Третья линия (СИ) - Логинов Святослав Владимирович
— Прибыли! — довольно сообщила Ариша.
— Тёмные за нами сюда не прорвутся?
— Вот ещё! Их давно всех сбили, дыма не осталось.
— Дела… — протянул Виктор Аркадьевич, вспомнив лётчика в горящей машине. — Весело у вас тут.
Очевидно, Ариша поняла, о чём подумалось мирному пенсионеру, потому что она тряхнула чёлкой и сказала:
— Нет там никого, и не было. Одни тени. Их псевдобабка, ты её видел на лестнице, за нами пустила. Если бы ты испугался, принялся меня за руки хватать, тогда не знаю, как бы выкрутились. А ты молодцом держался.
Виктор Аркадьевич вспомнил, как он держался. Сидел, что примороженный. Таких молодцов к самолёту на сто шагов подпускать нельзя.
Зелёная машина вынырнула из-за леса, мягко приземлилась рядом с красным вертолётом. Хлопнул колпак, на землю спрыгнул парень лет четырнадцати-пятнадцати, удивительно похожий на Аришу. Стащил перчатки, не глядя, бросил в кабину и направился к дому.
— Брат? — догадливо спросил Виктор Аркадьевич.
— Выше бери — боевой товарищ. — Ариша приподнялась на цыпочки и поспешно спросила: — Ой, а тебя как зовут? Мне же вас знакомить надо…
Чёрт побери! У них тут, надо полагать, у всех армейские прозвища, один он, как дурак в пижаме на голое тело.
— Арик, — представился парень. — Истребитель.
Как себя обозначить? Пенсионером? С какой стороны ни глянь, неловкость получается.
Так ничего и не придумав. Виктор Аркадьевич произнёс:
— Новенький я. А зовут — Виктор… — хотел на этом остановиться, но язык сам договорил отчество: — Аркадьевич.
— Это его дом будет! — торжественно возгласила Ариша.
— Круть! — в голосе истребителя не слышалось ни малейшей насмешки. — То есть, у нас теперь третья линия обороны есть. Здорово! Ну, мы покажем лепунам почём фунт лиха. Будут знать, каково без спросу соваться!
Одинокий домик, не то заброшенный хутор, не то лесничество, а на деле — третья линия обороны, и он, Виктор Аркадьевич, в гордом одиночестве держит эту оборону от неведомых лепунов. Есть чем гордиться и о чём задуматься.
Дом оказался ничуть не заброшенным. Две комнатки, кухня, разделённые русской печью, сени с лестницей на чердак. У печки на шестке изобилие всякой посуды: горшков, чугунов, кастрюль. Во дворе небогатый запас дров, пустующий загон не то для поросёнка, не то для козы. А вообще, двор просторный, места полно, есть куда поставить хоть Аришин вертолёт, хоть Ариков истребитель.
Хозяйством Виктор Аркадьевич заниматься умел и когда-то любил. Потом, за годы семейной жизни городская супруга отучила его от деревенских радостей. Теперь дом, нежилой, но не заброшенный пахнул чем-то полузабытым, но желанным.
— Там деревня, — махнул рукой Арик. — Живут обычные старики, человек десять. Котыч днями приедет, он покажет и со всеми познакомит.
«Котыч» — запало в память ещё одно имя. Не хватало, чтобы Котыч был лохмат и хвостат.
Ариша вовсю хозяйничала в доме. Полы она схватилась подметать голиком и подняла страшенную пыль. Голик Виктор Аркадьевич отнял и обещал наломать свежей берёзы, благо ещё не поздно.
В горнице на комоде стоял старенький телевизор «Садко». Кружевная салфетка покрывала его, создавая фальшивое впечатление уюта. Такой же точно телевизор с такой же кружевной накидкой стоял дома у Виктора Аркадьевича. Телеящик никогда не включался, оставаясь напоминанием о давно умершей жене, которая, кажется, не пропускала ни единого сериала.
— Работает? — спросил Виктор Аркадьевич, которому подобный признак цивилизации был напрочь не нужен.
— Отчасти.
Ответ, не согласующийся с обликом маленькой девочки, оставил в недоумении.
— Что значит: «отчасти»?
Ариша щёлкнула переключателем. Появилась чёрно-белая картинка, хотя, «Садко», кажется, был цветным телевизором. С полминуты Виктор Аркадьевич рассматривал смутно знакомую комнату и пожилого товарища в этой комнате находящегося. Потом до него дошло.
