул Матвей.
— Костя, Сева, за вами пришли.
Все исторические речи и знаменательные события сразу перестали иметь какое-либо значение. Сева с Костей вскочили и побежали за рюкзаками. Они тепло и нежно обнялись с Тоней, Асей и Расулом, обменялись телефонами и пообещали не теряться. Потом мальчики по очереди поцеловали очень удивлённую и ещё сонную Ульяну, которая возмущённо пискнула, протестуя, что её сон потревожили.
За Костей и Севой пришёл какой-то грустный мужик. Про таких, как он, папа обычно говорил «морда кирпичом». Грузный, с красным лицом, в несвежей полицейской форме. Он повёл ребят через весь лагерь к парковке.
— Володя меня зовут. Можно без отчества, — коротко представился он. — Классный у вас пёс! Давно с вами?
— Нет, мы, когда из Москвы спасались, его встретили. Вместе выбирались!
— Фига, и он не убежал? Чудеса!
— Почему чудеса?
— А вы не знаете? Неужели внимания не обратили, что, пока вы шли по городу, ни разу ни одной собаки, кошки или даже голубя не встретили?
— Обратили, конечно. Но мы только не знали, почему так.
И Володя рассказал им свою историю. В день катастрофы они с напарником дежурили как раз на выезде из Москвы на Ярославке, это был их обычный пост и обычный день. Собственно, работа скучная — останавливаешь, проверяешь документы, иногда в трубочку предлагаешь дунуть. Неприятного много — и бухие, и агрессивные, и ДТП у них на участке бывали страшные, но глобально если говорить — не худший вариант. И вот сидели они с коллегой обедали, как вдруг шум страшный поднялся.
— И я подумал сначала, что самолёт. Ну, чёрт его знает, может, авария какая-то — и он на шоссе сесть решил. А потом вышел из машины и увидел: просто стеной на нас бегут собаки, кошки, птицы летят, змеи ползут. Неба не видно было из-за птиц, представляете? Не видно неба! Ну, в общем, я успел в машину спрятаться, её сразу же перевернуло потоком, мы там часа два кверху ногами сидели. Вот такие дела.
— А теперь они где?
— Теперь их по лесам ищут. В новые дома, наверное, определят. Людей добрых много вокруг.
Полицейский немного помолчал и добавил:
— Работа такая, нам обычно люди-говно попадаются, да и сами мы, честно говоря, те ещё мудаки. Вы уж извините за мат, я привык как есть говорить. Но вот последние дни, последние дни я понимаю — очень много добрых людей вокруг. Все всем помогают…
Они дошли до Володиной помятой машины.
— Чё, ребят, куда едем? Матвей сказал, под Сергиевым Посадом у вас бабушка с дедушкой?
— Да! Володя, вы нас до Хотьково довезите, а дальше мы дорогу знаем и покажем.
— Ну хорошо. Залезайте. Собака если хочет, может спереди поехать.
Братья уселись на задние сидения, а Лев Семёнович с удовольствием устроился на переднем. По дороге он иногда высовывал голову в окно.
Сева и Костя впервые видели Ярославку без пробок. Они ехали среди редких машин, на которых волонтёры развозили выживших. Пару раз им на пути попадались конвои с автобусами, которые везли выживших в более благоустроенные лагеря — в Мытищи и дальше, в Пушкино и Софрино. Как старый гаишник, Володя гнал за 120, и Сева посчитал, что они будут дома уже совсем скоро. Он до сих пор не мог в это поверить.
Им навстречу шли бесконечные караваны фур «Вкусвилл» и «Магнит», двух сетей, взявших на полное обеспечение лагеря беженцев. В сторону Москвы шли колонны военной техники, но только сейчас она вызывала у ребят радость, а не страх. Ехали автобусы с волонтёрами — бесконечные автобусы с волонтёрами.
А потом они свернули с шоссе и въехали в Хотьково, и вокруг вдруг началась обычная жизнь. Вот дети играют на площадке, вот какая-то тётечка спешит домой с пакетами из «Пятёрочки». Сева смотрел в окно и думал: у них не было всего этого ужаса, а нам он с Костей достался. Почему? Ответа он не знал. Может быть, ответ и не был важен.
Они показывали Володе, куда ехать, и он ехал, и вот он уже повернул на улицу, в конце которой стоял их дом. Улица была засажена дубами, и они ехали как будто по лесу.
— Хорошо у вас тут, ребят. Зелено! Хорошо, что вы спаслись!
Вдруг большой Володя с его красной мордой кирпичом горько беззвучно заплакал. Лев Семёнович положил ему лапу на плечо — он хорошо чувствовал чужое горе.
— У меня в Москве жена была, дочка. Мама моя, отец. Все погибли, все сгинули. Один я остался.
Он быстро успокоился и даже как-то немного смутился. С заднего сиденья Костя мог дотянуться только до левого Володиного плеча. Он положил на него свою маленькую руку. Костя знал, что сейчас говорить ничего не надо, достаточно просто помолчать рядом.
Машина остановилась у их дома. У калитки уже стояли бабушка и дедушка. Казалось, они ещё немного постарели. Прямо над ними на заборе устроилась на своём любимом месте кошка Дуся.
Костя выскочил из машины, забыв попрощаться, и бросился к бабушке — он тут же утонул в её объятьях и слезах. Сева вышел из машины и стоял, смотрел за ними со стороны. На прощание он обнял Володю, который — то ли из чувства такта, то ли просто у него времени не было — очень быстро уехал.
