Дорога из пепла и стекла (СИ) - Белецкая Екатерина
В контексте главы Ит трактует выражение «Наш Снарк — Буджум» как замену одного объекта исследования, казавшегося изначально безобидным, на иной, гораздо более сложный и опасный. Так же он дает намек на фатальную ошибку, ведь Пекарь, персонаж «Охоты», после того, как произносит эту фразу, пропадает, и команда уже не может его найти.
Глава 12
Шрика
12
Шрика
С такси, точнее, с шагоходом, получилось замечательно. Когда наступило время везти первую порцию липстэга в Анкун, Лийга написала водителю, и, получив ответ о том, что машина скоро будет, пришла в самый настоящий восторг. Она вывела визуал, и принялась смотреть, каким получился вызов, и не понял ли кто-то, как его сделали. Вызов действительно был зафиксирован из Анкуна, и это обрадовало Лийгу ещё больше. Позже она объяснила, что ответы иногда принимать можно, за это не накажут, а система подтверждала, что вызова от них самих не было.
— О чём я и сказал тогда, — заметил Ит, когда Лийга вышла к ним, уже стоявшим у тележки, с передатчиком в руке. — Давай начистоту. Вам тяжело тащить тележку до города, правда?
— Если честно, то да, — кивнула Лийга. И оглянулась — видимо, не хотела, чтобы Рифат услышал её слова. — Но вы при нём об этом не говорите. Он… не любит, когда так.
— Мы уже поняли, — улыбнулся Скрипач.
Из-за дома вышел Рифат, который нес в руках объёмистую матерчатую сумку. Судя по шороху, сопровождавшему его движение, в сумке находились какие-то травы.
— Решил водорослей немного взять, — объяснил он. — Тоже продадим. А сумка пригодится, надо купить танели.
— Это из-за нас, — покаянно вздохнул Скрипач. — Если бы не мы, каша бы так быстро не кончилась.
— Не говори ерунды, — поморщился Рифат. — Уже почти лето. Свежий танели всё равно пора покупать.
* * *На варку липстэга ушло восемь дней, и эти дни, по словам Скрипача, получились просто волшебными. Главным волшебством оказался, разумеется, запах, потому что пах липстэг так, что хотелось съесть даже воздух, пропитанный его ароматом.
— Намазать на деревяшку, и сгрызть, — сказал Скрипач, когда Лийга на третий день варки открыла котел, чтобы закинуть очередной ингредиент. — Обалденно пахнет.
— И это мы ещё не доварили, — покачала головой Лийга. — Но на счет деревяшки ты прав. С липстэгом действительно можно съесть буквально всё. Сварим, дам попробовать. Если останется.
Скрипач, зачарованно глядящий на котел, кивнул. А потом облизнулся, но из-за маски этого никто не заметил.
Лийга в эти дни напоминала самую настоящую ведьму, правда, ведьму очень аккуратную и чистенькую. До варки она помылась сама, и велела тщательно помыться остальным, к травам и маслам разрешала прикасаться только ложками или щипцами, никаких рук, даже чистых; поверх скибов при подходе к печи полагалось надевать специальные накидки, а открывала котел только Лийга, не доверяя это больше никому. Причем открывала на секунды, чтобы добавить очередной порошок из перетертой в пыль травы, и тут же закрывала обратно.
— Липстэг — это отражение сердца природы, — говорила она. — Это всё самое лучшее, что способна дать здешняя земля. Мы собираем это лучшее, соединяем, и в результате оно умножается самое на себя, раскрываясь, как цветок. Одного кусочка липстэга, размером с зернышко рибира, достаточно, чтобы дать неповторимый вкус и запах целой большой кастрюле мяса или овощей. Одной капли будет довольно, чтобы придать аромат десяти мерам сушеного сыра. Его добавляют в масла, в бульоны, в тушения, с ним жарят и пекут, с ним делают хлеб, его даже добавляют в составы для пропитки дерева…
— Для чего? — удивился Скрипач. Лийга в ответ хитро улыбнулась.
— А чтобы в ресторане, где, например, из такого дерева сделан элемент стойки, покупали больше еды, — ответила она. — Ты пришел поесть, и в месте, где ты ешь, вкусно пахнет. Это будет влиять на то, сколько, и чего именно ты закажешь. Понял?
— Хитро, — покачал головой Скрипач. — А для людей липстэг тоже хорошо пахнет?
