Зло той же меры - Теверовский Михаил Григорьевич
Зайдя в комнату, я обнаружил Лизу, лежащей на нашем диван-кровати под одеялом и читающей книгу Ремарка «Жизнь взаймы», которую буквально вчера закончил читать я сам.
– Не спишь? – спросил я, стараясь удерживать тон как можно более спокойным.
– Ты не опоздал.
Лиза отложила книгу и уже потянулась за очками с тонкой чёрной оправой, чтобы снять их, но я остановил её:
– Оставь их, пожалуйста. Ты же знаешь, как они меня заводят.
Прикрыв дверь, я сбросил с себя футболку и прыгнул на кровать, целуя жену попеременно в губы, шею, щёки, лоб, нос. Я не мог остановиться, сжимая её крепко-крепко под собой.
– Чего это ты так завёлся? – уворачиваясь от очередной порции поцелуев, спросила она. – Ведь я всё ещё лежу под одеялом, где мне, быть может, так холодно… и одиноко.
– А это мы сейчас исправим, – улыбаясь, ответил я и занырнул к ней, чувствуя теперь кожей её нежное и столь манящее тело. Не в силах сдерживаться более, я спустился ниже, теперь сжимая ладонями и целуя её красивую грудь, лаская бёдра.
– Я хочу, чтобы ты взял меня, – прошептала она и легонько укусила краешек моего уха. – Я очень и очень соскучилась.
Я вскочил с дивана и бросился к шкафу, где были спрятаны презервативы, на ходу избавляясь от лишней одежды. Возбуждение достигло теперь той точки, когда руки практически не слушались меня, а в голове с шумом пульсировала кровь, из-за чего я едва мог соображать.
– Давай без них, – вдруг произнесла Лиза.
Я недоумённо обернулся, не понимая.
– Если ты, конечно, не против, если что-то пойдёт не так или, наоборот, так… и у нас будет ещё один ребёнок… – Лиза покрылась краской и впервые за вечер отвела в сторону глаза.
Ещё до зачатия Наташи, да и множество раз после, мы обсуждали, что лучше всего когда-то в будущем завести двух детей. Ведь тогда у них всегда будет кто-то близкий по возрасту, кто всегда поможет, поддержит в тяжёлую минуту. Так вышло, что и я, и Лиза были единственными детьми в семье, быть может, сами ощущая потребность в родном брате или сестре, мы потому и задумывались именно о двух детях. Почти две недели назад у нас с Лизой произошёл «инцидент», порвался презерватив, видимо, оказавшись подделкой под нашу любимую марку. По всей видимости, после него Лиза и задумалась о втором ребёнке. Да и я, надо сказать, частенько начал думать об этом, когда напавшая в тот момент первой паника, уже непонятно с чего взявшаяся, покинула мои мозги. И всё же я оцепенел от столь неожиданного предложения – мне всю жизнь было сложно принимать серьёзные и важные решения мгновенно. Всегда всё обдумывал, взвешивал все «за» и «против».
– Ничего, забудь. Они на второй полке, за полотенцами…
– Нет. Нет-нет, без них. Но у меня одно условие, – решился я.
– Какое?
– Чур мальчик.
– Ну это не ко мне вопрос, мистер обладатель Y-хромосомы. И погаси свет. Можешь оставить настольную лампу.
– Ничего не знаю, я всё сказал, – отмахнулся я, медленно приближаясь к дивану.
Затем забрался сверху, прильнул к шее Лизы, вместе с этим раздвигая её послушные ноги. И, сжав руку на тонкой шее, медленно вошёл в неё, наслаждаясь тихим стоном, сорвавшимся с губ моей любимой.
Глава 6
Четверг, 3 дня до…Утро
Утром мы завтракали все вместе. Яичницу с колбасой и кофе приготовили Лиза с Наташей, которая пыталась во всём быть наравне со взрослыми и потому всегда радовалась, когда мы принимали её помощь, будь то готовка, стирка или уборка по дому. Я же в этот момент лихорадочно бегал по квартире, собираясь на работу, так не смог заставить себя подняться по будильнику, проспав лишние полчаса. Хорошо ещё, что в это время как раз поднималась Лиза – она и разбудила меня. Адвокатская контора, в которой она работала на полставки первые полгода, располагалась в десяти, максимум пятнадцати минутах от дома. Это позволяло Лизе приглядывать за Наташей в обеденный перерыв, а также возвращаться домой пораньше. В остальное же время дочери приходилось оставаться дома одной: няню мы позволить себе не могли. Зато Наташа росла самостоятельной и, быть может, когда-нибудь сумела бы помочь нам в воспитании братика или сестрички… От мысли о том, что, вполне вероятно, скоро в нашей семье будет пополнение, на моём лице впервые за утро проявилась улыбка.