— Это что же, он мою городскую квартиру показывает?
— Ага! — с удовольствием согласилась Ариша.
— А это, значит, я?
— Не совсем. Видишь ли, ты ушёл к нам, и там тебя теперь нет. А люди не должны пропадать так просто. В результате на твоём месте осталась тень. С виду как будто ты, но на самом деле там никого нет. Ходит, смотрит, за свет и газ платит, пенсию получает. Продукты покупает, что ты привык покупать, и ест за завтраком, обедом и ужином. Но на самом деле ты здесь, а в городской квартире осталась тень. И по телевизору, если захотелось, можно посмотреть, как она существует.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Такое объяснение Виктору Аркадьевичу не понравилось.
— Старуха на лестнице такие же тени за нами посылала?
— Там по-другому. Случается такая беда, что с самого начала тень есть, а человека нет. Может быть, дело в воспитании, может ещё в чём, но человек изначально получается мёртвым. В глаза такому лучше не смотреть, ничего там не увидишь. Ни любви, ни ненависти, ни радости, а одна только скука. Вот таких лепуны и используют. Обидно, что их убить до конца почти невозможно. Его спалишь, а он, глядь, снова круги накручивает.
— А бабка, что на лестнице сидит?
— Это настоящий лепун. С ней так просто не справишься. Если бы она из другого мира приползла, нашли бы управу, запихали бы её обратно, откуда явилась, и вход запечатали. А она здешняя, тутошняя, куда её запихаешь? Её только убить можно, а как убить, если она бессмертная?
— Найдём и к ней подход, — произнёс Виктор Аркадьевич, не замечая, что говорит, как доброволец, уже приступивший к новым обязанностям.
Обед Виктор Аркадьевич наскоро приготовил при помощи электроплитки, не растапливая русской печки, к которой не очень помнил, как подступаться, но юные лётчики обеда дожидаться не стали, сославшись на дела. Обе машины, вероятно, игрушечные в реальном мире, но грозные здесь, улетели.
Часа через полтора, как раз к обеду, объявился Котыч.
На этот раз обошлось без летательных аппаратов. Под окнами остановилась изрядно потрёпанная бездорожьем неотложка. Чья-то шаловливая ручка переправила надпись на борту: «Неспешная помощь». Из медицинской повозки вылез грузный дядька, лишь немногим младше Виктора Аркадьевича. Ничего кошачьего в его внешности не было, разве что круглая физиономия со щёточкой седых усов.
— Котыч — это я, — сходу представился он. — Вторая линия обороны, а попросту — медсанбат. Буду вам сбрасывать тяжело контуженных.
— Я же не врач! — ужаснулся Виктор Аркадьевич.
— Я тоже не врач, — спокойно произнёс Котыч. — Понимаете, у нас воюют добровольцы: люди с неуспокоенным сердцем и неспящей фантазией. Вряд ли вы любитель сказок, а вот сказки вас любят и не оставляют в покое. Наши добровольцы — мечтатели все до одного, а вот врачей среди них мало.
— Это я мечтатель? — изумился Виктор Аркадьевич. — Всю жизнь в конторе, инженеришка, по профессии слаботочник. Мою должность давно можно было заменить простенькой программой, а меня уволить на все четыре стороны, но пожалели добрые люди, дали досидеть до пенсии. Где тут мечта? Сплошная бытовуха.
— И много радости приносил ваш быт? Служба, квартира… что ещё? Отпуск по путёвке… А мечталось вот о таком: не о садоводстве на шести сотках, а чтобы лес до горизонта. Вот и пошли сражаться за дом на опушке. И не беда, что вы не медик. Научитесь. Я же научился. Такие операции делаю — в прежней жизни о таких и не слыхивал. Вот вы, говорите, слаботочник. А я, знаете кто? Ветеринар! Отсюда и прозвище. Между прочим, я не случайно в ветеринарию пошёл, а по призванию. Думал спасать братьев меньших. Они же пожаловаться не могут, страдают молча. А что получилось? Несут и несут питомцев — усыплять или кастрировать. Щенок смотрит на хозяйку изумительными глазами, а она заявляет: «Он ведёт себя нехорошо, не слушается, тапочки изгрыз — усыпите». И непременно добавит: «Только так, чтобы ему не больно было». Тварь! Ненавижу!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})На плитке закипел картофельный суп с клёцками. Котыч с готовностью уселся за стол, продолжая рассказывать свою историю.