Недруг - Рейд Иэн
Что это такое? Обезболивающее?
– Да, – отвечает он. – Они помогут тебе восстановиться.
Плечо ноет, но как-то смутно. Я протягиваю руку, и он кладет мне на ладонь две синие капсулы.
– Должно помочь.
Они берут по паре сумок, которые Терренс принес из машины, и поднимаются наверх. Я встаю очень медленно, чувствуя скованность и боль. Знаю, что надо двигаться. Я ведь не ноги повредил. Убираю со стола. Стараюсь сильно не тревожить больное плечо, пока мою грязную посуду, сложенную рядом с раковиной. Труднее всего отскрести запекшийся яичный желток. Если не вытягивать руку, а прижимать ее к боку, боли почти не чувствуется.
Там, наверху, моя жена наедине со странным мужчиной, а я здесь, внизу, одной рукой мою посуду. Но что поделать? Как реагировать? Просто соглашаться со всем, стараться быть послушным и покладистым? Или стоит активнее сопротивляться всему происходящему? Требовать ответов?
Я слышу, как Грета ходит наверху, надо мной. Я знаю звук и силу ее шагов. Темп ходьбы. Удивительно, как узнаешь человека после того, как проживешь вместе с ним столько, сколько прожили мы с Гретой. Время, которое мы провели вместе, очень важно. Когда я улечу, мне будет не хватать этих тихих шагов. Ее шаги я всегда узнаю – как и ее голос.
Ходьба – это невербальное общение. По топоту Греты я могу понять, что она злится. Ходьба не так очевидна, как другие сигналы – запах, голос, смех, выражение лица. Можно ходить по-разному, но все же у каждого человека своя походка. Со временем многое запоминается – медленно, непреднамеренно. Я никогда не пытался специально сохранить в памяти ее походку. Такие вещи случаются сами собой.
Терренс не женат. Не знаю, понимает ли он суть брака, знает ли, что такое серьезные отношения. Нельзя по-настоящему понять, что такое отношения, пока сам не попробуешь. Вот почему у меня с Гретой все начиналось так волнительно. Мы стали парой, прикипели, но, по сути, совсем не знали друг о друге всех этих маленьких деталей.
Не получится сымитировать или прорепетировать жизнь с другим человеком. Ее надо прожить. Ничто не заменит душевную взаимосвязь, нет другого способа создать воспоминания. Например, я знаю, как Грета сморкается. Раньше я об этом не задумывался, а сейчас понял. Я знаю силу, ритм. Она всегда сморкается с одной и той же силой.
Такие наблюдения – ее шаги, то, как она сморкается, – сродни маленьким секретам.
Я буду скучать по ее шагам и по тому, как она сморкается. Интересно, чего еще мне будет не хватать. Интересно, что она знает обо мне, чего я сам о себе не знаю? Чего ей будет не хватать, когда я улечу?
Наверху открывается дверь, и кто-то проходит над моей головой. Грета смеется. Искренне. Как и у всех нас, у нее есть фальшивый смех и настоящий. Их я тоже научился различать. И точно знаю, что сейчас она смеется по-настоящему.
Я знаком с Терренсом уже несколько лет, всегда помню о нем, но если подумать, то я мало что о нем знаю. Я не только про личность и характер, но и про то, как они проявляются в жизни, как сознательно, так и непроизвольно. Требуется время, чтобы такое узнать. Много совместного времени. Не знаю, как он ходит по дому ночью и о чем думает, когда пытается заснуть.
Я в курсе, где он работает. Мне знакомо его лицо. Я узнаю его голос. Знаю его улыбку. Вот, собственно, и все. Не так уж и много. Все эти аспекты он может контролировать, чтобы сформировать о себе нужное представление. Но теперь он живет с нами, в нашем доме, ест нашу еду, пользуется нашей ванной комнатой, спит в нашей комнате для гостей. Наблюдает за мной, за нами.
Какова его истинная цель? Только ли наблюдать? Только ли вести интервью? Или у него есть какие-то скрытые мотивы?
Она снова смеется, на этот раз громче. Должно быть, он сказал что-то смешное. Не похож он на весельчака. Я не слышу, о чем они болтают. Ставлю последнюю тарелку из раковины в сушилку и опускаю руки в мыльную воду, чтобы убедиться, что там не осталось столовых приборов. Вытаскиваю пробку, и вода начинает уходить.
В то, что произошло с тех пор, как мы если с этих тарелок, сложно поверить. Я как будто стал другим человеком. Не только из-за событий сегодняшнего дня, но и из-за последних недель. За это время пришло столько новой информации, впечатлений; их надо было согласовать с моей обычной жизнью, которую я вел до появления Терренса два года назад, до того, как впервые увидел зеленые фары в конце подъездной дорожки.