— Не так сильно, как для нас, но да, для людей он тоже ценен, — кивнула Лийга. — И они его тоже покупают. Насколько я знаю, обычно берут для подарков, причем начальству. Кто себе может позволить сделать такой подарок, конечно.
Ит, из-за того что был на костылях, принимать участие в процессе варки не мог — он боялся, что может оступиться, и как бы чего из этого не вышло. Но и ему, и Рифату, Лийга задание, разумеется, тоже назначила. В течение двух дней они сидели на улице, перебирая и сортируя сосуды для липстэга, их предстояло разделить на три группы. Первая — та, которая пойдет в дело сейчас, самые простенькие. Вторая — уже лучшие, для летней варки. И третья, в которую попали самые удачные сосуды, для осени.
Отобранные сосуды сперва проверяли на плотность прилегания крышек, потом мыли в кипятке, потом сушили под навесом, и относили в дом, расставляя там, где указывала Лийга. На дно каждого сосуда Рифат наносил маркировку особыми чернилами, тоже сделанными из трав, после этого пустые сосуды ставились в печь. От жара чернила схватывались, а сами сосуды стерилизовались перед раскладкой.
— Еще будут маркировочные ленты, — объясняла Лийга. — Но это я, как мастер, в последнюю очередь сделаю.
— А сладкую приправу когда будешь варить? — Скрипачу, разумеется, всё, связанное с готовкой, было более чем интересно, готовить он умел и любил.
— Вернемся из города, поставим зерно на первую порцию, — объяснила Лийга. — Зерно надо будет купить.
— Для чего? — не понял Скрипач.
— Смотри. Для сладкой нам нужна карамель. Её делают из проросшего зерна кинни и танели, — объяснила Лийга. — Кинни проращиваем, чтобы дал сахарные ростки, танели варим, соединяем ростки и вареный танели, заливаем водой, толчем, процеживаем, получаем основу. Потом основу варим, выпариваем воду, получается карамель. А в эту карамель добавляем то, что положено, и довариваем. Потом раскладываем, и…
— Снова едем в Анкун продавать, — закончил Скрипач, и ошибся.
— И ставим дозревать, — покачала головой Лийга. — А продавать мы это будем вместе с летним липстэгом.
— Сложно всё как, — вздохнул Скрипач.
— А ты думал, — хмыкнула Лийга. — Вообще, я очень не люблю, когда ругают народные искусства и еду. Это ведь наследие тысяч поколений, живших до нас, и придумано это отнюдь не просто так, и не случайно. Такие вещи, как липстэг, достойны, как минимум, уважения.
— Кто-то ругает? — удивился тогда Ит. — Но кто?
— Если ты что-то делаешь, всегда найдется кто-то, кто будет это ругать, — Лийга осуждающе покачала головой. — Даже если ты жизнь положишь на то, чтобы улучшить мир, обязательно отыщутся те, кто не пожалеют времени, чтобы… а, ладно, не хочу об этом. Давайте, наверное, про что-то попроще, — предложила она.
— Хорошо, — тут же согласился Скрипач. — Слушай, а с мясом липстэг, наверное, вообще бесподобно будет, да?
— Повара говорят, что да. Я не ем мяса, так что сама не пробовала, и сказать не могу, — ответила Лийга.
— А Рифат? — спросил Ит.
— Ты про мясо? Нет, не ест. Рыбу когда-то ел, потом перестал, — Лийга улыбнулась.
— Почему? — поинтересовался Скрипач. Ответ был важен, потому что этот ответ мог оказаться ещё одним подтверждением. И оказался.
— Святость жизни, — буднично пожала плечами Лийга. — Нельзя есть живое. Даже у рыбы, и у той есть разум. Даже самые маленькие домашние рыбки, и те учатся приплывать, когда ты их зовешь, постукивая пальцем по стеклу.
— Добрая ты какая, — ехидно заметил Скрипач. — А когда мы у Рифата подыхали оба, попросила, чтобы он тебя не впутывал.
— Да, попросила, — кивнула Лийга. — Но, замечу, есть я вас не собиралась. И убивать тоже.
— Вывернулась, — покачал головой Скрипач. — Ладно, ответ принимается. По крайней мере, пока.
— Ну, пока, так пока, — согласилась Лийга.
…Вечером, накануне отъезда, Лийга напекла в остывающей печи лепешек, и устроила дегустацию, которую все так ждали. Она налила в плошку масла, немного нагрела его, и добавила в это масло кусочек липстэга размером со спичечную головку.
