Гидра - Максим Ахмадович Кабир
Над ковром багульника кружились бабочки. Минут через двадцать гости добрались до цивилизации, и цивилизация показалась Гале раной на теле природы.
– А здесь будет наша ГЭС, – сказал Енин.
– Можно посмотреть?
«Москвич» остановился между карьером и безобразным котлованом. Грузовик поехал дальше. Котлован присосался к реке, как кровосос к вене, «съел» кусок русла, замусорил Ахерон перемычками, бетонными быками и фашинными отмелями. Енин, Галя и Бубликов подошли к краю площадки.
Сегодня – в честь их приезда, что ли? – работы не велись. Отдыхали трактора, экскаваторы, насосы, тянули причальные тросы плоты. Волны атаковали ряжевые устои не возведенного пока моста. Дно великанской ямы заполняла вода, на воде застыло что-то среднее между плавучим домом, кораблем и железной платформой; эдакий многофункциональный ножик с членистой мачтой бура спереди.
– Первый участок, – сказал Енин, трогая кончик носа. – Там будут плотина, напорный бассейн, обводной канал. Фундаменты для труб, а на головняке – шлюз, полузапруды.
– А это?..
– Где?
– Кораблик.
– Дноочистительное судно. Земснаряд с гидравлической фрезой, экспериментальная модель.
– Первостепенная техника, – сказал Бубликов.
– Поехали, – отвернулась Галя. Котлован ей совсем не понравился. Он выглядел неопрятно, в подсохшей грязи отпечатались тела людей, падавших на склонах. Аркада бычков осыпа́лась. Эстакада покосилась, а эта колючка в два ряда… Галя вспомнила соседа по московской квартире, талантливого режиссера, навсегда исчезнувшего в недрах черного воронка…
Воронок… воронка… ворон…
«Москвич» уже въехал в поселок гидромеханизаторов, а Галя все думала о котловане. Единственная улица была пуста, не считая суетящихся у грузовика знакомцев: военные заселяли музыкантов в невзрачный дом.
– Как вы спасаетесь от тоски? – спросила Галя.
Лицо капитана оставалось каменным. Нет, восковым.
– Я служу, – сказал Енин.
«Москвич» встал у большой избы. За штакетником выращивали лук и капусту.
– Вы сидите, – сказал Енин шевельнувшемуся Бубликову. – А вам, товарищ Печорская, – туда.
– Ладно… увидимся…
Поднимаясь по ступенькам, Галя заметила женщину в тени дощатой постройки – должно быть, сарая. Крупная, с широкими плечами, царским задом и опухшим, мясистым лицом, женщина внимательно наблюдала за Галей. Было жарко, но она куталась в шерстяной платок. Сказать, сколько ей, сорок или шестьдесят, Галя не смогла. Поздоровалась – безответно – и постучала в дверь.
– Ага! Звезды советского экрана! – Лысый мужчина впустил гостью в избу. – Александр Александрович Ярцев, начальник конторы гидромеханизации, член ВКП(б), русский, без компрометирующих родственных связей. – Он размахивал руками, точно пытался отбросить их прочь, и неловко врезался в углы. – Сейчас станем обедать, Стешка у нас лучше столичных поваров готовит!
В светлице была, как положено, русская печь с намалеванными петушками, стоял накрытый стол. На топчане под портретом Сталина сидел еще один мужчина, и если Ярцев был типичным чего-то-там-начальником, то худой, наголо обритый тип в штанах-галифе и алой рубахе скорее смахивал на апаша. Попросту говоря, бандюка.
– Наше вам! Золотарев!
– Добрый день. Могла бы я…
– Сначала обед! – Ярцев настойчиво усадил гостью во главе стола. – Поухаживаете?
– С радостью, – встал Золотарев. – Пирожки с яйцом, компот, салат оливье, щука, водочка…
– Мне не надо.
– Но! «Кончаловка», на смородине.
– Мне не надо, – повторила Галя, и Золотарев убрал графин.
– А я не откажусь. Сан Саныч, ну что молчишь?
Зависший Ярцев вздрогнул и зачастил:
– Большая честь… Как коммунист, отдавший бескорыстно лучшие свои годы служению Родине, считаю наградой визит столь знаменитой актрисы. Ура, товарищи!
Мужчины выпили. Галя налила себе компот.
