Февраль (СИ) - Николаев Коля
- Пойдемте, я вам помогу.
Женщина отползла от обледеневшего края, с трудом поднялась, принимая от Юрия ведро.
- Я могу помочь донести.
Но она замотала головой, отказываясь от помощи.
Юрий растёр руки, напрочь замерзшие от воды. Но это было необходимо ему сделать, после того, что случилось он не мог просто их не сполоснуть в воде. И быстро зашагал вперёд.
Как там Аня? В свете дня город привеливее не выгляде, кругом так же всё жутко. Единственно хорошо, что видно, куда идти. Вскоре он стал немного узнавать улицы; вот огромный дом с плакатом - здесь с Аней они точно проходили, вот одноэтажное здание с некогда стеклянным фасадом, сейчас кое-где заложенного кирпичем - тоже проходили мимо. Вскоре он узнал и "родной" двор.
Вбежал на второй этаж; Ани дома не оказалось, Капитолина Сергеевна тоже не знала, где она, и, увидев Юрия одного, забеспокоилась, запричитала. Юрий не стал мешкать и что-либо выяснять, направился в детский сад, где Аня работала. Чуть поплутав, нашел здание садика, но и Мария Николаевна Аню не видела с тех пор, как они вместе уходили на заготовки дров. Сердце напряженно забилось.
Юрий обошел вокруг садика места, на которые указала Мария Николаевна, где шли работы по разбору завалов и складыванию дров; спрашивал о светловолосой девушке в клетчатой шали там, но все отрицательно мотали головой: не встречали такую.
Занимался вечер. Юрий, на всякий случай, завернул еще в детский сад и потом поплелся "домой". Где Аня? Что с ней? Он хорошо понимал, что здесь случиться может что угодно: ночью были налеты, мороз, Аня истощена, но верить в плохое не хотелось.
Около Аниного дома прямо на какой-то груде осколков камней и кирпича, неожиданно за ночь здесь прибавившихся, сидел Федор Валерьянович. Он в последнее время часто стал просиживать около подъезда своего дома, не скрываясь ни от снега, ни от бомбёжек, приговаривая, что чему суждено, то и сбудется. Рядом Капитолина Сергеевна строила предположения о местонахождении Ани. Федор Валерьянович же осторожно намекал ей, что сгинуть в теперешнем городе немудрено. Ночи стояли морозные – раз, а может где и под обстрел попала – два.
- Сгинула, скорей всего, девка, - шмякал он своим впалым ртом, - не вой, Капа, не вой. Такая вот нынче беда, Капа…
И Капитолина Сергеевна, не выдерживая уже этой неизвестности, отправилась оплакивать Анюту. Так было легче; легче, чем напрасно надеяться. Она достала и принялась перебирать довоенный альбом, местами уже с выдернутыми для растопки листами, вспоминать своих и Анютину маму, прося прощения над Антонининой карточкой, что и её, как и свою доченьку, не уберегла.
Юрий поднялся в "свою" комнатку. Для чего он здесь? Кто он здесь? Зачем он здесь? И что сейчас делать? Ложиться и медленно застывать в этом промозглом городе? Ложиться и умирать от голода? Это жуткое чувство застилало сознание, хоть вой. Неожиданно он вспомнил - бутылка водки. Юрий соскочил с кровати, глянул в укромное место, где прошлый раз спрятал бутылку -между ножкой кровати и стеной шкафа. Место не то чтобы сильно надежное, но сразу не заметишь. Бутылка была там. Жадно отпил несколько глотков. То телу побежало тепло, приятно закружилась голова. Но есть захотелось еще сильнее. Юрий подумал: а что если обменять это сокровище на хлеб? Ведь где-то в городе должны действовать черные рынки.
Он сунул бутылку в карман тулупа, и, придерживая ее рукой, спустился вниз. Старик так и сидел на каменной груде.
- Федор Валерьянович, - спросил Юрий, наклонившись к нему, - скажи, одолженье сделай, где черные рынки найти....
К удивлению Юрия старик не зашептал и не испугался, а указал на дома соседней пересекающей улицы:
- Туда до сто третьего дома дойдешь, поворот, красивое большое здание, оно целое еще, ты его сразу увидишь, и под арку. Там всегда народ. Постоишь, присмотришься....дальше сам разберешься.
