Песнь пророка - Линч Пол
Синяя лошадь на берегу, лошадь приближается к ней, скачет вдоль воды, и Айлиш не помнит, сколько ей тогда было лет, лошадь скачет, залитая светом, внизу в прихожей звонит телефон, и Айлиш выныривает из сна, оказываясь в спальне. Ларри сидит на краю постели и трет глаза. Бога ради, шепчет она, четверть второго, кому придет в голову звонить в такой час. Надеюсь, говорит он, это не твоя сестра. Наклоняется вперед, шагает к двери, протягивает руку к тени, которая распахивается, обращаясь халатом. Шлепанье тапочек по лестнице, пока она лежит, прислушиваясь к дыханию Бена в кроватке, приглушенному кашлю из спальни мальчиков. Тихий голос Ларри поднимается наверх, проникает в спальню, но ничего не разобрать, и она гадает, кто бы это мог быть, думая о сестре Айне из Торонто, это случилось много лет назад, мне так жаль, сестренка, перепутала часовые пояса, немного перебрала. Айлиш закрывает глаза, ищет синюю лошадь на берегу, роется в памяти, сколько тогда тебе было лет? Зима, небо низко нависает над морем, она касается пятками лошадиных боков, чувствуя, как внутри подрагивают мощные мышцы, вес Ларри придавливает матрас рядом. Я уже начала засыпать. Он не отвечает, молча уставившись в стену, словно наливаясь свинцом, переводит дыхание, она тянется к нему и сжимает его руку. Что случилось, Ларри? Включает лампу, садится на постели, видя, как в мягком свете муж превращается в ребенка, хмурый, недоуменный взгляд, он оборачивается и откашливается. Это была Кэрол Секстон, жена Джима, и по телефону она еле сдерживалась, вчера Джим ушел из офиса, но домой не вернулся. И это все, Ларри, а то я успела испугаться, что кто-то умер. Послушай, Айлиш, она сказала, они его забрали. Кто кого забрал? ГСНБ, кто ж еще. ГСНБ? Но это же бессмыслица, Ларри, что значит забрали? Ну, арестовали, задержали, кто-то видел, как его сажали на заднее сиденье автомобиля, но тому человеку в голову не пришло кому-то сообщить, жена узнала позже, когда начала всех обзванивать. Джим Секстон, этот пустомеля, да что он мог сделать? Айлиш, с тех пор о нем ни слуху ни духу. А профсоюзному адвокату он звонил, как там его? Майкл Гивен, нет, не звонил даже жене. Но нельзя же так просто взять и забрать кого-то, не предоставив право на защиту, есть же закон. Кэрол говорит, Майкл сейчас на Кевин-стрит, но они его не пускают, и он собирается до утра вернуться домой, похоже, туда нельзя дозвониться, у ГСНБ нет прямого номера, не понимаю, почему никто из профсоюза не сообщил мне, какое-то безобразие. Такого просто не может быть. Ведь не может? На визитке того инспектора есть мобильный номер, ты же сам ему звонил, скажи мне, Ларри, что происходит? Не знаю, любимая, похоже, он в ярости. Кто в ярости? Майкл Гивен. Надо обязательно ему передать, я про визитку. Да, об этом я не подумал, сейчас найду, куда ты ее положила? На каминную полку в гостиной, потом подсунула под часы. Айлиш, Кэрол сказала, они допрашивали его на прошлой неделе, сказали, что против него выдвинуто обвинение, а он просто посмеялся над ними, ну, ты знаешь Джима, очевидно, когда на вопрос, арестован ли он, они ответили отрицательно, он дословно процитировал им раздел третий статьи 40.6.1 о праве граждан создавать союзы и объединения, старая гвардия, под его командой половина учителей Лейнстера, готовых загрузиться в автобусы и рвануть в город, если забастовка продолжится. Ее рука шарит по тумбочке, она, не глядя, берет стакан и делает глоток. Ларри, какие конституционные права они могут приостановить в соответствии с этими чрезвычайными полномочиями? Не знаю, не думаю, что основные, не настолько, любой арест все еще регулируется законом, но какой закон, когда творится такое, послушай, не надо пока, не рассказывай детям. Ларри, сейчас ты все равно ничем не поможешь, ложись спать.
