Рубежи Всеземья: Муромский пост - Юлия Клыкова
— Моя мама хорошая, и я её люблю. А если бы вы были моей мамой, я бы вас не любила!
Рядом кто-то засмеялся — они привлекали всё больше внимания прохожих. Покрутив головой и заметив, что на них оглядываются, тётя Оля, сделавшаяся после такого заявления угрюмой, потащила дёргающуюся Майю обратно, на ходу доставая мобильник и одной рукой нажимая на кнопки.
— Алло, Дарья Ивановна? Тут такое дело… Вы Майю не теряли? Что? Теряли? Да, тут она. Со мной. А я, понимаете, смотрю — идёт. Одна! Дай, думаю, спрошу. Догнала, а она мне: я гуляю! Вы представляете? Уму непостижимо! Что? Где? Ну так недалеко от «Октября», помните же, где я работаю?
Вынужденная слушать нескончаемый поток слов, Майя шла, упираясь ступнями в землю, из-за чего несколько раз едва не пропахала носом тротуар. Ольга Алексеевна, по всей видимости, привыкшая к таким выходкам от своих детей, игнорировала её усилия и лишь машинально дёргала за руку, чтобы поднять, когда Майя уже почти «целовалась» с асфальтом.
Убедившись в бесперспективности подобных манипуляций, она попробовала вырваться из захвата, но узурпировавшая её ладонь сжималась всё сильнее, постепенно стиснув запястье как клещами, чего было трудно ждать, глядя на пухлые и мягкие по виду пальцы. Так они миновали некрасивое здание и площадь с памятником Ленина. Майя то и дело с тоской оборачивалась, провожая всё удаляющуюся «зебру», от которой оставалось всего полквартала до вожделенной цели. Наконец, соседка попрощалась с бабушкой, убрала телефон и торжествующе глянула на неё:
— Ну что, Майя. Вот мы всё и выяснили. Бабушка тебя отпустила с Федей в библиотеку, а ты убежала! Ты обманщица.
— А вы злая. — не осталась в долгу Майя. — Я слышала, как вы обзываете Глеба!
От этих слов тётя Оля покраснела, но наконец-то затихла и больше уже не пыталась разговаривать. Остаток пути до торгового центра шли молча. Заведя упирающуюся Майю в здание, она отволокла её на второй этаж, открыла магазин и затащила внутрь. В огромном помещении рядами расположились стойки и манекены, на которых висели пальто, куртки и плащи, а напротив входа размещался длинный угловатый прилавок, загнутым концом упиравшийся в стену и сообщающийся с подсобкой, а другим — с залом. Взяв за плечи, женщина затолкнула Майю в этот «лабиринт». Обрадовавшись, она рванулась в соседнюю комнату, но быстро обнаружила, что дверей в ней нет, а прилавок слишком высокий и к тому же закрыт до самого пола. Попробовала залезть на него со стула, но после короткой яростной борьбы с Ольгой Алексеевной, пригрозившей, что свяжет скотчем, устроилась на табурете и принялась болтать ногами, стуча туфлями по металлическим опорам, в попытке хоть как-то утихомирить бушующую злость.
Бэмс, бэмс, бэмс!
Тупой монотонный звук разносился по залу, вызывая дикое раздражение у женщины. Пару раз та прикрикнула, приказывая прекратить безобразничать, но достигла обратного эффекта — Майя стала стучать ещё сильнее.
В этот момент в магазин зашли посетители. Пожилая пара — ухоженная красивая старушка в соломенной шляпке с аккуратным неброским макияжем и её белобородый муж, лукаво косящийся по сторонам. Отказавшись от помощи, предложенной несколько взвинченным тоном, они прошлись по магазину, рассматривая одежду, и подошли к прилавку. Старик, слышавший, как тётя Оля требует оставить в покое табурет, остро глянул на Майю, настырно колотящую по металлу, и осуждающе покачал головой:
— Ай-яй-яй! Как можно быть такой скверной девочкой! Зачем ты огорчаешь маму?
— Она мне не мама, — ответила Майя, исподлобья глянув на собеседника. — Она меня похитила.
Тот вздрогнул и изумлённо уставился на Ольгу Алексеевну, мгновенно побуревшую лицом и принявшуюся оправдываться, рассказывая о случившемся. От смятения голос её сделался тонким и дрожащим, несколько раз она неправильно расставила слоги в словах да к тому же сильно заикалась, путано объясняя ситуацию. Так путано, что совсем забыла упомянуть о том, что они живут рядом. Майя наблюдала за её волнением злорадно, старик же слушал рассказ скептически и судя по возникшему в его руках телефону, уже собирался звонить в полицию. Но тут наконец-то явился Федя. Тётя Оля, увидев его заходящим в магазин, вскричала, не скрывая облегчения:
— Феденька! Слава богу! Забирай скорее свою бандитку, она мне уже все нервы вытрепала!
Майя презрительно хмыкнула и встала с табурета, торопясь покинуть «место заключения». Прошла мимо посторонившейся соседки, схватила за руку брата, бормочущего слова благодарности, и, напоследок глянув на «похитительницу», очень выразительно произнесла:
— Прощайте.
Отвернувшись, потянула Федю к выходу и случайно встретилась со смеющимися глазами старика, с притворным осуждением грозящего ей пальцем. Нахально улыбнулась, помахала ему рукой и вместе с братом вышла из магазина.
Всё время пока они ехали домой, Федя негромко бурчал на Майю, объясняя, как по-свински она поступила, бросив его в библиотеке, да ещё и забыла дома мобильник. Сказал, что если бы он ей дозвонился, то сам бы устроил трёпку, но бабушка ничего бы не узнала и не волновалась.
Майя слушала монолог внимательно, не перебивая и не споря. Виноватой она себя чувствовала, но отказываться от затеи не собиралась, поэтому братнино ворчание восприняла как бессмысленное сотрясение воздуха. Когда же тот, утомившись, спросил, зачем её понесло к кинотеатру, соврала, не задумываясь, наугад:
— Кино посмотреть хотела.
— Ой, балда! — застонал Федя, прикрывая ладонью лицо. — Нет, ну ты даёшь, малая! А попросить? Слабо? Я бы предупредил бабушку, вдвоём бы сходили!
— Ты сейчас так говоришь, — по-кошачьи фыркнула Майя, недовольно глядя на брата. — А в другой раз сказал бы — отстань. Будто я не знаю!
Федя обиженно засопел и отвернулся к окну, горделиво задрав нос и отказываясь комментировать обвинение. Так, в тишине, они и проехали оставшиеся два пролёта до дома. На автобусной остановке их встретила взволнованная бабушка. Почувствовав исходящий от неё терпкий запах корвалола, Майя устыдилась и потому не обиделась на сильный шлепок по заднице, покорно вытерпела последовавшие за ним крепкие объятия и вполне искренне попросила прощения. Не забыв, правда, скрестить пальцы, когда давала обещание никогда так больше не поступать.
Это обещание не избавило её от долгих и нудных нотаций, занявших не только квартал от автобусной остановки до дома, но и весь день, но тоска, овладевшая Майей из-за монотонности и докучливости поучений, была несравнимой с разочарованием, испытанным в полуквартале от заветного Дома. Потому-то все упрёки она выслушала молча, не противореча и не споря, лишь изредка раздражённо ударяя икрами по мягкой обивке дивана.
Вечером к ним в гости явилась тётя Оля и принялась многословно жаловаться
