Машины морали, Машины любви (СИ) - "DanteInanis"
Наверное, Роуз, моя мать, показалась тебе кроткой женщиной. Но это была лишь маска девочки, которая привыкла жить в семье, где отец и мать ненавидят друг друга. Роуз знала обо мне всё, что я делаю не так, что я делаю так. Она следила за каждым шагом, и очень скоро я понял, что наказаний за ошибки мне не избежать, что мир состоит из боли и огорчений, если ты не косишь свою траву, которая всегда нескошенная.
Я не обвиняю свою мать. Ничего другого ей не оставалось. Но у меня был шанс сломать это, ведь я как никто другой знал, насколько ужасно жить в семье, где с тобой обращаются как с газонокосилкой, где думают, что ты газонокосилка, и любят тебя как газонокосилку.
Мне стыдно, что я не справился, Энни. Я не справился. Но у тебя получилось. И поэтому я тобой горжусь. Ты сейчас поймёшь почему.
Помнишь тот день, когда вы пришли с Дэном? Я и правда подумал, что он отличный парень, но я понял, что ты привела его только для того, чтобы быть мне хорошей газонокосилкой-дочерью. А я как хороший отец-газонокосилка не мог допустить, чтобы моя дочь вышла не по любви, ведь я и сам женился на женщине-газонокосилке.
Я знаю, ты считаешь свой первый брак ошибкой. Но это было твоим первым решением на пути, чтобы сломать проклятие, которое несёт наша семья уже много лет. И пусть это было неидеальным решением, я знаю как много усилий потребовалось, чтобы его совершить.
Поэтому я горжусь тобой, Энни. И когда у тебя появятся дети, а они появятся, Энни, они родятся свободными от ошибок прошлого.
Попроси за меня прощения у Дэна.
Люблю тебя, твой отец».
Когда в палату вбежал Дэн, Энни сидела в слезах, держась за руку отца. Впервые за много лет она по-настоящему улыбнулась. Все её ошибки и невзгоды показались маленькими и незначительными перед огромным будущим, а рядом оказались те, кого так не хватало.
Тони посмотрел на Дэна, потом на Энни и закрыл глаза. Ничего другого ему не оставалось, а теперь и не требовалось.
*
История Ала тронула присутствующих, каждый задумался о своём. Нэнси высказала мнение, что, если бы их фирма разработала программное обеспечение, которое бы присылало людям письма с тайными мыслями и секретами, возможно, мир изменился бы к лучшему. «Или самоуничтожился», — зло пошутила в ответ Рейчел.
Идея с письмом, которое рассказывает обо всём, пришлась по вкусу и Майклу, который обдумывал его возможное содержание для Джимми. Перед сном он увидел его фото. Джимми держал в руках бокал с чаем вместо вина и сидел спиной на веранде, где за домами уходил закат. Майкл подумал: «Что я должен написать ему, чтобы он разлюбил меня? Или наоборот: Что я должен написать ему, чтобы я полюбил его? Или: Что он мог бы написать мне, чтобы я полюбил его?».
Майкл уселся на кровать, протёр глаза, и, заметив, что Ал не спит, спросил:
— Что такое любовь?
— Считаешь, что мне это известно? — ответил вопросом на вопрос гость.
— А разве, когда ты создавал вселенную, то есть, открывал вселенную, ты не продумывал такие штуки?
Ал покачал головой.
— Любовь — это не что-то одно, поэтому её нельзя было бы придумать или изобрести, — ответил он.
— Ах вот как… — задумчиво проговорил Майкл. Если бы Ал ответил как-то иначе, Майкл мог бы вздохнуть спокойно и сказать себе, что наконец раскрыл розыгрыш. Но ответ гостя не противоречил текущим знаниям человечества о любви как о составном явлении.
Некоторые зоны мозга Майкл помнил наизусть: M51P03, H88R340. Эти две точки обеспечивали целостность образа любимого человека, словно центры пересечения автострад. Они вызывали чувство спокойствия и непостижимой правильности бытия. Майкл называл это ощущение «чувством созидательной красоты». Именно оно просыпалось в нём, когда он смотрел на Ала. Чувство правильности бытия, совершенства событий, верности пути, гармонии мироздания. И именно этих ощущений ему не хватало с Джимми, хотя Z346I32, которая отвечала за родительское чувство, и O83, что заведовала эмпатией, активировались рядом именно с Джимми.
