На острие ножа - Блэкмен Мэлори

ОРАНЖЕВЫЙ

Глава 29 × Сеффи

Найти дом Джексона было несложно. Оказалось, что до него от дома Мэгги всего двадцать минут пешком. Правда, путь был неблизкий — не в смысле расстояния, а в смысле того, как на меня смотрели. Кое-где — злобные гримасы, иногда — заигрывающие ухмылки, но в основном — долгие любопытные взгляды. В этом медвежьем углу, где жила Мэгги, Крестовые лица встречались нечасто. И я уже скучала по Роуз, просто ужасно. По крайней мере тут Каллум был прав: имя Роуз подходит ей гораздо лучше.

Каллум…

Не думай о нем, Сеффи. Больше никогда не думай. Он умер и забыт.

У меня есть моя дочь Роуз. А больше я никого не хочу, и мне никто не нужен.

Особенно Каллум. Да, особенно Каллум.

Я успела выхватить письмо у Мэгги из рук, когда она хотела порвать его. Нет, я не дам его уничтожить. Я хочу сохранить его и перечитывать каждый раз, когда сердце снова решит взять верх над мозгами. Оно будет помогать мне понять, какой дурой я была. Я поехала в пансион Чиверс, а Каллум исчез бог знает куда, чтобы заниматься бог знает чем. Я была дурой, дурой, дурой, раз вбила себе в голову, что его чувства ко мне могут остаться прежними два с половиной года спустя. Люди могут измениться за две с половиной минуты. За это время Каллум превратился в террориста, а то и в кого похуже. Неудивительно, что он со своей ячейкой из Освободительного Ополчения выбрали именно меня, чтобы похитить и мучить. Более легкой мишени и не придумаешь.

И все же… Не стану отрицать: в глубине души, честно говоря, я еще цеплялась за надежду, что это была какая-то дурная шутка или ошибка. Поверила ли я тому, что он сказал? В том, что Каллум написал это письмо, сомнений не было. Я слишком хорошо знала его почерк. Но он ни за что не написал бы мне такое.

Только вот взял и написал. И я убрала письмо под заднюю обложку дневника, чтобы у меня было доказательство.

Он и правда так думал?

Он ненавидел меня?

Он это хотел сказать?

Или он все-таки любил меня?

Зачем он это написал?

Он и правда так думал?

Неужели все время, которое мы провели в том доме, он смеялся над тем, как меня использует?

Он это хотел сказать?

И так по кругу, по кругу, по кругу. Почему я не могу забыть это письмо? Оно, словно отрава, просочилось во все мои воспоминания о Каллуме, во все сохранившиеся образы и извратило их так, что я сама не понимала, где правда, а где просто девичьи мечты. Но в конце концов мне пришлось признать один непреложный факт: Каллум по какой-то причине написал это письмо.

А это само по себе что-то да значит.

Ведь сама я ни за что на свете не смогла бы написать такое письмо ему, если бы мы поменялись ролями. Каждый вечер я твердила себе, что надо смять эту бумажку и выбросить в мусор. Или сжечь. Или, на худой конец, просто не читать. Но каждый вечер письмо Каллума каким-то образом пробиралось ко мне в руки. И каждый раз, читая его, я чувствовала себя рыбой, которую потрошат заживо.

Но это меня не останавливало.

Поэтому я решила больше об этом не думать. Никогда. Надо строить свою жизнь, а не верить в тупое вранье. Каллум меня не любил, не хотел, я не была ему нужна. Он просто использовал меня, чтобы отомстить разным людям, в особенности моему отцу. Он был даже безжалостнее своего брата Джуда. Я считаю, хватит уже меня использовать.

И хватит уже делать мне больно.

Больше никто никогда так со мной не поступит. Никогда. Пора запереть разум на замок и выбросить ключ.

Дом Джексона был одноэтажный — маленькое аккуратное бунгало с клумбами у фасада, где росли розовые герани и желтые примулы. Звонка не было, поэтому я постучала в дверь и стала ждать. Ждать пришлось долго. Я постучала снова. Секунды складывались в минуты. Я покачала головой и повернулась, чтобы уйти. Но успела сделать лишь несколько шагов, когда входная дверь распахнулась.

— Привет! — Джексон явно удивился. — Честно говоря, не ожидал.

— Ну, как сказали вы с Мэгги, надо же мне чем-то зарабатывать на хлеб. — Я пожала плечами.

— Выступление завтра вечером. — Джексон нахмурился. — Ты не слишком торопилась с решением.

Я подняла брови. А пошел ты сам знаешь куда, подумала я. Терпеть обвинения этого остолопа я не собираюсь ни за какие деньги.

— Рад, что ты все-таки решила, — торопливо добавил он. — Извини, если я сегодня ершистый. Просто я всегда такой, когда дела идут не слишком гладко. Тебе придется привыкнуть.

— Ершистый? Я бы назвала это иначе, — ответила я.

Он засмеялся:

— Один — один. Пойдем, познакомлю с остальными.

Он провел меня через дом, где вкусно пахло подогретым хлебом и фасолью. Стены были оштукатуренные, выкрашенные кремовой краской и с трещинами, которые тянулись прямо под потолком почти через весь коридор. Пол был деревянный, дощатый, я уловила аромат лавандового освежителя для воздуха. Тут было очень уютно.

— Мне нравится твой дом, — сказала я.

— Врешь, — отозвался Джексон.

— Слушай, если бы не нравился, я бы промолчала. — Меня все это стало злить.

— В таком случае спасибо, — сказал Джексон.

— Ты живешь один?

— Нет. С родными.

Я вспомнила, что Рокси говорила, что у них большая семья.

— Как Рокси? И ее сын?

— А, у них все отлично, — ответил Джексон. — Она живет здесь, за углом, так что постоянно заходит.

Джексон провел меня через кухню, где подогретым хлебом и фасолью пахло сильнее всего, и распахнул дверь в сад.

— Мы репетируем в сарае в том конце двора, — пояснил он.

Я кивнула и огляделась. Вытоптанные участки жухлой травы были окружены участками побольше, где на голой земле валялись формочки и ведерки. Сбоку на толстом суке высокого дуба висели качели.

— Ну что, скажешь, тебе и сад наш нравится?

— Нет, — сухо ответила я.

— Честно.

Мы прошли по песку к деревянному сараю в углу сада. Он был большой. Я всегда представляла себе, что в сарае должно хватать места разве что для газонокосилки, шезлонгов и грабель с лопатами. А этот сарай был больше моей последней квартиры. Когда Джексон открыл дверь, я изобразила на лице смущенную улыбку. Он ведь только познакомит меня со своими друзьями, а потом мы, может быть, немножко попоем. Никто меня не съест — почему же у меня душа ухнула в пятки, словно глубинная бомба?

Мы вошли в сарай. В нем по кругу, словно деления на циферблате, сидели нули.

Низкорослый тощий парень за большой ударной установкой. Русые волосы ежиком, теплые карие глаза. Лицо худое почти до изможденности. Я прикинула, что ему, наверное, нет и двадцати. Он читал девчоночий журнал, который спрятал за спину, как только увидел меня. Если это Носорог, очевидно, кто-то решил зло подшутить. Вид у него был такой, будто его вот-вот унесет порывом ветра.

— Это Носорог, — подтвердил мои догадки Джексон. — А вон там — Сонни, крутейший клавишник. Но на гитаре играет не так здорово, как я.

— Да разве можно что-то делать так же здорово, как ты, Джексон? — спросил Сонни, и я невольно улыбнулась.

Сонни был такой же светловолосый, как Джексон, но сложен как бомбоубежище. Этот явно способен постоять за себя.