Она стоит, разглядывая отцовский сад. Старые воспоминания шуршат мокрыми листьями, раскачиваются на канате, толпятся в кустах, голоса зовут из прошлого, ты готова, а вот и я. Смотрит, как ясень, посаженный отцом на ее десятый день рождения, высится над узким участком. Бейли бродит по высокой траве, пиная листья, а Молли снимает зимующие растения на телефон. Айлиш отворачивается от стола, за которым, уткнувшись в газету, сидит отец, Бен спит в автокресле у ее ног. Берет со стола две кружки, заглядывает внутрь, проводит пальцем по ободку. Пап, только посмотри на них, почему ты не пользуешься посудомойкой, надо надевать очки, когда моешь посуду. Саймон не отрывает глаз от газеты. Я и сейчас в очках, говорит он. А надо надевать их, когда моешь посуду, смотри, чашки все в разводах. Вини во всем ту бесполезную женщину, которая приходит убираться, когда была жива твоя мать, в этом доме не было ни одной грязной чашки. Наблюдая за ним сейчас, Айлиш погружается в детство, видит отца таким, каким он был, с ястребиным носом и живым пристальным взглядом, а теперь он съежился в кресле, спина горбатится под шерстяным кардиганом, хрупкие косточки выпирают сквозь бумажную кожу рук. Саймон складывает газеты, наливает себе чай, барабанит пальцами по столу, и зачем я до сих пор это читаю, сплошная ложь. Она берет газету и начинает заполнять клетки кроссворда. Его пальцы уже не барабанят по столу, и, даже не смотря на отца, Айлиш чувствует, что он ее разглядывает, но, когда она поднимает глаза, Саймон хмурится. Кто там в саду с Айлиш? Она выглядывает наружу, поворачивается к отцу, берет его за руку. Пап, там Бейли, а с ним Молли, а я тут, рядом с тобой. На его лице появляется растерянное выражение, он моргает и отмахивается от нее, отодвигая стул. Конечно, говорит он, но она вечно дуется, совсем как ты, не то что твоя сестра. Теперь Айлиш смотрит на отца с горькой улыбкой. Значит, мы обе пошли в тебя, говорит она. Айлиш наблюдает за Молли со стороны, видя себя в том же теле, часы в прихожей, заведенные для боя, три раза бьют из ее детства. Да все с ней в порядке, говорит она, девочке четырнадцать, переходный возраст, сама такой была. Она возвращается к кроссворду. Знаки отличия, семь букв, пятая «л». Саймон произносит «регалии», как будто слово вертелось у него на языке. Она смотрит ему в лицо, радуясь за него, на его шее проступают вены, глаза прячутся под набрякшими веками, но разум расправляет крылья. Она наливает себе чай, размышляя, стоит ли ему говорить, наблюдая за хрупким тонкокостным Бейли, а вот Марк такой же мускулистый, как его отец. Айлиш поднимает глаза и говорит: у Ларри на работе проблемы, правительство не хочет, чтобы учительский профсоюз объявлял забастовку, они вызывали его на беседу и почти угрожали, пап, ты можешь в это поверить? Кто вызывал? ГСНБ. Саймон разворачивается и молча смотрит на дочь, затем качает головой и опускает глаза. Ларри следует вести себя осторожнее с этими молодчиками, ГСНБ, когда Партия национального единства пришла к власти и основала их вместо Особого уголовного отдела, неделю все возмущались, потом перестали, и я не сомневаюсь, людей заставили замолчать, до сих пор в стране не было тайной полиции. Пап, они схватили районного лидера в Лейнстере, ни звонка, ни адвоката, его арестовали, профсоюз пытается поднять шум, но ГСНБ молчит. Когда это случилось? Во вторник вечером… Молли кричит, и они, обернувшись, видят, как она извивается, отбиваясь руками, а Бейли повис на старом канате, обхватив ногами сестру. Внезапный пронзительный взгляд отца. Скажи, ты веришь в реальность? Пап, что ты хочешь этим сказать? Это простой вопрос, у тебя ученая степень, ты должна понимать, что я хочу сказать. Теперь понимаю, но избавь меня от твоих лекций. На мгновение он отводит глаза, разглядывая старый буфет, заваленный пожелтевшими газетами, политическими журналами, и обнажает зубы в фирменной улыбке. Мы оба ученые, Айлиш, мы принадлежим традиции, но традиция — это то, о чем все давно договорились: ученые, учителя, институции, — и, заполучив институции, ты получаешь власть над фактами, ты можешь менять структуру ценностей, менять прежние договоренности, и да, они делают именно это. Айлиш, все очень просто: ПНЕ пытается изменить то, что мы с тобой называем реальностью, они мутят реальность, как воду, если ты называешь черное белым и делаешь это достаточно долго, черное становится белым, если ты повторяешь это снова и снова, люди начинают принимать твои слова за чистую монету — старая идея, просто теперь это происходит у вас перед глазами, а не в книгах. Она наблюдает, как взгляд Саймона блуждает, пытается проникнуть в его мысли, рука с пигментными пятнами достает из кармана брюк смятый носовой платок, он сморкается, сует платок в карман. Разумеется, рано или поздно реальность даст о себе знать, вы можете временно присвоить ее себе, но она молча и терпеливо ждет, чтобы выставить цену и уравнять чаши весов… Бен лопочет, таращит глазки. Начинает реветь, и Айлиш отодвигает стул, цыкает на младенца, поднимает и прикладывает его к груди под шарфом. Она тоскует по прежней беззаботности, хочет позвать детей в дом, собрать вокруг, но вместо беззаботности ощущает темноту, и темная зона расширяется. Айлиш втягивает воздух, выдыхает, пытается улыбнуться. Мы определились с пасхальными каникулами, погостим у Айне и ее банды, затем еще недельку поколесим по округе, может быть, доберемся до Ниагарского водопада, поездим по окрестностям Торонто, покажем детям местные красоты. Взгляд Саймона блуждает, и она не уверена, что он ее слушает. Он поднимает руки со стола, пристально их разглядывает, снова опускает и смотрит на дочь. Возможно, замечает Саймон, вам следует подумать о переезде в Канаду. Айлиш отнимает ребенка от груди, встает со стула и смотрит на Саймона сверху вниз. Папа, о чем ты? Я говорю, что слишком стар для таких дел, но дети легко адаптируются, у них будет время начать все с нуля, освоить местный акцент. Бога ради, папа, вдумайся, о чем ты говоришь, ты преувеличиваешь, а как же моя карьера, работа Ларри, школа, а еще хоккей Молли, в этом году они намерены выиграть чемпионат девичьей юниорской лиги Лейнстера и уже впереди на девять очков, Марк в выпускном классе, а за тобой кто будет присматривать, если ты даже кружки толком помыть не можешь, миссис Тафт приходит раз в неделю, а если ты упадешь и сломаешь шейку бедра, что тогда?