Федор Валерьянович с настороженным любопытством поднял глаза, посмотрел Юрию прямо в лицо:
- Что у тебя продавать то? Зачем туда собрался?
Юрий не выдержал взгляда, ответил, уставившись вдаль, куда указалстарик:
- Так, похожу, может чего выменяю...
И зашагал вдоль по улице, не вынимая руки из кармана тулупа.
Под аркой действительно было оживленно, несколько женщин стояли в глубине двора, открыто наблюдая за всем происходящим. Грузный, довольно хорошо одетый мужчина сидел на вещах, разложенных прямо на снегу в самом центре дорожки. Ещё несколько человек сновали туда-сюда. Кто-то просто сидел на санях, непонятно чего ожидая. Юрий растерянно остановился, немного не так представлял он себе рынок, пусть и подпольный. К тому, что он увидел слово "рынок" вообще никак не подходило.
Мимо Юрия, непонятно откуда вынырнув, размашистой быстрой походкой прошел усатый мужчина, в обычной серой фуфайке и довольно сильно толкнул его плечом. Юрий удержался на ногах, но завозмущался:
- Поаккуратней нельзя, любезный.
Мужчина с усами моментально отреагировал на это и, развернувшись, образовался рядом. Натянуто заулыбался в самое ухо прохрипел:
- Что-то сбываешь, или, может, ищешь?
Юрий отступил от него, но ответил:
- Продать хочу...
Тот кивнул головой, вопрашая: что?
Юрий растянул карман тулупа, однако продолжая рукой придерживать бутылку. Мужчина заглянул, прицокнул языком, что скорее всего значило, что хороший товар:
- Целая?
- Три глотка только отпил....
- Что просишь?
-Хлеб, - не раздумывая ответил Юрий. Столько дней проведенные практически совсем без еды давал о себе знать, сейчас за хлеб и душу бы продал.
- Две булки, - прищурился усатый, - по рукам?
Юрий не стал торговаться, согласно кивнул. Они прошли по пустой улице вниз к набережной, завернув в один из небольших проулков и, пройдя его, оказались на широком проспекте. Усатый показал Юрию на несколько трамваев и сказал ждать здесь. Трамваи, вплотную стоявшие друг к другу, были заваленны снегом, как огромные сугробы. Из - под снежные шапки причудливо над оконцами свисали ровные и изогнутые прозрачные сосульки.
- Эй, - в скором времени окликнул Юрия усатый, - держи.
И он чуть приоткрыл край тряпки, в которую были завернуты две буханки. Юрий достал бутылку и подал ему. Усатый рывком схватил ее, спрятал за пазухой и мгновенно исчез.
Юрий откинул тряпку. Буханки, довольно увесистые, плотные, но непонятного земляного цвета. Он наклонился и понюхал их, пахло хлебом и машинным маслом. Нетерпеливо, как даже сам от себя не ожидал, оторвал кусок и положил в рот; в желудке всё заклокотало, засосало, голод превратился в зверя, вырываясь наружу, и Юрий, засунув кусок в рот и проглотив не жуя, впился в буханку зубами.
Вдруг он ощутил на себе пронзительные неподвижные взгляды. Замер, не поднимая головы, с куском в зубах, прикидывая в голове, кто это может быть. Взгляды сверлили его, он это чувствовал. Отпустив хлеб, так и не откусив, резко замотал и прижав к себе, повернул голову. На него смотрели три пары детских глаз. Долговязая сгорбленная девочка-подросток в мужской ушанке поверх своей красной шапочки, и чуть пониже её мальчишка в пальтишке и валенках, они держали нитку саней. На санях сидела, поджав ноги и свесив голову, женщина. Сзади них стоял ребенок, замотанный в огромный красный платок, перевязанный под грудь.
Мысли запрыгали быстрыми горошинами в голове, натыкаясь друг на друга и создавая хаос, от этого ничего вразумительного не вырисовывалось; как действовать, Юрий придумать не мог.
- Маму с завода забрали, - нарушила молчание девочка, не отрывая взгляд от Юрия и не моргая.
- Идти не может, - дополнил мальчишка глухим голосом.
Малыш терпеливо стоял у саней, как матрешка весь укутанный, ему и пошевелиться-то не особенно удавалось. Он глядел на тряпку в руках встретившегося им деденьки и понимал: там целое сокровище, недосягаемое…Женщина смотрела в никуда безразлично выцветшими глазами.