– О чём задумался? – спросила Лиза, отпивая из своей любимой белой с изображением единорога кружки пусть и не самый дорогой и обыкновенный растворимый, но очень ароматный кофе. Она была слегка бледновата и медленно потирала пальцами левой руки висок.
– Да так… начинается мигрень, да? – эта треклятая болезнь мучила Лизу с подросткового возраста, то преследуя чуть ли не каждый день, то не давая о себе знать с месяц. За окном шла середина двадцать первого века, но эту болезнь человечество так и не научилось лечить, лишь только ослаблять её симптомы и проявления.
– Думаю, пройдёт совсем скоро, не усилится… Я приняла таблетку, не волнуйся… Наташ, ты бы хотела маленького братика или сестричку?
– Блатика?.. Ой, братика? – она смешно нахмурила бровки, задумавшись, прямо копия Лизы. – Не знаю, наверное.
– Ну ты бы была готова помогать нам нянчить его, учить? – продолжила Лиза.
– Дайте подумать… а собаку вы нам заведёте?
– Вот хитрюга! – воскликнул я и, бросив взгляд на жену, добавил: – Кого-то мне напоминает, вот только не могу понять, кого же.
– Да ну тебя. Быть может, когда гипотетический братик или сестрёнка подрастёт…
– А что значит гипо… гиполечиский? – заинтересовалась Наташа.
– Ги-по-те-чи… ой. Ги-по-те-ти-че-ский, – поправил её я. – В том плане, что мы же не можем быть уверены, что он или она будет. Нам ещё нужно и твоё одобрение.
– Мой одобрение? – Кажется, я попал в яблочко. Выпрямившись, с важным видом Наташа добавила: – Так и быть, я готова дать вам это своё «одобрение».
– Какая серьёзная мадама, – усмехнулась Лиза. – Хорошо, мы с твоим папой подумаем, раз ты одобряешь.
– Да, очень и очень крепко подумаем. Так, а пока что мне пора бежать. Люблю вас.
И, поцеловав поочерёдно своих девочек, я мигом вскочил из-за стола, натянул в коридоре лакированные туфли, накинул на служебную форму лёгкую ветровку и, обнявшись с женой – Лиза, выйдя проводить меня в коридор, смотрела странным взглядом, в котором читалось какое-то волнение, переживание, потому, прощаясь до вечера, я добавил, что «обязательно всё у нас будет замечательно» и что «я очень рад», – вышел из уютной квартиры в мрачный и ободранный подъезд. От одного вида которого моё настроение упало бы, если бы не чувство счастья, что иногда прямо буквально распирало изнутри, а в остальное время так мягко и приятно согревало.
После дождя, шедшего весь вечер и, судя по всему, ночь, на улице был самый настоящий потоп. С расстоянием максимум пару метров между друг другом асфальт с его многочисленными ямками и трещинами покрывали лужи, меж которыми перетекали ручейки, неся с собой грязь, песок и мусор: фантики, бутылки, какие-то пакеты, обрывки и огрызки. Но зато небо расчищалось – вчера оно было затянутое тучами, словно серым покрывалом. Теперь оно было скорее похоже на порванные лоскуты, а в его разрывах проглядывалась синева и лучи восходящего солнца. Воздух был, на удивление, наполнен какой-то свежестью и тем самым запахом после дождя, как когда-то давным-давно в детстве в деревне у бабушки, куда меня изредка высылали из шумной Москвы подышать воздухом и «напастись здоровьем», как говорила мама.
Жмурясь и морщась от резко ударившего по глазами света, я перепрыгивал через лужи и обходил очаги грязи, песка и земли, вымытых потоками из газонов и клумб. Мне приходилось спешить, так как по расписанию нужный автобус должен был прибыть на остановку уже через две минуты – поэтому туфли мои, с таким трудом начищенные до блеска чёрных носков, сменили расцветку на пыльно-чёрную с крапинками коричневого и серого. Разумеется, я успел, так как автобус приехал лишь спустя три минуты и сорок две секунды позднее времени, обозначенного на табло. Кстати сказать, чуда не случилось – и сегодня за мной приехал не более или менее хорошо сохранившийся электробус, а самая настоящая развалюха, выпускающая из трубы клубы чёрного дыма и трясущаяся даже перед светофором. Хотя и чудом было то, что от тряски не отваливались какие-либо части этого повидавшего виды старичка. И теперь мне предстояло порядка получаса стоять в набитом битком салоне автобуса, прижавшись к поручню или, вернее, практически будучи вдавленным в него.