– А как вам Тихонов? – Показалось или Золотарев потрогал себя в паху? – Вы ж с ним?..
Галя повела плечами, скованная дискомфортом.
– Снималась. Прекрасный актер.
– Говори, Сан Саныч, говори. – Золотарев проглотил пирожок.
– А что говорить! – воскликнул Ярцев. – Мы – люди простые, не носим мехов и фетра. Сорок тысяч, сорок тысяч потратил мой зять на ремонт квартиры. В ванной комнате была им установлена колонка из нержавеющей стали! – Ярцев выпучил глаза. – Каково?
– Простите, я…
– Сан Саныч говорит, что молодежь выбрала роскошь. А мы здесь предпочитаем аскетизм.
Ярцев свирепо закивал.
– Лютой завистью исходят воротилы империалистической Англии, глядя на нас, первопроходцев. Ушатами гнилостной клеветы обливает нас опустившееся человекоподобие Уинстон Черчилль. Но! – На скатерть брызнула слюна. Галя поежилась. – Это есть свидетельство нашего мирового авторитета. И значит, мы не стоим на месте, а движемся к светлому будущему, боремся с пережитками проклятого прошлого, искореняя низкопоклонство перед растленной буржуазной культурой, в одном окопе – гидромеханизаторы и кинематографисты.
– Хорошо стелешь, – похвалил Золотарев. Он ел оливье и смотрел на гостью. Бесцеремонно рассматривал ее грудь, и глаза сально блестели. Галя провела рукой по наглухо застегнутой рубашке.
– Космополитической блевотиной исходит бюрократическое средостенье! В нашей стране благородное, альтруистическое все еще противостоит стяжательству и двоедушию…
– Замужем? – спросил Золотарев так, чтобы не перебивать Ярцева. У него была морда хорька. И майонез на подбородке.
– Да, – неприветливо буркнула Галя.
– …его верный соратник и ученик Сталин решительно развенчал троцкизм, ктулхулианство и прочие разновидности враждебных ленинизму течений.
– Толковый мужик?
– Что? – Галя мяла край скатерти.
– Супруг твой.
– Толковый… – Лишь бы отвязался. А этот, теоретик марксизма… Что он мелет?
– …уйти с исторической арены, признать свою несостоятельность, ибо наш резерв…
– Послушайте, товарищи, – прервала тираду Галя. Золотарев выпрямился, изображая преувеличенный интерес. – Скоро мне выступать, да? Я не голодна, поела в Якутске. Нужно отдохнуть, переодеться. Давайте обговорим аспекты… Я спою несколько песен, да? Прочитаю Михалкова, Грибачева… – Она вспомнила колючую проволоку. – Я так понимаю, здесь работают и заключенные.
– Спецконтингент, – поправил Ярцев.
– А я перед ними тоже?..
– Они будут далеко от сцены, – сказал Ярцев. – Под надзором конвоя.
– И только политические, – уточнил Золотарев. – Вы как к политическим относитесь, товарищ артистка?
Галя вперилась в Золотарева.
– А вы, собственно, кто? Сан Саныч, я поняла, член без компрометирующих родственных связей. А кто вы?
– Саныч, – не глядя на начальника, произнес Золотарев. – Кто я?
Ярцев ответил как по шпаргалке:
– Продукт советской власти и, если хотите знать, ее гордость.
Золотарев ухмыльнулся, демонстрируя почерневшие зубы.
– Бригадир я. Доверенное лицо здешних властей. А скажи тост, Саныч.
Ярцев начал без вступлений:
– Новая отрыжка подлой ктулхианщины отравила чистый воздух социализма. Югославия во власти палачей и шпионов.
– Я пойду. – Галя встала, не понимая, плакать ей или смеяться. – Не провожайте.
Но провожать ее никто и не собирался. Золотарев разливал, ухмыляясь, водку, а Ярцев – сухожилия вздулись канатами на его покрасневшей шее – выкрикивал:
– Крысиная банда Тито! Янычары! Пьяде! Гошняк! Беблер! Мразович! Кардель!
Галя шагала к выходу, зажимая ладонью рот.
– Ранкович! Златич! Попович! Кидрич!
Галя вышла на крыльцо и затворила за собой дверь, но из дома продолжало нестись:
– Джилас! Масларич! Вукманович! Велебит!
Выйдя за калитку, Галя расхохоталась.
Глава 10
– Убег!