Наш дом – все тот же старый дом. Я смотрю на свои мокрые мыльные руки. Те же руки, что и всегда. Все так же, ничего не изменилось, но сегодня, в этот самый момент, мне все кажется совершенно другим.
В дверях кухни появляется Грета, она подходит ко мне.
– Он устраивается.
Я тут подумал, говорю я. Ситуация не самая приятная, но мы должны держаться. Извлечь из этого опыта максимум пользы. Мы справимся. Он тут ненадолго. Он скоро уедет, и мы снова будем вдвоем. Ненадолго. Ведь потом я улечу. Он не говорил, как долго планирует остаться?
– До пятницы.
Хорошо. Повезло, что только он с нами, а не целая команда. В доме мне достаточно одного незнакомца, даже если он притворяется хорошим человеком.
Я перекидываю полотенце через больное плечо.
Как думаешь, он хороший человек?
– Какой есть.
Ты считаешь его незнакомцем?
– Не сказала бы. Теперь-то уж точно.
Правда? Спрашиваю я. Но подумай хорошенько. Кто он, если не незнакомец?
Я наклоняюсь к ней ближе, понижаю голос.
Мы его не знаем. Совсем не знаем. Просто всякий раз, когда мы встречаемся, происходит какое-то знаменательное событие. Всякие важные новости и сведения. Потому нам кажется, что знаем мы его лучше, чем на самом деле.
– Я и не говорила, что хорошо его знаю, – замечает она. – Просто не думаю, что он совсем для нас посторонний. Я знаю его лучше, чем других людей. Но это неважно. У тебя свое мнение, у меня свое.
Я кладу руку ей на плечо.
Ты в порядке?
– Да, – говорит она. – Устала немного.
Кажется, что он у нас уже вечность гостит, да? Не день, а месяцы. Если честно, мне кажется, что у меня сбились внутренние часы. Наверное, из-за несчастного случая. О чем вы там говорили наверху?
– Когда?
Пока я мыл тут посуду.
– Тебе нельзя мыть посуду, у тебя же плечо.
Так о чем вы говорили?
– Не помню. Я показала ему комнату, потом ушла в спальню. Ничего особенного. А что?
Терренс смешной?
– Веселый ли он? Ты это имеешь в виду?
Да.
– Не знаю. Ты думаешь, он веселый?
Нет, просто спросил. Ты разговариваешь с ним чаще, чем я, вот и все.
– Ну, если хочешь, попроси его рассказать шутку, думаю, он расскажет.
Уверен, он расскажет, говорю я. Если мне захочется попросить.
Она молчит, смотрит на меня, а потом поворачивается, чтобы уйти.
Погоди, говорю я.
Она останавливается.
Разве не странно, что меня нашли в поле? И что доктор так быстро приехал?
– Да нет, – отвечает она, оборачиваясь ко мне. – OuterMore очень важно поддерживать твое здоровье. По понятным причинам.
Они уже были там, изначально. И вот я думаю… И вот я думаю, а не следили ли они за мной?
– Ты вроде говорил, что ничего не помнишь.
Не помню. Но я… Не знаю. Может, кое-что все-таки помню. Кто-то помешал мне добраться до горящего амбара. Кто-то сбил меня с ног.
– Ты ударился головой, когда упал. Неудивительно, что в голове у тебя сумбур.
Она протягивает руку, касается моего запястья. Мне приятно, ее прикосновение меня успокаивает.
Спасибо, говорю я. Ты знаешь, как меня подбодрить. В последнее время мне трудно, чувствую себя странно, во всем сомневаюсь.
– Джуниор.
Что?
– Я сейчас кое-что скажу, ладно?
Я чувствую, как ее рука сжимает мое запястье.
– Я хорошо тебя знаю. Правда. Со временем наши отношения сильно изменились. Мы тоже оба изменились. Ты, наверное, чувствуешь то же самое. Перемены в отношениях – это нормально. Даже после того, как мы поженились, и переехали сюда, и между нами все изменилось, я все еще чувствую, что знаю тебя. Как облупленного. В этом как раз и проблема. Когда отношения только начинаются, мы идем ва-банк, надеемся и верим в то, что наши представления о человеке и замужней жизни с ним окажутся верными. Но нельзя знать наверняка, как все сложится. Узнаешь, только когда пробуешь. В какой-то момент надежды превращаются в стабильность, а затем в рутину. Все было так… ровно. Так предсказуемо в наших отношениях. В нашей жизни стало преобладать привычное. Легче мне от этого не стало. Ровно наоборот.