«Почему люди не птицы?» — спрашивал какой-то писатель, и вряд ли догадывался, насколько люди превзошли птиц в замысловатых мурмурациях, пронизывающих дорожные переходы, магазины, улицы, пути от работы до дома. Люди как потоки крови, омывающие землю. Люди как потоки грязи, скользящие через пороги и двери. Люди как слухи и сплетни. Люди как люди.
Майкл шёл мимо дома с круглыми окнами, в которых рамы походили на растекающиеся часы Дали. Он остановился, чтобы рассмотреть бирюзовые кривые окна, которые умело играли в пинг-понг с лучами солнца, потом опустил голову и вернулся к мыслям про Джимми. Рядом проползла машина-уборщик с большими фарами-глазами и щётками-усами. На какой-то миг Майклу показалось, что машина — это Сальвадор Дали и он подмигивает ему. Где-то за лесом кварталов виднелся гигантский небоскрёб Амор Мунди. Майкл поморщился.
Воспоминания отнесли его в самое жерло исполинского здания, сотканного из шести ног-башен, каждая из которых была немного наклонена словно Пизанская башня, и отбрасывала тень на город.
«Амор Мунди» — так назывался комплекс отелей, кафе, ресторанов и заведений для знакомств и любви, куда стекались все жаждущие жители города, чтобы провести свой досуг. Здесь были самые разные форматы встреч и взаимодействий, свойственных для рода человеческого. В этом люди превосходили птиц и животных. А ещё люди были единственным видом на планете, который стыдился любви. Человеческие мурмурации. Вот каким было это место, местом сосредоточения людских желаний.
Майкл имел VIP-доступ в Амор Мунди как друга сына хозяина CommuniCat. Ему были доступны не только пустынные номера пяти отелей, но и LoveCage (клетка любви) — особой комнаты, находившейся на самом верхнем этаже башен.
CommuniCat была на вершине капитализации, продавая десятки приложений и сервисов, адаптированных под самые разные аспекты человеческих мурмураций: от свиданий до выбора букета цветов или места отдыха. Поговаривали, что роль CommuniCat куда больше, и она не только поддерживает алгоритмы поведения людей, но и задаёт их. Ответить на этот вопрос мог бы разве что Майкл, изучавший новую теорию информации Вольперта и рисовавший свои закономерности на картине социальных шаблонов взаимодействий. Но даже Майкл не был готов ответить. С одной стороны он был согласен с тем, что существование CommuniСat влияло на поведение человечества, с другой стороны не было никаких значимых фактов такого влияния.
Это положение вещей обещал изменить самый амбициозный проект CommuniCat, который должен был обеспечить людей запланированной любовью. Майкл был уверен, что новая технология обесценивала бы старинное «чувство», доведя его до серой банальности. Как только поиск потенциального любимого человека превратится в выверенный акт, более не останется причин хранить и лелеять любовь. Образуется эффект спекуляции, люди станут искать новые ценности. Но Майкл не намеревался спасать мир, всё, чего хотел он — это спасти себя.
Его путь в CommuniCat начался очень давно, но значимое событие произошло лишь несколько лет назад, когда через Паоло Майкл познакомился с очень экспрессивным молодым человеком. Сложно сказать, что именно поразило Майкла больше всего: комната LoveCage, неограниченный поток обсценной лексики или радикальный нигилистический взгляд нового знакомого.
Когда Паоло показал Майклу новенький прибор для транскраниального анализа и стимуляции, стоящий несколько тысяч зарплат лучших из лучших, и пригласил отправиться в Амор Мунди, у Майкла не было ни шанса отказаться. Именно тогда он и услышал это пафосное, переполненное вековым налётом элитаризма, как сыр с голубой плесенью, имя Чарльз. Майкл живо вообразил человека с именем Чарльз, и тем больше он был удивлён после знакомства с реальным носителем имени.
Человек с именем Чарльз нисколько не отражал звучания букв, складывающихся в древнее слово. Это была крайне неприятная, противоречивая и матерящаяся всеми возможными ругательствами сущность с двумя руками, ногами и одним очень острым языком. Над левым глазом ругательной сущности виднелся старый шрам, который как бы произносил: «Я — человек-неприятность-Чарльз», «Я — навязчивое-беспокойство-игла-Чарльз», «Я сидящее-у-тебя-в-печёнках-лезвие-Чарльз».
